Автор: Татьяна Алекс Пивненко
Тема:Свободная тема
Опубликовано: 2014-02-26 12:40:51
Автор не возражает против аналитического разбора и критики в рецензиях.

Я хочу играть!

     - Па-па, папуля! – девочка в белом платьице тянет Николая за собой. У девочки – широко распахнутые серые глаза; пряди непослушных каштановых волос вьются забавными спиральками. И платье – белое-белое, воздушное, как пена морская. И почему-то цветок кувшинки в маленькой бледной ладошке. Ей, по-видимому, лет пять, хотя в жизни – только идёт пятый. Его Машка, Машуля. Его дочь.
      - Папуля, папочка, ну пойдём же! Я хочу играть! – во сне Николай послушно идёт за дочерью по зелёной-зелёной траве, туда, где виднеется небольшой пруд. К самой кромке воды.
******************************************************************
     … Николай постепенно стряхивал с себя остатки сна. Странный сон. Надо бы навестить дочь перед отъездом.    
     Наступающий день будоражил, угнетал, давил – подобно тому, как на плечи мифического Атланта давит бескрайняя мощь небес. Вставать не хотелось. Солнце проглядывало сквозь казенные коричневые шторы; косой желтоватый луч ложился на деревянный пол. И от этого весеннего великолепия за окном на душе было еще горше – слишком ярким был контраст между радостью зеленеющей листвы, поющих птиц и пустотой, что поселилась в душе у Николая. Николай нехотя приоткрыл глаза – и солнечный свет хлестнул, наотмашь ударил болью. От бессонной ли ночи или…
     Или от того, что настало время очередного «допинга» - так, легкомысленно, полушутя, назывался прием наркотика в офицерской среде, среди скучающей и легкомысленной молодежи – вчерашних курсантов, которых волею небес и несправедливых богов занесло на службу в отдаленные военные городки, глухие провинциальные гарнизончики, где единственными развлечениями оставались выпивка, доступные девицы и «кайф». «Кайф», «доза», «допинг» - сколько еще слов придумано для сладкой дурманной ловушки, поглощающей, порабощающей тебя всего, саму суть, душу твою; ловушки, что захлопнется неожиданно и оставит тебя у разбитого корыта, сидящим на краю неудавшейся жизни в отчаянии, подобно пушкинской старухе? Но это понимаешь позже – тогда, когда десятки, сотни глаз твоих товарищей, сослуживцев смотрят осуждающе на тебя; когда десятки рук взмывают вверх в жесте, напоминающем нацистское приветствие, голосуя за то, чтоб тебя изгнали прочь из привычной среды.  Изгнали, словно Иуду, плюя вслед и возмущаясь твоей греховностью. А среди вас же есть и подобные, чьи пороки пока еще в тайне, чье разоблачение наступит позже – но все равно наступит…
     Николай сел на кровати, свесив ноги на пол. Тело ныло – казалось, каждая мышца находится в напряжении, как бывает после тренировки, однако эта усталость и ноющая боль не приносили чувства удовлетворения. Мутными глазами оглядел комнату – убогость этого временного пристанища не скрашивали даже многочисленные яркие постеры рок-певцов на стенах и новенький ноутбук, стоящий на углу стола. Кровать напоминала неопрятное лежбище зверя, на полках хаотично стояли книги вперемешку с чашками и стаканами не первой свежести. В некоторых чашках черным омутом остывал недопитый дешевый кофе, стаканы окрасились изнутри красно-бурым цветом – именно в такие зловещие тона окрашивал посуду портвейн «Три семерки», в офицерской среде переименованный в «Три топора». Николай встал, осторожно потягиваясь, поправляя черные тренировочные штаны с лампасами, которые служили ему пижамой. Босая нога наступила на рассыпанные окурки и нечто противно-липкое, вроде жвачки. Парень брезгливо поморщился – стало не по себе от собственной убогости, неряшливости, запустения. Захламленная комната казалась Николаю отражением собственной неудавшейся молодой жизни – вроде и разобраться можно, однако для этого надо постараться. Сильно постараться. Лишь весенний пейзаж за окном символизировал выход из тупика. Вот она, жизнь, как на ладони: солнечная, радостная, настоящая! Только руку протяни – и бери, бери эту весну с будоражащим воздухом, бери любовь, бери свободу; лети птицей, дыши полной грудью, живи, живи…  
     … Николай прошелся по комнате, взглянул на раскрытую спортивную сумку, из которой выглядывал рукав свитера, брошенного впопыхах. Надо собираться. Сегодня вечером надо стереть следы своего пребывания в этой комнате, в офицерском общежитии, в рядах армии. Он изгнан, изгнан с позорной формулировкой в личном деле, впрочем – вполне заслуженной. Слова майора Травинского всплыли в затуманенном сознании: «Скажи спасибо, хоть под трибунал не попал!» Да, за это и впрямь – спасибо…
     Боль в теле не уходила. Заученным движением острие иглы нашло вену, две «точки» прозрачной смертоносной жидкости вошли в тело, заставляя пульс биться почти на пределе. Николай несколько минут посидел с опущенной головой, тупо разглядывая грязный пол. Почти сразу стало легче, тело наполнялось энергией, жаждой движения; в голове прояснилось. «Немного, только снять ломку!» - привычно соврал себе Николай, пряча использованный шприц и пузырек с наркотической жидкостью под линялый матрас.
