Автор: Артур Сиренко
Тема:Шуточная проза
Опубликовано: 2017-08-17 01:20:59
Автор не возражает против аналитического разбора и критики в рецензиях.

Крылатый Серафим

Часть I. Серафим пьёт чай

                                        «…И шестикрылый серафим
                                          На перепутье мне явился…»
                                                                             (А. С. Пушкин)

Серафим хлебал из блюдца чай, громко при этом кряхтя, причмокивая и сопя. Чай был у меня знатный –
индийский (на пачке ещё слон такой большой был нарисован, сейчас такого чаю уже и не продают). Серафим
любил хороший чай, пил его без сахара, закрывая глаза и громко произнося звук: «А-а-а-а!» после каждого
блюдца. Кухня у меня была неважнецкая – прямо скажу, жаждущая ремонта с весьма подусталой газовой
плиткой, дурно пахнущей горелым жиром. Впрочем, Серафима это не смущало. Чай был отменный – а это
главное. После очередной чашки как и полагалось – разговоры. Чего хорошего было в моей квартире (кроме
библиотеки), так это разговоров на кухне. Серафим отодвинув чашку, мол, продолжим церемонию опосля, это
еще не конец, молвил:
- А душа то моя жаждет мятежа.
- Престранное желание.
- Чего же тут престранного? Будто бы Вы не участвовали в мятежах!
Я несколько сконфузился, даже слегка покраснел:
- Чего там греха таить, было. Было. Но мне как-то всегда хотелось участвовать в мятеже, который зовётся
иначе.
- А мне всё равно. Для меня мятеж – стихия. Главное сам процесс, а не результат. «…А он, мятежный, жаждет
бури…» - это Серапионовы Братья обо мне писали. Такова природа моя – мятежная…
- Ну, скажем, это вовсе не Серапионовы Братья писали, а один шотландец, потомок лорда и пророка Томаса.
Бард из одного клана, который носил розу на шлёме и тартан в зелёно-сине-белую клетку.
- Да, какая разница! Каждый шотландец брат – Серапионов или Якоба – не важно. Хоть и носят они юбки – с
понтом колокольчики, но всё равно братья. Но я ведь не об этом вовсе.
- А о чём? О том, что на Земле тесно стало?
- Именно! И знаете от чего? От языческих святынь! Открою Вам секрет. Только чу – никому-никому. Вокруг
множество язычников. Даже Вселенский Патриарх – язычник. Самый настоящий. О московском, того что «Всея
Руси», я уже молчу. Идолопоклонник и безбожник! Я Вам больше скажу: дай ему в руки нож, да впусти в
языческий храм – тут же кровавую жертву принесёт! Тут же! В так называемой «Русской православной церкви»
только один порядочный человек – отец Игнатий. Да и тот, по правде сказать, сволочь!
- Скажите пожалуйста, как интересно!
- Ещё бы! Я об неинтересном умалчиваю. Если и говорю что, так это интересное! Вот Маркс, например…
- Ой, не надо! О Марксе не надо!
- Нет, уж надо! Я с этим бородатый нервотрёпом был лично знаком.
- Это как же?!
- Да в позапрошлой реинкарнации! Я был тогда его закадычным другом и собутыльником. Как-то пошли мы с
ним в кабак на пиво, пару бокалов баварского перевернули, вижу его сейчас на песни всякие и на хулиганство
потянет, я ему и говорю: «Ерунду ты, Карл, написал! Бред полный! Этот коммунизм твой неосуществимая
утопия, безнравстенная жестокая идея!» А он мне: «Ох, зи зинд мустахёд какарлаке! Ох, унд зи хабен ербсте
гутсхерр! Ду бис айн кляне думкорф!» И по морде мне как заехал! Я ему тоже по мордасам бородатым! И пошло
поехало! Нас местные алкаши еле разняли! А Вы говорите Маркс!
- И какой же выход?
- Это для матушки то или вообще? Для матушки выход один – кирие элейсон! Прямим ходом в Грецию! Только
не
в Византию к безграмотным бородатым императорам, а в Грецию!
- Это в «дрэ-грэ»?
- Да какая разница! «Дрэ-грэ» или «нео-грэ» - Греция – она под любым соусом Греция. Тут одно из двух: или
машка-рашка, или Платон с Аристотелем.
- И Калигулой заодно. Как Post factum, как Epilogus ad regnum insanit.
- Но, я Вам больше скажу: все эти ваши марксисты, коммунизм, Маркс, Ленин – всё это это мелкобуржуазное
жульничество! Всё это купцы! Купеческие штучки!
- Как же так? Неужели и Ленин – «мелкобуржуазное жульничество»?
- А то как же! Ленин – типичный купец-гуляка! Россию продал выгодно, так давай на эти деньги кутить –
пьянкой кровавой. Весь этот коммунизм пролетарию чужд. Пролетарий он творец, труженик. Творец всегда
уважает собственность, результат своего творения, свой труд. А коммунизм – фантазии мелкого буржуа: мою
лавку ограбили, так я вам мировой пожар устрою! Моего брата повесили. Так я сейчас миллионы людей
перережу! Так вот!
- Теперь ясно, почему «мятеж»… Коммунизм и прочие подобные системы больше всего боятся мятежа, ибо
мятежник перестаёт быть частью системы…
- Именно! Пойду ка я какой-нибудь мятеж устрою – засиделся я тут у Вас за чаем. Бостонское чаепитие тоже
был мятеж. Я хоть и не шестикрылый, но серафим. Мне уста людей глаголом жечь надобно…


Часть II. Серафим вкушает кофе

                        «И чёрный рак на белом блюде
                         Поймал колосья синей ржи...»
                                                       (Велемир Хлебников)

Серафим человек хаотический. Посему приглашать его в гости многие считают неуместным эпатажем. Но мне
он
интересен как собеседник. Да и я человек тоже довольно хаотический. Может не до такой степени, но всё же.
Называю его ныне я Новым Серафимом – ибо, сколько я с ним не разговаривал – он всегда будто бы совсем
другой человек, будто бы новый. Вот я и пригласил Серафима в свою конуру, посадил на табуретку в своей
грязной холостяцкой кухне и угостил кофейком.
- Кушайте, кушайте кофе, Серафим Петрович! Закусывайте булочкой и пряником. Вот. Не стесняйтесь.
- Как кофейку отведать, так Серафим Петрович, а как разговорчики на кухне или пожалеть маленько, так
Серафимушка! Знаем мы вас – интеллигентов без кармана! А кофеёк то у Вас знатный, батюшка! Небось,
колумбийский. Помнится, во время оно, ещё за царя Гороха из Колумбии знатный марафет привозили. Я им ещё
клопов водяных в морилке травил.
- Ну, что же Вы, Серафимыч! Марафетом и клопов травить!
- А в старые времена так заведено было. Марафет тогда в аптеках продавался – каждый его свободно купить
мог. Не то, что ныне... Да и подешевле был нынешнего. Очень даже подешевле. И в «Кока-колу» тогда вместо
всякой гадости марафет добавляли. И «Кока-колу» тогда из вина красного делали.
- Да, когда это было, Серафим Петрович! Вы вот лучше попробуйте горячий кофе холодной водочкой запивать.
Меня так научил один удмурт. И кайфу побольше, и меньше нагрузка на селезёнку.
- А давайте-ка попробую! О! Водочка у Вас вкусная! Я такую вкусную водочку пил разве что в Унгваре лет
тридцать назад, в ресторанчике «Кёзэл а вар». И то, она сливами пахла, а Ваша водочка – земляникой. И
пряник у Вас сладкий. С кофейком и водочкой его за милое дело.
- Вы мне, Серафим Петрович, лучше расскажите, как нам обустроить Россию.
- Да я Вам что, Солженицын, что ли, чтобы Россию обустраивать? Я Серафим. Может и шестикрылый. Просто
крылья невидимые. Вот возьму и полечу сейчас.
- Да, я без намёков, Серафим Петрович. Это я так – для интереса спросил. Мне Ваши взгляды на сей вопрос
интересны.
- А мне вот не интересны! Я человек натуры философической. Я не обустройщик. И даже не прораб обустройки.
Я, можно сказать, Сократ проспектов, Диоген переулков. А Вы про строительство. И чего? Государства! Да об
этом три тыщи лет писали! От Конфуция и Аристотеля до Томмазы Кампанеллы! А может я анархист? Может я
государства только разрушитель, а не созидатель? А?
- И всё же, Серафим Петрович. Совет. Не для меня, для подрастающего поколения патриотов России.  
-   Патриотов говорите? Да где это видано, что бы патриоты, да ещё и в Расее-матушке чего то там строили и
обустраивали. Патриоты они – ура, вперёд, на танки, сапоги в Индийском океане мыть. А строить и
обустраивать
– это мужики и ваш брат интеллигентишка... Если и не вшивый, то в шляпе. Ну, так и быть. Дам я один
хороший
совет. Губернии там или области всякие там нужно отменить, а Россию поделить на лордства. И во главе
каждого поставить лорда. И власть его сделать наследственной. Ибо губернатор он что – временный – ему бы
наворовать да побольше. А лорд – он и землю сию беречь будет, ибо оную детям и внукам передать в целости и
процветании надобно. И фамилии лордов изменить надобно, чтобы звались они по своим владениям: лорд
Тамбов, лорд Калуга, лорд Вятка. И чтобы передавали они владения свои только старшему сыну. Чтобы
владения не мельчали и не дробились. А если лорда, убьют, например, или казнят, а сын малолетний его
владения унаследует, то до его совершеннолетия назначать регентов. И только если нет сына, только тогда
наследует дочь, а при отсутствии оной – племянник, брат или на худой конец жена. Тут о наследии владений и
титула лорда следует закон принять особый. И лорд будет заботится о черни, как о подданных своих, о
сословиях на сей земле проживающих и доход ему приносящих. А о самих лордах будет заботиться лорд-
протектор. Защищать лордов от бунта черни и от всяких неприятностей вроде землетрясения или
трясоземления. А все прочие государственные учреждения и должности следует распустить за ненадобностью.  
- Ой, какая увлекательная мысль! Дык, это что же – тирания, значит, не годиться для России, и деспотия тоже,
и
олигархия не годиться, и демократия не годится, и даже анархия – мать порядка – тоже не годиться. Это что же
– аристократию подавай?!
- Именно! Именно! Яё, матушку! Яё – соль земли русской! Тирания и деспотия народ к холуйству приучают,
олигархия – к сребролюбию и женоненавистьнечеству (а там и до атеизма бусурменского рукой подать),
анархия к трудолюбию ведёт. а это для русского человека чуждо, как и любомудрие хранцузское. А вот
аристократия – к чести и послушанию. Аристократ он будет ветром, а народ травой. Трава будет клониться по
ветру.
- Да, где же этих аристократов то ныне сыщешь? Среди наших-то полей-тополей? Да эти угро-фины мещерские
мордой не вышли! Из чуди такая аристократия, как из меня дышло!
- Эх, была бы аристократия, как общественный строй, а аристократы найдутся! Коли что, можно из заграницы
пригласить, как Екатерина Великая когда-то. За бугром то всяких баронов, графов, герцогов – хоть пруд пруди.
Пусть теперь лордами поработают. Был герцог Лейнстер, пусть теперь будет лорд Тамбов!
- Ой, какую замечательную картину Вы нарисовали! Макиавелли отдыхает и нервно кутит в сторонке!
- Вот, вот...
- А с церковью, с попами то, что делать? Али епископства тоже учредить, как владения? И кроме холопов
лордских ещё и холопов церковных учредить?
- Не надобно сего! Вотчин лордов достаточно. Холопов следует в лохов переименовать. Так и родней, и по-
отечески. А церкви – этой самой – «русской православной» необходимо признать верховенство Папы Римского.
Ибо должна быть одна паства и один пастырь. Ибо Рим – это престол святого Петра, а Папа – это наместник
Бога
на Земле. Вот. Схизма – это великое зло. Время настало о схизме забыть, и вернутся церкви православной в
лоно единой святой католической церкви. А там по примеру сему и протестанты, и прочие штунды вернутся под
власть Папы Римского, и церковь христианская вновь станет единой.
- Ой, как отрадно! Да возможно ли это?
- Возможно! Ещё как возможно! Как Фёдор Михайлович писали: «И буде, и буде, и буде!»
- Да, неужто, Вы, Серафим Петрович, Фёдора Михайловича читатель и почитатель? Неужели? Как же это?
- Читатель. И то проницательный. А вот почитатель – так это вряд ли. Я, знаете ли, не принадлежу к отряду
почитателей чего либо. Ибо нет для меня авторитетов. А коли нет авторитетов, так и не возможно и почитание.
- Неужели и Большой Пу для Вас не авторитет и не образец для почитания? А народ же как, он что – не прав?
- Не авторитет. И вовсе он не Большой Пу, а Маленький Ду. Как в Китае. Называть его следует не Моль, и не
Краб, а Ду Пу. А то, что Маленький Ду может натворить большие глу, так это не новость – это часто бывало.
Вот
помниться...
- Ой, воспоминаний не надо! Особенно из прошлых реинкарнаций! Вы мне лучше скажите, почему Фёдор
Михайлович Великого Инквизитора предвидел, а Большого Пу не предвидел.
- Потому что Маленький Ду явление слишком низменное и отвратительное для пророчеств. Таких как
Маленький
Ду в Африке было хоть пруд пруди – Бокасса на Мугабе ездит Каддафи погоняет. На всех этих карикатурных
людоедов и пророчеств не хватит. А у Фёдора Михайловича тем более.
- Но Маленький Ду абсолютно не вписывается в Вашу картину будущей аристократической утопии! Ему там
совершенно не место. Не записывать же в аристократию заблудшего вепса-недоучку или тамбовского вора?
- Именно, не место. Ему в тюрьме самое место. Или в больнице для умалишённых. Тут главное, чтобы фонарь
пустующий в тот день под руку не подвернулся.
- А будущее, будущее то, Вы хоть видите, Серафим Петрович?
- А зачем? Могу, конечно, его увидеть, но зачем? Будущее – это бесконечное повторение элементов прошлого.
Будто тот же суп, но с другой приправой... Так что, это даже не интересно заглядывать в будущее. Всё уже
было.    
- Неужто, всё?
- Всё. И великие каналы рыли неоднократно. И стены великие строили не раз и не два. А империй сколько
было
– не счесть. «Назови государство – их было не мало, что не гибло, не рушилось, пылью не стало...» Так что всё
пройдёт. И Маленький Ду с его идеей великих завоеваний, и византийщина, и новые Средние Века тоже
пройдут. Только мы не пройдём. Ибо мы – флуктуации Пустоты. А Пустота – вечна.


Часть III. Серафим читает стихи

                                       «Бульварам и площади было не странно
                                        увидеть на зданиях синие тоги.
                                        И раньше бегущим, как желтые раны,
                                        огни обручали браслетами ноги.»
                                                                      (Владимир Маяковский)

В то холодное утро я решил прогуляться. И не просто праздно шататься по улицам города, а именно совершить
прогулку «с удовольствием и не без морали» по берегам Невы, «где может быть родились Вы или бывали мой
читатель». Прогуливаясь, я вдруг увидел среди улицы Серафима. Того самого – шестикрылого. Он снял и
спрятал свои крылья и замаскировался под бомжа, который грелся, лёжа на вентиляционной решётке метро. Он
заметил меня в толпе, вышел из задумчивости, узнал и кивнул мне головой – той самой, полной благородных и
чистых мыслей. Я подошёл к нему. Как я узнал потом, утро у Серафима было удачным: он, роясь в мусорном
баке, нашёл много пустых бутылок, сдал их, получив немного знаков товарообмена, довольно сытно
позавтракал. Серафим продолжал лежать на вентиляционной решётке, и сам себе чего-то бормотал. Было ясно,
что он сочиняет стихи. Подняв на меня глаза, он промолвил:

- Мыслей у меня много интересных, а поделиться не с кем...
- Серафим Петрович! А почему бы нам не устроить поэтический вечер? Мы давно не слышали Ваших стихов!
- А ведь можно. Я бы с удовольствием. При условии, что будут молодые пролетарские поэты. Нужно и опытом
поделиться и, так сказать, поучить молодёжь. Передать эстафету поколений. Тем более, сегодня день рождения
Владимира Ильича Ленина. Он хоть был и мелкобуржуазной сволочью, но отметить надобно. Пролетариат
жаждет вождя своего помянуть.
- Так давайте сегодня же вечером устроим собрание русских патриотов и пролетарской молодёжи в виде
поэтическим чтений! У меня по этому поводу есть шестилитровый бутыль стёклоочистителя с ароматом лимона.
-Вот и ладненько! Вот и чудненько! Лепо! Бегите, приглашайте слушателей! Соберёмся у Вас на квартире как
обычно.

Я первым делом бросился к уважаемому и знаменитому литературному критику – сотруднику журнала
«Пролетарская литература» товарищу Грязноперову Василию Емельяновичу. В дверь: «Дзынь!» Открывает мне
личность с опухшим лицом и мутными глазами в грязной мятой пижаме. Я даже его не узнал – богатым будет
(духовно). Судя по всему, он толи вышел из запоя, то ли почти. От него несло таким перегаром, что тараканы
дохли во всём подъезде.  Вместо «здрасти», он как то испуганно:

- Какой сейчас день? А число какое? А месяц какой? А год какой?
- Год семнадцатый! А месяц...
- Это что? 1917? Мне же срочно нужно в Смольный, с товарищем Лениным поговорить! Это же скоро Великая
октябрьская социалистическая революция будет!
- Успокойтесь, товарищ! Апрель месяц за окном! Успеете ещё! Вы лучше приходите к нам на вечер
пролетарской
поэзии! Нам очень нужен литературный критик.
- Это какого же буя мне туда соваться?
- Там будет бутыль стеклоочистителя с запахом лимона. Шесть литров.
- Так что же Вы раньше не сказали! С этого надо было и начинать! Обязательно буду!  

Потом я начал подготовку к литературному вечеру. Бутыль стёклоочистителя был у меня надёжно спрятан в
подвале. Поднимаюсь я с бутлем, а на лестничной площадке лежит около батареи парового отопления
сантехник
Потапов. Батарея тёплая – лежит, блаженствует. Как то раз он выпил лишнего и отрубился прямо на улице.
Детишки его связали верёвками и потащили в подвал играть в «Штирлица и гестапо». Так бы его зверски и
замучили, но к счастью это заметил бывший бухгалтер Тимофей Аветистович Шкурников из третьего подъезда.
Ели отбил. Спас человека. За это ему Потапов бесплатно унитаз отремонтировал. Увидел меня сантехник
Потапов, глаза сразу загорелись:

- Могу помочь выпить!
- Да ты же не пьёшь...
- Это я не пью?!