    Завтра надо уезжать, возвращаться в родное село – туда, откуда в подростковом возрасте Николай так стремился вырваться во взрослую жизнь. Вырвался…
     Николай представил заплаканные глаза матери, ее сухую сгорбленную фигурку, так вызывающую острую жалость – мать знала о его, Николая, проблемах. Знала – но поделать ничего не могла, как не может старик по-молодецки оседлать молодого рысака, заставить послушно переступать подкованными копытами, а не нестись галопом во весь опор. Только плакала и молила сына: «Коленька, брось, брось Христа ради! Да ты жизнь себе сломаешь, Коленька! Разве ж для того мы с батькой тебя на свет пустили, чтоб ты связался с этим зельем окаянным?! Может, в больницу надо, Коленька?» В больницу Николай не хотел: «Сам брошу! Когда захочу – тогда и брошу!». Николай не понимал, насколько глубоко затянула его эта черная воронка порока. Казалось, остановиться можно хоть сейчас – да только пагубная привычка опутывала душу и тело скользкими щупальцами спрута. Николай задумчиво взглянул на дорожную сумку. Подошел к старому шифоньеру, поморщился, глядя на кучу одежды, беспорядочно сваленную на полке. Стал бросать вещи, не глядя: рубашки, джинсы, носки, футболки. Взял в руки техническую военную форму без знаков различия, «зелёнку», как все ее называли. Покрутил в руках. Представил насмешливые глаза соседей и знакомых: уезжал из села по распределению в военный городок с пышным гуляньем в местной кафешке и гордостью, а вернется – как побитый пес, да еще и с «волчьим» билетом. Не носить Николаю больше ладно сидящей новенькой офицерской формы, даже в сфере этой, военной, больше не работать – закрыты пути назад! По собственной глупости, неосторожности, слабости…
     Николай вновь обессилено упал на узкую продавленную кровать. Единственное, что приобрёл он здесь, в этой провинциальной дыре – это дочь. Машенька, Манюня – его девочка, его чудо, его кровь.
     Николай с чувством стыда вспомнил, как, узнав о незапланированной беременности Кристины – его тогдашней подружки, рвал и метал в бешенстве. Кристина тоже была «игловая», «кольщица» - здесь так называли наркоманов, плотно сидящих на игле, которые со временем переходили в категорию «задвиг» - совсем уже опустившихся бесполых существ с безумными глазами. «Задвиги» жили «от дозы к дозе», уже мало что соображая: они без сожаления продавали всё, что имело хоть какую-нибудь цену; всё, за что можно было приобрести «ширево».
     Кристина была не такая. «Золотая» девочка, дочка вполне обеспеченных родителей, она ещё сохраняла юношескую свежесть и красоту. Легко она пригласила  Николая потанцевать с ней на местной дискотеке, легко повисла на его шее, впиваясь в губы ярко накрашенными ванильными устами. Легко переехала в офицерскую комнатёнку. С лёгкостью нашла вену на загорелой руке Николая, прошептав: «Всего одна «точка» (деление шприца) – это так, для куражу. Будет весело, милый!»
     И им действительно было весело – в шуме вечерней трассы и в мелькании огней танцплощадки; под куполом ночного неба и в объятиях друг друга. Кристина легко вспрыгивала на подоконник, сворачивалась там, прижав колени к подбородку. Приторный дым очередного «косяка» наполнял комнатушку. Николай мягко включался в игру, делал затяжку – и всё становилось таким простым и понятным. Прохожие, спешащие домой, треньканье дождевых капель о стекло, запах её волос – чувства Николая обострялись до предела, заставляя его думать, что это и есть настоящая жизнь.