Короче, пришлось и его пригласить на поэтический вечер в качестве представителя пролетариата. А потом и
Клавдию Петровну Трипёрову. Она хоть и старая ять, но крестьянского происхождения. Так что явка трудового
крестьянства и городского пролетариата была обеспечена. Потом пошли бесконечные звонки местной богеме –
нашего района и молодым литераторам. Приглашение я начинал по сути: «Тут у нас есть бутыль
стёклоочистителя...» Короче гостей наломилась полная квартира. Хорошо, что мебель всю я давно пропил –
места было навалом. Стулья и стол одолжил в ЖЭКе. Бутыль выставил на стол, стаканчики пластмассовые мы
нашли на мусорке. Все с нетерпением ожидали начала и косились на бутыль, стоявший на столе. Я сразу
предупредил, что фуршет будет в конце вечера, сначала выступления. Пришёл, наконец, Серафим Петрович.
Все радостно зааплодировали. Вечер открывал я. Речью:

- Позвольте Вам представить известного и всемирно знаменитого русского поэта Серафима Петровича
Бухалова-
Водочкина! (Крики из зала: «Ура!!!») Я мог бы очень много и долго рассказывать о моём друге Серафиме
(крики
из зала: «Не надо!») Но скажу только, что Серафим Петрович русский патриот, архангел, который спустился к
нам с небес, особа приближённая к президенту Российской Федерации, собутыльник Патриарха Всея Руси,
аристократ царских кровей – потомок императора Николая II Романова и Матильды Кшесинской, бывший
депутат Государственной Думы, ударник производства, герой социалистического труда, победитель
соцсоревнования, делегат XXIX съезда КПСС, ветеран коммунистической партии, переводчик сочинений Ленина
на феню и олбанский язык падонков, великий магистр питерской масонской ложи «Молот и серп»,
заслуженный
космонавт, большой, толстый и почётный член Тамбовской академии парапсихологических наук, доктор чёрной
и белой магии, уважаемый вагоновожатый депо номер четыре, командир отряда чёрной сотни имени Михаила
Архангела и Максима Горького. Просим, товарищ, просим!

Серафим Петрович прокашлялся и начал:
- Прежде чем читать стихи, я хотел бы произнести речь. Но стихи читать на трезвую голову у меня не
получается. Да и речь произносить тоже... А что попало я не пью. У Вас есть средство для ванн «Боярышник»?

Я смотался бегом на кухню и приготовил коктейль «Ленин в октябре» из тормозной жидкости, ацетона и
яблочного уксуса в пропорции 9:3:4. Серафим Петрович понюхал, попробывал на язык и сказал:
- Я ведь всё-таки особа царских кровей, благородная личность, аристократ духа, русский патриот...

Я понял с полуслова, снова метнулся на кухню и приготовил коктейль «Александр III» из «Тройного
одеколона»
и одеколона «Саша», размешав, как положено палочкой из жимолости, которую ничем нельзя заменить.
Серафим Петрович выпил залпом, крякнул от удовольствия:
- Вот это благородный напиток! Спасибо! И так, начнём литературный вечер, с позволения сказать,
литературные чтения. Объявляю литературный вечер пролетарской поэзии открытым! (Крики из зала: «Ура!»)

- Товарищи рабочие, колхозники, служащие и трудовая интеллигенция! Мы с вами собрались в удивительное
время. Россия продолжает вставать с колен. Теперь главное, чтобы матушка Расея не упала мордой в лужу, ибо
матушка наша, как всегда, пьяная вдрызг, вставать с колен чревато падением. Лужа глубокая и полная дерьма,
можно утонуть. Мы просто обязаны, товарищи, матушку поддержать или хотя бы посадить, когда она начнёт
падать. Задача у нас одна – построение коммунизма и мировая революция. Даже две задачи. Коммунизм
близок,
товарищи! Пол Пот построил коммунизм за двадцать четыре часа. Ким Ир Сен остановился в пол шаге от
коммунизма. А нам что слабо? А построив коммунизм, мы передадим всю власть Патриарху Всея Руси. Бросаю
ныне я в массы лозунг, как бросают камень из пращи: «Вся власть Патриарху!» А передав власть Патриарху,
мы
построим Православное Русское Теократическое Государство (ПРТГ). И опять запустим в космос собачек Белку
и
Стрелку, как посланников русского народа. Они подойдут к Вратам Святого Петра, их пропустят в их собачий
рай, а по дороге они зайдут в человеческий рай и передадут привет Юрию Гагарину и скажут: «Юра! Было дело
– мы всё проевали, но теперь опять Крымнаш и водка по пять рублей за пол литра  и даже бесплатно!» А еще я
вам хочу рассказать о новом достижении русских моряков. Они сумели доплыть до Края света и доказать, что
земля плоская, они пощупали Твердь Небесную и доказали, что она хрустальная. Потом сумели заглянуть за
край земли и увидели, что земля стоит на трёх слонах, а слоны на ките Левиафане, который есть символ
Государства Русского, символ Самодержавия, Православия, Народности и Коммунизма.  Этой Тетрады
Верноподданичества и Благочестия. (Крики из зала: «Ура!») Наша задача, как бойцов литературного фронта,
писать стихи и романы, создавать пролетарскую литературу. И не забыть при этом семьдесят иркутских героев-
метиловцев! Вечная им слава! Цели понятны, задачи ясны, за работу, товарищи! (Крики из зала: «Стихи!
Читайте стихи!»)

- А теперь на многочисленные просьбы товарищей трудящихся я буду читать стихи. Дайте мне ещё стаканчик
коктейля «Александр III», пожалуйста! Благодарствую, товарищ сударь! Я долго думал, что вам прочитать.
Думал сначала поэму «Товарищ Ленин и марсианские туманы», но потом решил прочитать своё новое
стихотворение «Ленин и Сталин – вожди советского народа и покровители труда». (Крики из зала: «Просим!
Просим!»)

И Серафим начал:

На субботнике стройном ходил и кричал
Многостройный девиз изначальных начал –
Ленин – товарищ труда и борений минут
Караульный сантехник боярских капут.

Ночь. Мне поспеть бы за поездом вслед
Тормознуть старотерпских отрядов-комет,
А по Арктике дивной плывёт ледокол
Я укутался в плед, как чудак частокол.

Просьба: студентов пускать на обед
Ибо таков Патриарха седого обет,
О, работяги-терпилы, воскликнем: «Ура!»
Ибо откроется в Небе высоком дыра.

Славен свершений ситцевый Маши подол,
А пролетарий, хоть нищ был, и беден, и гол,
Машу привел к Православию – в храм,
Ленина тень там опять и опять увидал.

Смело, товарищи, в ногу, и крикнем «Карниз!»
Тут – кто куды – а я только с Неба и вниз,
Сонмы архангелов ясных Россию блюдут,
Нам бы театра афишу лихую, а тут баламут.

Ночи Калабрии, сны Колеопатры и вера, и стон
Сталина лик над паровозом стосильным рождён,
И дровосеки идут на ударный стриптиз,
Вниз, камчадалы-архангелы, вниз!

Серафим поклонился, давая понять, что стихотворение прочтено, квартира утонула в аплодисментах. Потом
Серафим Петрович читал стихи из своих новых сборников поэзии «Утюги Урюпинска и Великий Октябрь»,
«Феликс Дзержинский и Великий Ноябрь», «Крупская, Арманд, Колонтай и Великий Декабрь», «Великая
Сексуальная Коммунистическая революция и товарищ Берия». Потом к всеобщей радости начался фуршет.
Стёклоочиститель быстро выпили – не хватило. Я сбегал за антифризом «Пермь» - выпили – не хватило. Дядя
Гриша по быстячку принёс растворитель «Хабаровск» - выпили – не хватило. Отшлифовали это дело средством
для разжигания костров «Огонёк». Расползлись по домам утром после опохмела уксусом...   


Часть IV. Серафим катается на велосипеде

                             «Простыни вод под брюхом были.
                              Их рвал на волны белый зуб.
                              Был вой трубы - как будто лили
                              любовь и похоть медью труб.»
                                                        (Владимир Маяковский)