     Между тем, «точек» надо было всё больше – прежнее количество зелья уже не приносило желанной гармонии тела и духа. Нужны были деньги, и однажды Николай не смог достать их вовремя. И тогда мир рухнул, и осколки этого мира впивались в мозг и вены, заставляя корчиться в агонии и задыхаться. Николай понял, что зависим. А Кристина поняла, что носит под сердцем дитя. Его дитя.
     И тогда Николай чуть было не совершил самую большую глупость в своей жизни. Он второпях сунул пачку купюр в руки Кристины и сказал, что не желает видеть её. И просит не допустить появления на свет урода, который неминуемо родится после наркотического угара их ночей. С чувством выполненного долга  Николай отбыл в командировку, которая подвернулась так кстати. А приехав, сразу же встретил на улице Кристину – девушка спешила в домик, купленный для неё родителями. Живот был более чем заметен, и Николай остановил подругу, раздраженно вцепившись в её запястье.
- В чём дело? Куда ты потратила деньги?
- Ребёнок будет жить, милый. А деньги – сам знаешь где… Правда, хватило ненадолго. Одолжишь?
     Не дождавшись ответа, Кристина зашагала дальше, умиротворённо положив руку на округлый живот.
     Сперва Николай и слышать не хотел о ребёнке, хотя девочка родилась на удивление здоровенькой. А потом пришёл взглянуть на дочь. Заметив, как бережно Николай берёт маленький свёрток, как осторожно прижимает его к груди, что-то беззвучно нашёптывая – укачивая ребёнка, Кристина злобно прошипела:
- Ты её не получишь! Ты её не хотел! И в графе «отец» у неё прочерк, понял? Будешь видеть дочь, только если станешь приносить деньги. На неё и на меня.
     Николай очень хотел ударить Кристину, впечатать ладонь в это некогда мечтательное миловидное лицо, сейчас искаженное в бессильной ярости.
     Но сдержался.
     Как сдержался и тогда, когда узнал, что Кристина окончательно превратила свой дом в пристанище «задвиг», найдя и дружка себе под стать – глуповатого бугая Витьку, такого же наркомана. У Кристины было одно предназначение в этом мире – родить Николаю дочь, кудрявого ангела, который так радовался встречам с отцом, лепеча что-то на своём детском языке и удивляясь новым игрушкам. Николай приносил деньги всё чаще – ему хотелось видеть, как растёт его дочь. Кристина была довольна – её план удался: денег хватало на разгульную жизнь и хорошее количество «точек». Дочь её мало интересовала.
     Николай же уменьшил количество употребляемого наркотика. Пробовал бросить совсем, но не выдержал ломки. Обращаться в клинику было смерти подобно, хотя…
     Все уже и так узнали. И увольнение не заставило себя ждать.
     Николай подумал о том, как было бы хорошо забрать Машеньку навсегда и уехать с ней. Однако это было невозможно – Кристина вряд ли бы согласилась добровольно отдать девочку, упустив такой источник дохода, а судебная волокита Николаю казалась бессмысленной и бесполезной. Да и куда он, наркоман, приведёт ребёнка, что он может дать Машеньке?
     «Вылечусь, брошу, буду «чистым» - сразу же её заберу!» - в который раз пообещал он сам себе. А сейчас, перед отъездом домой, хотелось проведать дочь, хотя идти в притон, созданный Кристиной, не было ни малейшего желания. И всё же Николай поспешно натянул на себя футболку, сунул ноги в шлёпанцы и пошёл.
- Я вернусь, обязательно вернусь! – зачем-то погрозил он лицам бас-гитаристов на стене.
     Идти по улице оказалось неожиданно приятно – Николай чувствовал себя бодрым: тело, привыкшее к стимуляторам, реагировало эйфорией на очередную дозу. Возле ближайшего киоска парень купил конфет для Машеньки. Улыбнулся, представив, как она обрадуется.
      … Дом Кристины встретил гостя тишиной и запертой калиткой. Николай без устали стучал в неё – кулаком, а потом и ногами, пока, наконец, из соседнего дома не выглянула соседка, неодобрительно покачав головой:
- На ставок она ушла, с дитём и своими дружками! Ещё час назад, слава Тебе, Гос-с-споди! Хоть отдохну без этих воплей и блажной музыки. Вот уж непутёвая, ай-яй-яй! Хоть бы про дитё своё подумала!...
     Николай, не слушая причитаний соседки, направился по направлению к небольшому пруду, который находился неподалёку.