Совершая свой ежедневный променад на берегах Невы с целью размышлений и получения умовыводов, я
обнаружил на поверхности асфальта Серафима, который катался на велосипеде. Есть такое устройство в
обществе человеческом. Применяется для передвижения в пространстве-времени. Состоит сие устройство
(велосипед то есть) из двух колёс, которые вращаются под воздействием усилий ног. Там на велосипеде этом
есть такие стремена крутящиеся, педалями называемые, на них ногами всадник нажимает, от сего малое
колёсико крутится, а связано оно цепью с большим задним колесом. И оно от этого крутится. А колёса касаются
земли и, в следствии касания и кручения, происходит перемещение в пространстве велосипеда вместе с
седоком.  А всадник велосипеда восседает на седле и держится руками за перекладину, рулём называемую.
Руками он эту перекладину поворачивает, и от этого переднее колесо изменяет своё положение в пространстве.
И сам велосипед от этого изменяет траекторию движения.  Это я объяснил тем, кто не знает что такое
велосипед. Я то с велосипедом с детства знаком. У меня в детстве был велосипед, только с тремя колёсами с
педалями на переднем колесе. Поэтому к велосипедам у меня особые сентименты. А тут я увидел Серафима на
велосипеде, а не в своём обычном положении – в лежащем состоянии на вентиляционной решётке метро.
Завидав меня в состоянии прогулки, Серафим остановил своё перемещение относительно асфальта.
Относительно центра Галактики Серафим продолжал передвигаться по кругу – вместе с велосипедом, планетой
Земля и «звездой по имени Солнце». Сошедши с велосипедного устройства, Серафим  немало возрадовался
моему присутствию. Я пожелал ему добро утра, добро дня, доброго вечера, доброй ночи, доброй недели,
доброго месяца, доброго года, доброго правительства, доброго президента, доброго патриарха и доброго
общественного устройства. А после этого спросил:
- Уважаемый Серафим! Гражданин хороший! Зачем Вы катаетесь на велосипеде?
- Я занимаюсь перемещением в пространстве с целью получения приятных впечатлений от движения. Кроме
того
это есть научный эксперимент. Я выясняю, останусь ли я сам собой, если буду совершать движения
относительно поверхности земли, а не только по отношению других планет.
- Прежде чем полюбопытствовать о результатах сего научного опыта, я позволю себе спросить Вас, а где Вы
взяли этот велосипед. Ибо по моему сведению у Вас нет имущества – движемого и недвижемого, ибо Вы
современный Диоген, и средств товарообмена для приобретения транспортного средства у Вас нет.
- Это Вы про такие разноцветные бумажки, которые меняют люди на еду и вещи, и которые они называют
деньгами? Да?
- Именно!
- Я редко пользуюсь деньгами, ибо это просто бумажки и воплощение зла. И таковых у меня действительно нет
и
не было, и не будет. Сказано же в Писании: «Будьте как птицы божьи – они не жнут, не сеют, а хлеб свой
имеют». Вот и я так.
- Так откуда же велосипед?
- Велосипед я обнаружил стоящим около дома, где я имею привычку отдыхать на лавочке. И обнаружив его, я
сразу понял, что он есть общественная собственность. Ибо как говорил товарищ Ленин, всё нужно
обобществить, частную собственность нужно отменить и превратить в общественную. Я решил следовать
учению
великого Ленина – вождя мирового пролетариата, и этот велосипед обобществил. А поскольку он принадлежит
обществу, то значит и мне. Как говорил великий Ленин: «Жить в обществе и быть свободным от общества
нельзя!» Вот я и приобщился к обществу, сел на велосипед и начал перемещаться в пространстве-времени.
Кроме того, Вы знаете, что предком моим был Иван Велосипедов, живший в XVII веке. Откуда у него такая
фамилия в то время – одному Богу известно, велосипедов тогда не было. Так что к велосипедам у меня
отношение особое! Фамилию Бухалов-Водочкин даровал моему предку Игнатию Велосипедову государь-
ампиратор Пётр III вместе с именным дворянством за особые заслуги на посту придворного виночерпия. Кроме
того, товарищ Ленин тоже на велосипеде катался. Я следую примеру вождя мировой революции.
- Серафим Петрович! Мне кажется, Вы совершили очень нехороший поступок. Можно даже сказать плохой
поступок. Ибо до сего времени на этом велосипеде, возможно, катался некий несовершеннолетний отрок,
мальчик можно сказать, Ленина он не читал, и считал велосипед своей собственностью. И не обнаружив
такового, он подумал, что его забрали с целью обмена на денежные знаки – столь презираемые Вами
банковские билеты. И теперь он сидит и плачет, рыдает. Вы увеличили число страданий во Вселенной. Кроме
того, насколько мне известно, Вы вчерась злоупотребляли алкоголь содержащими напитками. И уровень
этанола
в жидкостях Вашего тела недопустимо превышательный. И Вы можете сами того не желая наехать колёсами
сего
устройства на человека и причинить ему боль. Что тоже увеличит число страданий во Вселенной. И к тому же
сейчас Вас заметит полицейский и сделает умозаключение, что велосипед должен находится не в Ваших
рукопожатиях. После чего полицейский будет наносить удары по разных частях Вашего тела, вызывая
неэстетические изменения его поверхности. А после чего отведёт Вас в закрытое помещение, и Вы не сможете
совершать прогулки, а будете находится в том закрытом помещении в обществе людей, которые о Диогене
вообще не слышали. Ибо полицейский Ленина не читал и имеет совершенно другие представления о
собственности и о человеке. Так что во имя гуманизма отвезите сей велосипед на то место, где вы его взяли. А
удовольствие лучше получать от написания стихов, чем от перемещения в пространстве на велосипеде. Кроме
того, удовольствие не всегда благо. Напомню также, что Диоген никогда на велосипедах не катался. Вот. Кроме
того, насколько я знаю, Вы шестикрылый архангел. Так что пристигните назад свои шесть крыльев и летайте
себе под облаками для размышлений метафизических.


Часть V. Искушение Серафима

                                     «Мы, дыша мечтой блаженной,
                                      Сном работы, ядом книг,
                                      В душной кузнице Вселенной
                                      Всё куём за мигом миг...»
                                                             (Валерий Брюсов)

В тот весенний день, который вошёл в историю Великой России как «День Искушения», Серафим отдыхал как
обычно на вентиляционной решётке метро и пребывал в размышлениях о сути бытия и смысле жизни. И пришёл
постепенно к выводу, что смысл жизни в том, чтобы понять, что жизнь не имеет смысла. Он постепенно начал
распространять сей умовывод любомудрия на рабочий коллектив, потом на город, потом на общественный
строй,
потом на замкнутую вселенную под названием Россия. Тут ему вспомнилось, что слово «Россия» греческое,
иноземное, появившееся только в петровские времена, во время строительства города, на улицах которого он
жил бродягой и философом. И подумал, что неплохо бы России придумать новое название, коренное,
этническое, из наречий аборигенных народов, составивших великорусский этнос. Например, Маа Тюхмат или
Кюля Хумаласса Ихмисет. Из этих благочестивых размышлений его вывел молодой человек, который шел мимо,
отделился от толпы, которая равнодушно сновала туда-сюда мимо лежащего философа и подошёл к Серафиму.
Молодой человек был одет в синие штаны, ярко-зелёный пинджак с карманами, красную рубашку, фиолетовый
галстук и кросовки (такие как у Димона). Серафим совсем не удивился подошедшему и даже не обиделся, что
прервали его философские размышления.
- Здравствуйте! Скажите, а Вы тот самый Серафим?
- Точно! Тот самый! Других таких Серафимов нет во всём Питере. Да, куда там в Питере! Во всей России таких
Серафимов больше нет. Спутать меня с кем-то невозможно. Однажды меня перепутали с одним известным
олигархом, а потом посмотрели – пиджак не тот: у меня порванный, грязный, помятый, неопределённого цвета
с
характерным запахом. А у него новенький, без дырок. И сразу тут всё выяснилось.
- Скажите, пожалуйста, а Вы действительно философ и современный питерский Диоген?
- Именно! Только вот Диоген жил в бочке, а я в ящике из-под холодильника, накрывши его полиэтиленом для
непромокаемости. Кроме того, на бочку Диогена никто не зарился, а у меня коробку дворники спёрли. Диогена
посетил Александр Македонский, а меня Вальдемар Вальдемарович Краб - гарант наш незыблемый. Но вопросы
те же задавал и ответ тот же получил: «Проси у меня, что хочешь!» «Отойди пожалуйста, ты мне закрываешь
солнце!» - я ответствовал. А во стальном всё сходится. И киник я, и пацифист, и свободен я от желаний и нужд.
И даже Питер мне северные Афины напоминает.
- А это правда, что вы великий русский поэт?
- Правда! Я всемирно известный гениальный русский поэт, затмивший своей славой Пушкина, Демьяна Бедного
и Маяковского! Поэму «Бледная Луна и Тихий океан» - это я написал. И стихо «Полосатые штаны и
соцсоревнование» тоже. К тому же я гениальный писатель. Именно я автор эпического романа «Широкая и
глубокая река» о безответной любви русского тракториста к Родине.  
- Ой, а Вы действительно русский патриот?
- Он самый! Я особа приближённая к президенту Российской Федерации, собутыльник Патриарха Всея Руси,
основатель Могучего патриотического альянса граждан, прямой потомок российского императора Николая II
Романова и Матильды Кшесинской. Так что я очень даже патриот. Патриотичнее некуда. Патриотичнее меня
только памятник Афанасию Никитину. И то сомнительно.
- А Вы православный христианин по вероисповеданию?
- А то? Православнее некуда! И крещен отцом Феокластом в церкви Святого Калистрата Египетского деревни
Дурноплясово, и крестик вот есть, ой извиняюсь, пропил вчера. Но это не главное – Бог простит. Главное, что я
по убеждениям православный. Даже благословил одного чудака, который неделю назад с моста в воду прыгну.
Его потом на третий день из реки вытащили...
- А это правда, что Вы избегаете женщин?
- Правда! Ибо среди женщин ныне много склонных к разврату, чревоугодию, пустословию, вожделению,
самолюбованию, скудоумию к прочим грехам. А я человек праведный. Мне в грех впадать ни к чему. К тому же
женщины мешают философии. Вот.
- Это же прекрасно! Серафим Петрович! А почему бы Вам, коль женщин Вы не любите, полюбить мужчин ещё
больше? И не только духовно, ибо всех людей надобно любить, но и телесно? Как русскому патриоту. Ведь
много русских патриотов и государственных деятелей не чужды были мужелюбию. Вот, например, император
Пётр I любил не только дам многочисленных, но и своего близкого друга Меньшикова, да и Пётр III тоже имел
друзей близких, и полководец Суворов любил солдат своих не только душевно, не чурался близости с ними. И
многие Романовы были сему не чужды. А в более древние времена царства Московского иностранцы дивились,
как часто в Московии встречается любовь мужская, и дружба мужская крепкая бескорыстная, что даже
называли это явление «русской любовью». И в церкви православной в монастырях монахи не чужды были
такой
любви, даже обряд был такой в Русской православной церкви – синцития – освящение дружбы близкой между
монахами. Ни в какой другой церкви этого не было. Только у нас. Да и многие писатели и поэты русские
мужиков русских любили очень. Перечислять не буду. И церковь это не осуждала, ибо даже Содом и Гоморра
сожжены были за насилие, а не за любовь взаимную. Да и не грех это вовсе. А если и грех, то Бог простит. И
Ленин вот тоже это не осуждал сие, а Колонтай писала, что это самая что не есть пролетарская и
коммунистическая любовь. И что при коммунизме все будут любить друг друга именно так. Будет «любовь
пчёл». Так как, Серафим Петрович?
Серафим задумался. Потом посмотрел на молодого человека и изрёк:
- Изыди, искуситель! Изыди, соблазнитель! Сказано же в Писании: «Не введи нас во искушение!» А Вы меня во
искушение вводите! Никак Вы посланец того, чьё имя не называется! Ибо пылая любовью телесной к другу, мы
превращаем его в кумира своего, а ведь сказано в Писании: «Не сотвори себе кумира!» Античные философы
хоть и склонны были к любви к друзьям своим, но исключительно к любви платонической, во имя мудрости и
познания истины, а не во имя наслаждения. Ибо наслаждение, да и само желание «недруг познанья и света».
Патриотов русских мы ценим не за их любовь телесную, а за любовь к Отечеству, опять же платоническую.
Хотя
и не всегда платоническую. А в поэтах и писателях русских мы ценим их творения и нравоучения, а не
пристрастия и вожделения. А при коммунизме «свобода каждого будет не противоречить свободе всех», как
писал великий Ленин. Так что каждый будет тогда выбирать свой способ любви к другим пролетариям, главное,
что бы это не мешало коммунистическому производству. Так, что не желаю я с Вами заводить дружбу, товарищ
гражданин!
Вот так Серафим отрёкся от соблазнов, отрёкся от искушения. Решил Серафим, что лучше уж быть не совсем
русским патриотом, чем заняться увлечениями, мешающими философии.


Часть VI. Серафим рассказывает рассказ

                                          «Я сошью себе черные штаны
                                           из бархата голоса моего.
                                           Желтую кофту из трех аршин заката...»
                                                                              (Владимир Маяковский)

Вечерами, граждане хорошие, я люблю читать книжку умную про хороших людей. Хотя в умных книжках если
пишут о хороших людях, всегда обязательно напишут также о плохих людях. Зачем писатели такое вот
допускают на страницах своих сочинений, я понять не мог. Хотел понять, старался, усилия для этого прилагал
разные  умственные, думал об этом много, даже курил этот вопрос вместе хипарём Климашкой. Но всё без
толку.
Понимания этого у меня не прибавилось. Климашка тогда накурившись курева и намыслившись мыслями
предложил предложение:
- А давайте пригасим Серафима и зададим этот вопрос ему, как человеку человечному знания знающему!
- Опомнись, Климашка! Ныне ветер северный, бореальный даже, кто же приглашает Серафима при таких
направлениях движения воздуха? Разве что водолюбы! К тому же сегодня вторник, семнадцатый день месяца
нисана. У Серафима при таких совпадениях календарных обязательные  благочестивые размышления, согласно
графика богемных философствований.
Пришлось нам ждать благоприятного момента, согласно «Книги перемен». Выпало благоприятное стечение
гексаграмм на понедельник после языческого праздника Юноны Капитолийской. Мы пригласили Серафима в
гости, пообещав подарить ему жёлтую кофту, которую пошила нам «из трёх аршин заката» швея третьего
разряда фабрики имени Розы Люксембург Софья Александрова Давыдова-Розенблюм. Мы ей за это подарили
коробку конфет «Ромашка» и женские духи «Красная Москва» в бумажной упаковке с рисунком московского
кремля.
Серафим прийти к нам в гости согласился, особенно после того как мы пообещали ему угощение в виде разных
кушаний. Чай мы приготовили сами, а кушанья разные купили в универмаге «Кришна», где продавщицей
работает Зинаида Прокофиевна Толстозадова. Она имеет излишний вес в виде отложений живой ткани,
содержащей клетки липоциты с включениями липидов, липопротеидов и холестерина. В качестве угощения мы
купили кренделя, ватрушки, бублики с дыркой посередине изделия и булочки, испечённые из теста с
добавлением сахара.
Серафим как раз накануне пережил просветление во время созерцания толпы, состоящей из людей и города,
состоящего из кирпичных и каменных строений. Явился он к нам к назначенному часу с пунктуальностью
кливлендского клерка, хотя часов он отродясь не носил. Время ему подсказывает его внутренний голос и (о
чудо
из чудес!), всегда подсказывает правильно. У меня внутренний голос всегда время говорит ошибочно: вместо
одного времени говорит другое. И с пространством тоже самое: путает мой внутренний голос пространства и
измерения.
Возрадовавшись пришествию Серафима, мы подарили ему тут же жёлтую кофту. Потом усадили на стул около
стола и угощали угощениями. И только потом при испитии третьей чашки чая индийского из Индии
привезённого
вопросили вопрос:
- Товарищ Серафим Петрович! Гражданин Бухалов-Водочкин! Мы очень хотим, чтобы Вы рассказали рассказ.
- Рассказать рассказ то можно, особенно если этот рассказ сочинённый сочинителем, то есть мной
любезнейшим.
- Мы знаем, Серафим Петрович, что Вы гениальный гений и пишущий писатель, поэтому польщены
возможностью внимать прочтению одного из Ваших сочинений в авторском исполнении!
- А вот тут ошибочка, граждане хорошие! Булочки у Вас отменные, чай вкуснительный, но писателем пеня
называть неправильно. Ибо писатель пишет. А я не пишу ничего. Ибо букв не знаю, а без букв написать
трудно,
особенно если иероглифов тоже не знать. Разве что рисовать рассказ знаками - пиктограммами. Но я рассказы
не рисую, ибо бумаги и карандаша у меня нет. Поэтому, подобно Сократу, я все свои сочинения сочиняю
только.
- Ах, вот как! Ах, вот оно на самом то деле! Так, что же получается, что Вы все свои романы, пьесы, новеллы,
рассказы, пьесы, фельетоны, очерки, репортажи, мемуары запоминаете?! Да не может этого быть!
- А вот и может! Ибо я уподобился брахману, который запомнил всю «Ригведу» дословно. Ибо мои сочинения по
значению для человечества намного важнее «Ригведы» и истории КПСС вместе взятых.
- Невероятно! Тогда просим, просим! Расскажите рассказ!
- Это всегда пожалуйста!
И тут Серафим Петрович Бухалов-Водочкин – гениальный сочинитель, «великий человеколюб и людовед»,
лично видевший мёртвого Ленина в мавзолее и живого бодхисатву Авалокитешвару во сне, рассказал нам
рассказ. А мы слушали ушами напрягая слух. В этом рассказе были героями только хорошие люди, а плохих
людей не было в рассказе вовсе. Ибо рассказ был сочинен Серафимом о себе самом. О том, как Серафим лежал
себе на вентиляционной решётке метрополитена на улице Октябрьской и размышлял о сути бытия. А Серафим
–
человек хороший. Вот.

Часть VII. Отрицание Серафима                  

                   «Угрюмый дождь скосил глаза.
                    А за
                    решеткой
                    четкой
                    железной мысли проводов -
                    перина...»
                                              (Владимир Маяковский)