     Ещё издалека он услышал разговоры и гогот пьяной компании, перемежающиеся нецензурной бранью. Осторожно выглянул из-за плотной стены кустов, окружавших ставок.
     Кристина раскинулась в безвольной позе на старом одеяле, расстеленном на траве. Блаженно щурясь, девушка раскуривала очередной косяк. Живописная парочка неформального вида целовалась, сидя на поваленном стволе дерева. Рядом валялись шприцы. Бугай Витька беседовал сам с собой, попутно прихлёбывая водку прямо из горла бутылки. Нехитрая закуска была хаотично расставлена на двух потрёпанных газетах.
     «Идиллия!» – подумал Николай. Брезгливо поморщился, прекрасно осознавая, что совсем недавно и сам был не прочь вот так скоротать время. Вышел из своего укрытия, вальяжным шагом подошёл к месту отдыха компании.
- Привет!
- А ты с чего это здесь нарисовался? – Кристина говорила с издёвкой, намеренно надеясь разозлить Николая.
- Не к тебе пришёл. Машка где? Уезжаю я скоро.
Кристина, словно очнувшись ото сна, огляделась вокруг.
- Вить, ты Машку не видел? Где малая, спрашиваю?
Туповатый Витька лишь отрицательно качнул головой. Парочка на бревне прервала свои лобызания.
- Маша-а-а! Машенька! Машенька-а-а, ты где?
     Пока чьи-то голоса на разные лады звали ребёнка, Николай уже осматривал все кусты и овражки, надеясь, что Машенька просто где-то заигралась. Заигралась и уснула, а сейчас выбежит и радостно бросится ему, Николаю, на шею.
     И только увидев маленькие красные сандалики, аккуратно оставленные дочкой у самой кромки воды, сердце Николая сжалось в ужасной догадке. Кулёк с конфетами выпал из его ослабевших рук, и конфеты рассыпались, весело отблёскивая на майском солнце разноцветными блестящими обёртками.
     Позади него Кристина выла в голос, заламывая руки в бесполезной истерике. Пьяный Витька ходил по воде, пытаясь прощупать дно. Незнакомая парочка жалась друг к другу в оцепенении.
     Тело Машеньки нашли только к вечеру.
     На похороны, которые состоялись через два дня, Николай не пошёл. Ноги сами принесли его к роковому ставку. День был солнечный, а вода – тихая и прозрачная. Листва деревьев отражалась в ней, придавая изумрудный оттенок.
     Николай сел на бревно, закурил, невидящими глазами скользя по безмятежной глади воды. Откинул окурок в сторону, не затушив. Достал из кармана шприц и заветный пузырёк. Прочистил иглу, набрал до упора, превышая разумную дозу во много раз.
     «Такое романтичное название – «золотой укол» и… такая грязь на самом-то деле!» - почему-то пронеслось в голове. Нашёл вену. Спокойно вогнал внутрь всё, до последней капли. Посидел, опустив голову.
     … Сознание взорвалось с небывалой чёткостью. Сердце забилось, подобно птице, пойманной охотником в силки. Мир стремительно разваливался, делясь на «до» и «после», на прошлое и… будущее.
     … Где-то там, далеко, Кристина билась в агонии наркотической ломки, и помощь стаи профессионалов в белых халатах не делала «выход» менее болезненным…
     … Где-то там, далеко, пожилая маленькая женщина с морщинами на лице выслушивала неловкие соболезнования майора Травинского, беззвучно рыдая на его плече.
     Где-то там…
******************************************************************
    … Прохладная вода стремительно пропитывает ткань брюк, а потом и футболки. Николай идёт, и каждый шаг даётся ему с огромным трудом. По пояс, по грудь, по шею…
       Туда, где качается на воде одинокая белая кувшинка.
     - Па-па, папуля! – девочка в белом платьице, смеясь, подаёт Николаю прохладную маленькую ладошку. У девочки – широко распахнутые серые глаза; пряди непослушных каштановых волос вьются забавными спиральками. И платье – белое-белое, воздушное, как пена морская. И ей никогда не исполнится пяти лет. Его Машка, Машуля. Его дочь.
      - Папуля, папочка, ну наконец-то ты пришёл! Ну, пойдём же! Я хочу играть! – и Николай послушно идёт за дочерью, ступая прямо в центр ослепительно-белого света…

История cоздания стихотворения:

«Точка» - деление шприца. Сленговое слово наркоманов, использующих первитин и «джеф».
Имена изменены, все совпадения случайны.