День был дождливый. Серый и мокрый – весь мир промок. И это не казалось. Это было. Не только Серафим и я.
Хотя я был под зонтиком, а Серафим нет. Но это не важно. Когда день такой мокрый, промокает всё и вся. Я,
собственно, в такие дни люблю посещать музей. Какой, спросите? Да, свой любимый. Только не говорите что
это
и ваш тоже любимый музей. Мы так не договаривались. Я так не играю. Но завидев Серафима, мокнущего под
дождём, я поход в музей отменил – передумал медитировать, созерцая экспонаты. Я пригласил Серафима в
свою
конуру, напоминающую то келью монаха, то обитель Раскольникова, то дом отшельника, то вертеп языческий.
Обсохнуть, разумеется, попить чайку с лимоном и булочками (сладкими) и пофилософствовать. Фразы
Серафима
редко напоминают философию. Вот откровения – это да – напоминают. Хотя не всегда таковыми являются,
чаще
пародией на откровения. Но когда за окном дождь, когда весь мир сер, а в моей обители сухо и тепло... В такие
дни тянет на философию. Иногда на поэзию – ностальгическую. Или на прозу – сухую и немного сладковатую.
После чашки ароматного чая вопрос:
- Серафим Петрович! Дроля! Вы почему зонтик используете токмо для защиты от лучей светила нашего, а не от
воды с небес падающей? Так ведь и захворать можно от промокания одеяний!
- От солнца ясного закрываюсь я зонтиком не всегда. Когда светило ласково – наслаждаюсь я лучами его и
греюсь. А вовсе не прячусь от его любезностей! А коль непогода как ныне, как днесь – так прячься, не прячься
-  
не миновать бытия мокрого! А хвори – они от судьбы. Коль суждено захворать, так тому и быть, а не суждено,
так мокни, не мокни...
- Фаталист, Вы, однако, Серафим Петрович! Фаталист!
- Я, скорее, киник, пацифист и гудец.
- Эва! Экий Вы велий любомудр! Вы ещё одну лагвицу зелья китайского отведайте!
- Благодарствую! Знатное у Вас зелье, болярин! Хинские люди в зелье знают ся!
- Аз вот о чём вопрошать Вас желал. Днесь многие отрицают норманскую теорию происхождения государства
Русь. Вы ведь тоже отрицатель, Серафим Петрович! Ваше то мнение какое?
- Любезнейший! Да Вы вокруг посмотрите – постмодернизм за окном! А Вы о норманской теории... Звучит это
глупым анахронизмом. Даже Дон Кихот в ренесансной Испании выглядел менее глупо...
- И всё же, Серафим Петрович! Разве норманская теория не может быть одной из тем постмодернизма? К тому
любопытно узнать Ваше мнение. Особенно с точки зрения отрицания.
- Вы знаете, уважаемый мыслитель, я ведь не только скептик и новый Диоген, я ещё и диалектик. А коли так,
то
я отрицаю отрицание. В этом конкретном случае особенно. Все критики норманской теории субъективны –
отрицают либо ради отрицания либо исходя из «патриотических соображений», что смешно. Французы не
отрицают, что государство Франция создали франки – германцы то есть. Англичане тоже не отрицают, что
государство Англия создали англы и саксы – опять же германцы. Тоже самое относится к многим другим
государствам. И не только Европы.
- Но, Вы же согласитесь, что викинги – они же варяги явление полиэтническое. В своё время и ирландцы были
викингами, и финны, и эсты. И славянские племена в том числе. На брегах моря живущие, разумеется. Почему
же не допустить, что Рюрик был славянином, а не скандинавом?
- Согласен. Но когда ирландцы были викингами и совершали заморские грабительские походы в Британию и на
материк?  В III – V веках. Дальше как то это угасло. А в VIII веке они только и помышляли о том, как бы
защититься от скандинавских викингов – не более того. Даже верховный король Ирландии Лугайд Мак
Лоегайре
(479 – 503) уже не осуществлял заморских походов, а грядущие короли тем более. Разве что плавали монахи
для основания новых монастырей за морем и торговцы. Славяне были викингами довольно короткий период
времени – в V - VI веке, во время славянской экспансии и расслеления. И уж никак не в IX веке. Эсты и фины,
саксы и англы тоже были викингами до скандинавской экспансии и владычества скандинавов на морях и
океанах. Да, возможно, Великий Новгород основали славянские переселенцы, может быть даже и славянские
викинги. Те, что поселились на берегах Балтики на территории нынешнего Мекленбурга и Померании во
времена Великого переселения народов, заняв место германцев, которые переселились в земли Римской
империи. И «Старгород» находился именно там. И поселились они среди угро-финского моря, основав
маленький островок славянства – Новгород. Но, если это принять, получается довольно забавная ситуация. На
берегах Балтийского моря жило в то время славянское племя укров. Получается, что Новгород и государство
Российское, точнее государство Русь основали укры. Что, согласитесь, в нынешней ситуации звучит довольно
провокационно.
- Значит, скандинавские викинги, то есть скандинавские германцы основали Русь?
- А почему бы и нет? Согласитесь, Рюрик, Аскольд, Дир – имена, мягко говоря, не славянские. Да и само слово
«Русь» довольно натянуто привязывается к славянским языкам. Слово «русый», скорее всего, произошло от
слова «Русь», а не наоборот. Иранские теории – скифы, сарматы, племя роксолан тоже выглядят весьма
натянуто. Проще допустить, что слово «Русь» произошло от кельтского «росс» - лес, страна леса. Тем более что
кельты были соседями славян и на землях будущей Руси жили в своё время. Кстати, дарю Вам эту мою новую
версию происхождения названия Русь. Наиболее вероятной есть всё-таки финно-скандинавская версия
происхождения слова Русь. От слова «руотси» - так финны называли германских скандинавов. Викинги (они же
варяги) во время экспансии на славянские земли стали одновременно и элитой, владыками, конунгами и их
наёмниками. Их государство угро-финны называли Руотси – Русь. Напомню, что в старые времена слово Русь
писалось через букву-дифтонг – Роусь. А слово «варяг» может быть любого происхождения, ибо происходит от
общеиндоевропейского корня вар-. Вспомните санскритские Варуна, варна и прочая. И вполне вероятно, что
слово «варяг» тоже скандинавское. Самое интересное тут вот что. Французы вовсе не отрицают происхождение
своей государственности от германцев – от германского племени франков. То же самое относится и к Англии, и
к
Испании (вестготы), и ко многим другим странам. Кельты не могли создать государство в современном
понимании этого слова. Кельты были слишком свободолюбивы и не терпели над собой никакой власти, даже
власти своего короля. Напомню, что у кельтов вождей и «королей» избирали. И в случае если вождь им не
нравился, они считали законным лишить его власти или убить и избрать нового вождя. К тому же вождь клана
или король после избрания должен был ещё и доказать, что он достоин быть королём. К тому же сама природа
должна была быть к нему благосклонна. Если имели место быть засухи, неурожаи, мор, бури, то виновен в этом
был прежде всего король или вождь клана, которого просто необходимо было лишить власти. Напомню, что
землёй и скотом люди клана владели сообща, земля только распределялась во временное пользование.
Относительно славян тех времён мы знаем намного меньше, впрочем, уклад у них был довольно близок к
кельтскому. Вождь племени избирался и был только временным военным вождём, а не владыкой. Приказы его
выполняли постольку поскольку и вовсе не поклонялись ему как хану. По сути, это была даже не демократия, а
анархия. Славяне склонны были к анархии изначально и всегда. Они были не готовы к созданию государства
нового типа. А угро-фины тем более. Над ними давлело огромное пространство и суровая природа, они готовы
были подчинится чужой власти, но создать свою – от этого они были бесконечно далеки. Германцы в то время
несли совершенно иной тип общества, авторитет власти, наследственной власти. Их герцоги, конунги
управляли
людьми силой и авторитетом. И власть их была наследственной. Именно они несли государство народам Европы
после падения античной цивилизации. Славянам в том числе. Призвание викингов вряд ли было – пришли они
своевольно, а призвание ужо опосля придумали для благолепия. И «земля была богата, и порядка только не
было» – это правда. Да нужен ли был этот так называемый «порядок», государство то есть?
- Выходит, что славяне и кельты были более отсталые относительно к германцам, грекам и латинянам?
- Ничего подобного! Вы почему-то воспринимаете государство как благо. Но это не так! Государство это зло.
Государство – это насилие над человеком. И с каждым новым уровнем развития общества это насилие
становится всё более изощрённым. Государство возникло как союз граждан, которые часть своих обязанностей
решили переложить на уполномоченных людей. В принципе государство это я, Вы, они – так должно быть. Но
создавая государство нового типа, как способ насилия над человеком, люди утратили над ним контроль. И
государство как система перестало (и очень быстро) служить людям, а стало жить для самого себя. Всё больше
и
больше паразитируя над гражданами, а потом и подданными. Государство – это зло, государство – это то, что
должно быть уничтожено. Совершенный общественный строй не нуждается в государственном устройстве!
Пожалуй, это единственно ценная мысль у Маркса – государство со временем отомрёт, должно умереть, ибо оно
не нужно. О, сколько раз в разные времена и в разных странах столько усилий и жертв люди прилагали для
уничтожения диктаторов и тиранов! Не диктаторов и тиранов нужно уничтожить, а государство как таковое!
Государство порождает диктаторов и ничего не даёт обществу, кроме разграбления, нищеты, напрасной траты
ресурсов, войн, угнетения, тюрьм. Отсутствие власти – анархия – вот единственное естественное состояние
общества. Именно при таком положении вещей люди превращаются в творческие личности, начинают
понимать,
что всё зависит от них самих, перестают быть вечными ждунами того, что придёт царь-батюшка и всё наладит,
подарит им благоденствие.
- И Вы верите, что в современной России уничтожение государства возможно? Установления анархии в которой
люди будут сами естественным путём решать все проблемы – это возможно?
- Не забывайте, что я скептик – я ничто не принимаю на веру. Даже аксиомы. Я только излагаю факты. А
современная Россия как государство это отвратительный гибрид совка и дореволюционного самодержавия.
Нынешнее государство Россия взяло всё худшее, что было при коммунизме и всё худшее, что было при царской
России и соединило это в некий абсурдный суррогат. При этом всё лучшее, что было при советах и при царизме
безнадёжно забыто...
- Похоже, что Вы, Серафим Петрович, довольно мрачный пессимист. Неужели всё так безнадёжно?
- Почему же безнадёжно? Всё в этом мире изменяется неожиданно. А в славянском мире тем более. Угро-финны
они вообще непредсказуемы как тайга и пурга. Так что я вовсе не удивлюсь, если вдруг появится новый Нестор
Махно и закрутит всё в весёлой карусели нового бытия и новой революции. Напомню, что Сергей Есенин
просто
боготворил Нестора Махно и писал, что крестьяне – как славяне, так и угро-финны видят в нём свою надежду...
Серафим допил чай – это заморское хинское зелье и ушёл в паутину улиц города, растворившись в толпе
людей
и машин.

Часть VIII. Серафим едет в Крым

                      «...Ты знаешь, мудрецы с издавних пор мечтали
                         (Хотя задача их разрешена едва ли)
                          На языке небес прочесть судьбу людей...»
                                                                                (Поль Верлен)

Было июньское утро. А все судьбоносные события в жизни Серафима происходили именно утром. Серафим как-
то засуетился. Местные дворники удивлённо вопрошали: «С чего бы это?» Вместо спокойного созерцания
начало
нового дня вдруг - суета. И чья? Серафима! Философа мостовых, киника тротуаров. Подобные явления вещали
недоброе: то ли перемену погоды, то ли перемену власти. И то к худшему. Последний раз Серафим суетился
подобным образом перед ливнем, затопившим подвалы и превратившим улицы в грязные реки. Серафим собрал
свои нехитрые пожитки – пустые пивные бутылки, снёс их знакомому утильщику, на полученные банковские
знаки купил себе бутыль минеральной воды «Невская» (что тоже было удивительно). Потом достал из нычки
свою котомку и явно направил куда-то свои стопы. Это заметили не только дворники, но и местный алкоголик
Серёга:
- Ты куда Серафимушка? Неуж-то, покидаешь нас? И на кого? На Краба?
На что серафим озабочено как-то (что тоже ему не свойственно) ответствовал:
- Еду, Серёжа, еду! Не скучайте тут без меня, не унывайте! Как сказал один мудрец: «Ешьте жирно, пейте
сладко, спите мягко и монашествуйте!» Краб – он алкашей любит и о них заботится. Так что унывать он тебе не
даст. Не пропадёшь.
- Да, куды же ты, родимый? В какие дали?
- В Крым еду, Серёженька, в Крым! В Таврию дикую, к таврам пастухам, к лестригонам сыроедам, к скифам
лохматым, к киммерийцам молокоедам. На древних курганах медитировать. Мидиями питаться и о аргонавтах
вспоминать.
- Ой, ли! Отдыхать, что ли?
- Какое там! Нет в жизни отдыха! Всё это иллюзия, забавы Майи. Жизнь это страдания, труд, поиски истины.
Нет
в жизни ни радости, ни отдыха. В нирване отдохнём, дружище!
- Так зачем же тогда?
- А там тепло. Сыро мне в Питере и мокро. А порой и холодно. А как говорил Остап Бендер: «В Крыму тепло,
там
яблоки...»
- Ну, это он не про Крым говорил, а про Рио-де-Жанейро.
- Ну, все равно, нам бродягам бездомным в Крыму самое место. И теплее, и сухо, и море рядом – омыть тело
своё грешное можно, если что, и фрукты на шару если осторожно. И уподобиться Диогену там легче и
сподручнее. К тому же поищу я там следы готов и поплачу о величии княжества Теодоро – канувшего в
небытиё...
- Так что же – Вы туда на ПМЖ, Серафим Петрович?
- Какое может быть у бродяги ПМЖ? Я туда на БПМЖ – на «без постоянного места жительства». Бродяжничать
то
есть.
- А на какие же шиши ты туда дохромаеш? Али пешочком вздумал? Так туды сухопутный путь ныне заказан.
Особенно личностям беспаспортным. На пароходик не пустят. На границе сто раз засекут как подозрительного
элемента.
- А я вот как – автостопом. Помнится, когда-то сижу я у трасы, размышляю о странностях бытия, а тут два
парня
в шортах и в майках на трасу выходят с картонкой, на которой написано: «Казантип». Стоят они, тут крутой
мерс около них по тормозах скрип! Выходит из машины девица в джинсах потёртых и в огромных тёмных очках
как у черепахи из мультика про львёнка: «Шо, чуваки, на Казан? Бросайте свои кости в тачку и поехали!» И
так
они до самого Крыма бесплатно и доехали. Я так тоже хочу. Вот – я даже уже картонку оформил.
И Серафим показал большую картонку с надписью «Казантип». Серёга всплеснул от неожиданности руками:
- Серафим Петрович! Радость Вы наша! Фестиваль «Казантип» давно уже прикрыли. Медным тазом! Нет его в
Крыму давно. Один мыс остался и развалины атомной станции. К тому же девица лет молодых Вас с собой не
возьмёт. Не тянете Вы на секс-символ эпохи. Ну, никак не тянете!
- Не забывайте, что я философ. А философов послушать всегда люди жаждут. И девицы возраста молодого
тоже.
Так что возьмут меня. Даже если «Казантипа» уже нет – по старой памяти – кто помнит. Я ведь в молодости ой
как на танцах зажигал! Под баян!
- Серафим Петрович! Но, там же в Крыму у власти уголовник по кличке Гоблин. Даже не бывший – бывших
уголовников не бывает. И порядки он там завёл уголовные... Как в большой тюряге...
- Серёга! Да оглянись вокруг! А в России - где нынче у власти не уголовники? Кругом у власти воры, бандиты,
жульё. Вор на воре сидит и вором погоняет. Так что разница небольшая...
- Но в Крыму люди часто без вести пропадают. Был человек - и нет. И то при весьма подозрительных
обстоятельствах...
- Все мы пропадём когда-то. Каждый из нас это сплетение дхарм. Нас то и нет на самом-то деле. Флуктуации
Пустоты. Временное сплетение дхарм. А то чего нет и пропасть не может... Мне пропадать - не привыкать. Я
уже
десятую реинкарнацию то пропадаю, то появляюсь. Я в одной реинкарнации был джентльменом в Англии. Так
меня убили и в яму с известью бросили – Дикенс ещё этот случай описал – пропал я тогда. А потом вот опять
появился в новой жизни.  
- Но там как-то не очень уютно и вашему брату и нашему брату. Там замести могут менты ни с того ни с сего,
сфоткают на фоне пилы и коробка спичек и скажут, что Вы диверсант и хотели весь Крым сжечь к ядрёной
фене. И посадят на двадцать лет в тюрьму как террориста и экстремиста.
- А мне везде тюрьма. И тут – на улицах города – тоже тюрьма. Тюрьма тела моего. Не мне кичи бояться. Не
мне.
- Но ведь те мордовороты и пытать могут, дабы Вы «признались», что собирались прорыть туннель от Бомбея
до
Лондона и засадить весь Крым отравленной кукурузой.
- А жизнь человеческая – это разве не пытка? Одной пыткой меньше, одной больше. Без разницы.
- Но ведь Крым то оккупирован. Как то неуютно на оккупированной территории околачиваться.
- А может я туда протестовать еду против оккупации и нарушения международного права? А?
- Ну, тогда Вас точно заметут. И даже знакомство с Крабом не поможет...
- А я скажу им, что я в Крым из патриотических соображений приехал. Для обрусения края. Я ведь исконно
русский. У меня ни капли угро-финской крови нет. И тюрской тоже. О других каплях я уже молчу. Вот приеду я
туда – появится в Крыму истинно русский человек и фраза «Крым – это исконно русская земля» уже не будет
звучать как бред сивой кобылы.
- Вы знаете, зелёным человечкам пофик Ваши оправдания... Или Вы не слышали, что в Крыму зелёные
человечки без опознавательных знаков появились и шастают. И людей порой похищают очень «вежливо».
- Это инопланетяне что ли? Так я же самый главный контактёр в России! Я когда-то с «серыми» в контакт
вошёл.
Лежу себе люке, философствую. А тут «серые» в фуражках... Я с ними быстро в контакт вошёл. Так с зелёными
человечками и подавно войду. И на их летающей тарелке покатаюсь. И водкой их угощу. И песню «Во саду ли в
огороде...» петь научу. И балалайку подарю.
- Да и с водой там ныне проблемы... Из трубы или вообще ничего не течёт или гадость такая хлорная и
солёная...
- Да я знаю триста способов приготовления самогона. Из чего угодно. А у кого есть самогон – у того проблем не
будет. Я самогон на чистую воду менять буду.
- Ну, тогда, аргументов у меня больше нет. Остаётся пожелать Вам счастливого автостопа. Прошу только об
одном – наставления на прощание! Как завет великого учителя.
- Вот что я тебе скажу, Серёга. Не разлучайся с чарой вина! Пей, вино подарит тебе истину. Как писал старый
алкоголик Хайям: «Глоток вина – источник нам душевного покоя. Врачует сердце он усталое, больное. Поток
отчаянья тебе грозит? Ищи спасение в вине. Ты с ним в ковчеге Ноя...» Я ведь сам когда-то мечтал стать
алкоголиком, но потом понял, что это не мой путь... Но это твой путь. Обрети его. Иди ним. Пей всё, что горит.
И
обрящеш истину...
И Серафим взял свою рваную котомку, картонку с надписью «Казантип» и поплёлся в направлении трассы
Питер
– Тмутаракань. Яко князь Таврический...


Часть IX. Серафим и второй совок

                   «О Кенейский алтарь! Так ли мне воздается,
                    Злополучному? Я ли тебе не принес
                    Превеликие жертвы, - свидетель мне Зевс!»
                                                                                    (Софокл)

После неудавшегося вояжа в Крым и тщетной попытки стать человек средиземноморской цивилизации Серафим
вернулся в Питер и вновь погрузился в свою хаотическую жизнь. Он как и прежде Питер считал Северными
Афинами, а себя Питерский Диогеном. Правда, называл сей город на античный лад – Атэна Гиперборейская.
Вернулся он в Питер со своей совой - ему подарил сувенирную фарфоровую сову неизвестный почитатель
любомудрия. Знакомые смеялись над ним: «Серафим! Ехать в Атэну со своей совой, пусть даже
Гиперборейскую
Атэну – это же смешно! Это всё равно ехать в Медвежье Болото со своим навозом!» Но Серафим только смеялся
в ответ, цитировал без конца Софокла и называл знакомых философов эпигонами.

Как-то раз после очередного философского монолога (который никто не слушал – все проходили мимо, считая
Серафима уличным сумасшедшим) Серафим решил купить совок. Как ему пришла в голову такая идея –
неизвестно. И зачем бомжу совок – непонятно. Если бы он хотел устроиться на работу дворником – это ещё
можно было бы понять – дворники очищают мир и делают деньги. Но таких намерений у него не было – это
известно доподлинно. Хотя, Серафим себя бомжом не считал, он называл себя вольным бродягой и философом
улиц. И такой способ жизни он считал вполне естественным для русского человека и часто повторял:

- Россия – страна невероятных просторов и бесконечных дорог, понятие дома для русского человека чуждо. Это
не англичанин со своим «хоум» и не ирландец со своим «земли моего клана». Это человек пути и пространства.
Вечного движения. Русский человек – вечный странник...

А посему бродяг и как говорят аглицкие люди «хоумлесс» Серафим считал «солью земли русской».

Итак, решив купить совок, Серафим порыскал в карманах и нашёл там несколько помятых бумажек –
банковских
билетов, средств обмена. Завалялись они в карманах Серафима ещё с незапамятных времён, с тех пор как
Серафим как-то толкнул на улице речь о Сократе и разгорячившись, бросил оземь свою шапку. А прохожие
подумали, что это такое развлечение - зрелище и накидали ему в шапку оных бумажек. Серафим тогда очень
рассердился, кричал им вдогонку: «Вам бы только хлеба и зрелищ, плебеи!» Но денежные знаки не выбросил,
а
запихнул в карман видавшей виды куртки. Вот и решил Серафим поменять эти бумажки на совок.

Отправился он в поиски магазина, где оный предмет можно было бы приобрести. После долгих блужданий
улицами Питера, он увидел магазин, над входом в который красовалась надпись «Совки». Немало удивившись,
серафим вошёл внутрь. Он редко входил в магазины. Привык к тому, что из магазинов его изгоняли – торговцы
понимали, что Серафим чужд товарно-денежным отношениям, как и всякий киник. А для торговцев сии
отношения были святы. Но из этого магазина Серафима не изгнали. Серафим увидел продавца довольно
солидной внешности, средних лет, в жилетке, с залысинами и мягким говором – не здешним. Серафим тут же с
вопросом:

- Скажите, пожалуйста, милостивый товарищ, почему ваш магазин называется «Совки». Тут что, продаются
товары в стиле совка, всякие там «дворник инкорпорейтид» или совковые принадлежности – всякие там ручки-
штучки?
- Нет, уважаемый гражданин Серафим! Тут продаются совки!
- А откуда Вы знаете, что меня Серафимом зовут?
- Да кто же не знает Серафима Петровича – философа бесконечности, мыслителя бытия?
- Вы мне льстите, сударь!
- Итак, чем могу служить?
- Мне нужен новый совок!
- Ах, пожалуйста! Это завсегда! А какой Вы хотите совок?
- А что, разные бывают?
- Очень даже разные! Очень.
- Тогда мне дайте совок номер три!
- Есть такой, но отпустить Вам мы его не можем! Пока не реализован совок номер два, совок номер три не
отпускается.
- Ах, вот как! Ну, тогда дайте мне совок номер первый.
- Увы, совок номер первый кончился. Был и вышел весь. Ушёл в небытие. И больше не будет.
- Ну, была не была! Давайте мне совок номер два, раз уж только такой и есть!
- Вот, пожалуйста! Большой, неожиданный, с портретом Краба. Ой, извиняюсь, с рисунком краба. Пользуйтесь
на здоровье. Почти как новый. Похож на совок номер один, только совсем другой, модифицированный.
- А скажите мне по секрету – какой совок лучше – номер один или номер два? Только честно, как философ
философу.
- Если честно, то, как говорил усатый-конопатый: «Оба хуже». Хоть мне и не к лицу так говорить о товаре,
который мне, так сказать, поручили реализовать.
- И сколько же этот совок стоит? У меня тут есть денежные знаки – казначейские билеты...
- Ну, что Вы, серафим Петрович! Этот совок мы раздаём бесплатно. В подарок так сказать. Кроме того, эти
деньги здесь не действительны. Так что берите даром. Берите, берите. По-хорошему. Иначе Вас просто заставят
его взять. Вон там два охранника уже подоспели...
- Ладно, возьму. Мне лишние рукоположение на поверхность лица вообще излишнее мероприятие.
- Вот и ладненько! Только напоследок, откройте мне наивному секрет – для чего Вам совок?
- Да я и сам не знаю. Глупость какая-то в голову взбрела. Бред какой то... А Вам зачем?
- А мне он ни к чему. Я хоть и совками торгую, но ими не пользуюсь. Я другими средствами пользуюсь. А это
так
– работа у меня такая. Средство заработка. Люди ведь разные бывают. Иные приходят и хотят совок любой
ценой приобрести. Я говорю – это простенько, и денег не надо. Коли Вам так совок по зарез нужен, то Вы
только
бумажку подпишите, что мол после смерти свою нематериальную субстанцию душой называемую завещаю
магазину. Вот только не чернилами, дайте пальчик уколю...
- Понимаю, товарищ. Ладно, я пошёл. Жил я без совка, теперь с совком номер два жить буду. Коль подарок, на
шару – так и уксус сладкий. И совок не совок, а экскаватор с пропеллером. Авось не помру...

И Серафим вышел из странного магазина и побрёл улицами. Он хотел подарить денежные знаки встречной
собаке, но она презрительно отвернулась...


Часть Х. Серафим даёт наставления.

                                                      «Кто над морем не философствовал?
                                                       Вода.
                                                       ……………………………………..
                                                       Давайте — знаете —
                                                       Устроимте карусель
                                                       На дереве изучения добра и зла!»
                                                                                         (Владимир Маяковский)

Случилось это одним весенним утром. День начался невесело и ничего хорошего не предвещал. Было сыро,
мокро, холодно. Серафим изрядно озяб и промок. Ему бы согреться и обсушиться где-нибудь в дворницкой или
в
каморке для ветоши, на худой конец, заныкаться бы в подвал сухой, коль ночлежек и приютов для бродяг на
его тоскливую душу не хватило. Но где там! Серафим продолжал спокойно созерцать утренний город: дома,
окна, собак, людей и машины и дрожать от холода. О чём думал он в то утро – сие так и осталось загадкой.
Серафим об этом умалчивает (хотя наверняка помнит), а мне догадаться об этом нет никакой возможности: и
ошибиться боюсь и обижать Серафима ложными гипотезами не хочу.

В такой вот день в самый раз пригласить бы Серафима на чашку горячего чая, отогреть бы его на кухне
совкового стиля, угостить бы пряником и конфеткой «Тузик», завести разговор о Сенеке и Марке Аврелии. Но я
во время утреннего моциона – прогулки размышлений Серафима не встретил. А другие жители Питера об этом
ритуале и давнем обычае позабыли (а зря!).

Так бы Серафим и провёл бы утреннее время в созерцательности, но к нему подошёл молодой человек. Ничего
удивительно в этом нет. К Вам, небось, тоже молодые люди подходили и не раз с вопросами разными. А тут
Серафим – как же его не спросить, его – Диогена улиц, коль вопросы мучают разные. Вот юноша к нему и
обратился:

- Уважаемый философ! Серафим Петрович! Подскажите мне пожалуйста, дайте мне наставления в поисках
моих!
Вопрос к Вам у меня есть!
- Спрашивайте, молодой человек, спрашивайте! На вопрос ответить – это я всегда готов. Я же не Сократ, что
только задавать вопросы был горазд. Я и отвечать на вопросы умею.
- Скажите, мудрый человек, как и где мне счастье найти? Ищу вот давно. А найти не могу. Всё вроде у меня бы
есть. И деньги есть, и вещи разные, и друзья и подружки, и Родина у меня большая, и правительство хорошее,
а
счастья нет. Подскажите путь.
- Как же я могу указать путь к тому, чего не существует? Как я могу сказать, где оно, если его нет в мире этом?
Напрасны Ваши поиски. Нет никакого счастья – всё это выдумки. Не бывает и не может быть. И радости не
бывает. Жизнь – это страдание. Человек рождается в страданиях и умирает страдая. И жизнь – это сплошная
боль, утраты, потери и страдания. Я страдаю – значить я существую. Радость и счастье – это иллюзии.
Выдумали, чтобы людей хоть как то утешить. А зря выдумали. Бывают краткие мгновения отсутствия страданий
– люди думают: вот оно счастье! А через миг опять мучения бытия. И то, что раньше воспринималось как
радость, уже обыденная привычная серость. Нет в жизни счастья! Нет, и не может быть!
- Так в чём же тогда смысл жизни?
- А в жизни нет смысла! Жизнь человеческая бессмысленна! Точнее смысл жизни в том, чтобы понять, что в
жизни нет смысла.
- И где же тогда выход из этого кошмара бытия, из этого мира вечных страданий? Где он?
- Небытие. Вот оно – вечное блаженство, вечный покой – небытие. Там нет страданий, нет разочарований и
утрат. Угасание души в абсолютной пустоте вечного Ничто.

Молодой человек услышав это, умолк. Потом пошёл вдоль набережной, взошёл на мост – на самую его
середину,
залез на поручни и моста и бросился головой вниз в тёмные и холодные воды Невы – буль! Только круги
разошлись на воде. А потом река вновь затихла и продолжила нести свои воды в море. Прохожие,
наблюдавшие
сию картину, думали, что молодой человек вынырнет. Но мысль эта была ошибочной. Он не вынырнул и исчез
в
глубинах реки. Потом его искал водолаз. Есть такая профессия у людей – лазить в глубину воды и смотреть,
что
там есть и при возможности увиденное из воды на воздух доставать. При этом водолазы дышат воздухом через
трубку. Потому что водой человек дышать не может. Человек это совсем не рыба. Так вот, водолаз в реку в том
месте погружался, но молодого человека, точнее его тела там не нашёл. Совсем уже все думали, что унесло его
в Финский залив и далее в море Балтийское, и съела его рыба килькой называемая, и продолжило тело сиё
вечный круговорот атомов по консервным банкам  и никто тело сиё не найдёт. Но на третий день тело всплыло.
Видать зацепилось на дне за что то – или за старый ржавый велосипед или за ещё какую-то ненужную вещь,
которую кто-то в реку бросил, мы этого не знаем. Но, потом отцепилось и всплыло. У некоторых прохожих были
надежды, что молодой человек на третий день воскреснет. Но тщетны были такие мечтания. Помер тот молодой
человек совсем. У иных были мысли, что он будет «самым красивым в мире утопленником», как в рассказе
Маркеса. Но и это надежды были напрасными. От долгого пребывания в воде утопленник-самоубивец приобрёл
вид неприятный и даже, прямо скажем, ужасный и отвратительный. А как называли этого молодого человека –
так этого никто и не узнал. Загадкой это осталось. Не было у него никакой бумажки, или карточки, где бы имя
его было бы написано. Свезли его в мервецкую и потом сожгли в крематории. Серафим, узнав об этом, сказал:

- Да не его это сожгли, а оболочку его материальную, своего рода одеяние души. Это всё равно, если бы я
куртку свою рваную сжёг, а сказали бы, что я себя сжёг. Глупости. Человек – это дух. А дух утопить или сжечь
невозможно. Дух его или слился с бесконечной Пустотой, или живёт в другом теле. А какое имя ему когда-то
люди дали  и как его называли – это не важно. Важно – достиг ли он вечного блаженства небытия, или вновь
страдает. Вот что важно.

Вот какие мудрые наставления даёт иногда Серафим людям.    

История cоздания стихотворения: