Автор: Эдвард
Тема:Ироническая проза
Опубликовано: 2017-01-29 17:45:53
Автор не возражает против аналитического разбора и критики в рецензиях.

ОДЕССКИЙ ПРИВОЗ

     – Ах ты, зараза такая! Что ж ты тут обгадил все!
       Город просыпался. Над Одессой, воспетой в романах и рассказах, взошло утреннее ласковое солнце. С моря дул легкий ветерок, наполняя свежестью улицы, скверы и многочисленные парки. Привоз – одна из достопримечательностей города у моря, нежась под благодатными лучами, уже давно функционировал и, соответствуя своему предназначению, впитывал в себя огромное количество различного товара. В рыбном ряду торговцы щедро вывалили на столы морских обитателей разного размера и свежести. Осетрина, камбала, толстолобик, судак, карп зеркальный и простой, белый амур, щука, карась, сельдь свежая, соленная и копченая, скумбрия, лещ, чехонь, бычки морские и пресноводные, масса разной мелочи типа салаки, тюльки, которую часто путают с хамсой, легендарной мойвы и, конечно же плотвы. Последняя, вяленая под жарким южным солнцем, приносила любителям пива незабываемые ощущения, и эмоции со стороны второй, слабой половины человечества. Отдельно в ведрах, тазиках и просто хозяйственных сумках копошились креветки, а рядом, расположились горы креветок вареных. Раки разных размеров в рыбацких сетках, лежали у ног продавцов, издавая характерный шелест-потрескивание. Главное место занимала кефаль: деликатес, который выгодно отличал Одессу от всех других припортовых городов мира. Были и особые деликатесы в виде красной и черной икры. Насчет последних – нужно было держать ухо востро. Подделки в виде глаз старательно собранных у хамсы и тюльки, как и желатиновые розовые шарики, впоследствии ставшие «искусственной», или как их назвали, «биологической» икрой – часто приносила гурманам не только расстройство моральное, но и материальное. В общем, рыбные ряды были одним из самых уважаемых уголков Привоза. К ним мы вернемся, а пока, невдалеке зазвенел трамвай №5, совершая очередной рейс между Староконным базаром и Привозом.
       День вступал в свои права и слова, услышанные нами вначале рассказа – не были диковинкой для первых посетителей «чудо-рынка». По известным причинам, я не могу передать их дословно – не хочу лишать читателя некоего романтизма. Но мы должны понимать: колорит их был той отличительной чертой города, о котором с такой любовью пел Леонид Утесов. В его времена Привоз отличался особенным статусом. Легендарное место выжило в тяжелейший советский период, всегда радуя обывателей и гостей бесчисленным количеством питейных забегаловок в полуподвальчиках и подвалах, полукругом дополнявших сам рынок. Нужно отметить: сам Привоз почти весь XIX век, считался Привозной площадью и подразумевал не строго отгороженную территорию, но некую инфраструктуру. Невысокие деревянные строения: пакгаузы, склады, лавчонки ночлежки и улицы, ведущие к нему – все это бурлило, наполненное телегами и возами («воз» – по-бессарабски, как и татарски «гарба») с товаром, торговля с которых, не облагалась долгое время рыночным сбором. Да и сама Привозная площадь относительно продолжительное время была подразделением Старого базара. Тем не менее, к 1870 году, на Привозной площади и вокруг нее на улицах Преображенской, Щепной, Екатерининской, Рыбной – уже стояли крепкие, то бишь, добротные лавки и склады. Правда, просуществовали они недолго и в 1871 году, во время еврейского погрома, были сожжены и разорены одесситами. Таким неприличным образом, с Привозом поступали не один раз. После вспышки чумы в 1902 году, озабоченные борьбой с разносчиками заразы, крысами, полчищами атаковавшими Привозную площадь и близ прилегающие территории, местные власти фактически сожгли его дотла. Временно, Куликово поле взяло на себя функции Привозной площади, а все деревянные строения Привоза были уничтожены. Но нет худа без добра, и в 1913 году на освободившемся месте по постановлению Городской управы: по проекту авторитетного архитектора Ф.П. Нестурха, со стороны Преображенской улицы был построен замечательный Фруктовый пассаж. О Привозе можно говорить, как и обо всей Одессе, много, долго, но не передать и десятой доли, того что просит сердце. Обозначу также с полной ответственностью, что во все время его становления, немаловажными были и приличные сооружения, окружавшие Привозную площадь, например, склады ведущих "куриных экспортеров" Мунесса, Фишеля, Кашиха, Метаксы и Монтиньяни, которые экспортировали из Одессы в Европу примерно полмиллиона штук птицы в полугодие. Мелкие фабрики, цеха, кустарные мастерские – заполняли все возможное и невозможное пространство вокруг уже сформировавшегося рынка. Интересны были: "Паровая фабрика халвы, рахат-лукума и тахинного масла И.М. Бермана", и магазины от нее же на углу Александровского проспекта и Старорезничной, в доме Болгарова, № 14. Все это было, указывая на процветающий деловой мир Одессы, но… но какой же припортовый город без «социального дна», точнее трущоб? Это «дно» было и в нашем благословенном городе и не только на Молдаванке, а совсем рядом с Привозом. Непрезентабельные торговые и складские помещения, ночлежки, многочисленные разного пошиба питейные заведения (трактиры, "белые харчевни", ренсковые погреба, штофные лавки, забегаловки для «опохмелки» и т. п.) концентрировали вокруг себя это самое «социальное дно».  Впрочем, «дно» ли? Множество, этих самых питейных домов в царской России, а затем, забегаловок в советское время, остались за чертой Привоза и по нынешний день. Ближе к ул. Чичерина часть подвалов с разносортными красными и белыми винами, в свое время, тоже относилось к легендарному Привозу. Возвращаясь к героям Привоза, учтем, все выше сказанное, чтобы лучше понять – ниже услышанное. Во всех столь «замечательных» заведениях, страждущие души многих одесситов, находили спасение от жесточайшего похмельного синдрома.
       И так, слова услышанные нами в начале рассказа, прозвучали и принадлежали они Розе Самуиловне, которую все любовно называли Розочкой. Такое душевное отношение она получила, частенько спасая обывателей-забулдыг от летального исхода. Правда, это мало чего ей стоило в материальном выражении, так как белый и даже розовый портвейн, как считала сама Розочка и ее близкие соратницы и соратники по «цеху», был создан для того, чтобы разбавлять водой. Разбавляли кладовщики складов «Готовой продукции» на винзаводах, разбавляли экспедиторы, сопровождавшие бочки по железной дороге в товарняках, разбавляла и Розочка. И не только она: рядом, в следующей забегаловке – Машенька, глядя невинными глазами на очередную пьянь, недрогнувшей рукой и с чистым сердцем наполняла сомнительной чистоты «гранчаки», сомнительной жидкостью. Понятно, что в следующем заведении, Нинка, а за ней и Верка в подвале, тоже священнодействовали, травя бурдой жертв алкоголизма. И не то, чтобы те не знали, что пьют… но деваться-то некуда, а «девочки», занося в «список должников» (черный список) очередного клиента, иногда по сердобольности, долги прощали. Прощали не задаром – народ добросовестно отрабатывал эту сердобольность. Желудок одного из таких работяг, прозванного Илларион с Молдаванки не выдержал и явил на свет вчерашний сырок «Дружба». Реакцию Розочки мы уже знаем. Пусть читатель поймет меня правильно: не детальный анализ внутреннего содержимого одесситов – цель рассказа. Просто на фоне того, как мы будем знакомиться с обитателями легендарного и известного на всю Российскую империю, а затем на весь Советский Союза и конечно, уже сейчас, на всю Украину, рынка-Привоза – Илларион с Молдаванки, прозванный собутыльниками Лариком, как и Степка Бенефис и Моля Рекрут – были неотъемлемой частью, как грузовая тележка на рыбном базаре. Были и другие уникальные одесские творения мужского и, не буду обижать, женского пола, но эти – самые яркие и «уважаемые» на Привозе. Без них, или таких как они – это место рисковало утратить свою историко-культурную привлекательность и значение, а значит: звание главной достопримечательности Одессы.
       Ларик не первым попал под руку Розочке: рядом Верка отгоняла своего собственного мужа, который заглянул к ней по дороге на работу. Заглянул лишь с одной целью: – получение «наркомовских». Иван Христофорович был специалист по ремонту оборудования детских площадок, в том числе каруселей и разных вертушек – типа «Чертовое колесо». Ремонтную бригаду, состоявшую из одного Ивана Христофоровича и двух мертвых душ, кажется, Михаила и Гоши, зарплату которых исправно получал бригадир участка, вызвали в парк Ильича для проверки этого самого «Колеса». Оно было не совсем «Чертовым» в полном понимании этого слова – подкачали размеры, но колесо вращалось, и это был непреложный факт. Вчера, оправдывая свое название, оно заартачилось, и вместо положенных десяти минут веселого времяпровождения, выдало часовое сидение отдыхающих гостей города на солнцепеке и 10-метровой высоте. Кому-то даже стало плохо.
     – Иди, говорю, гадость такая! Как вечер наступает – он уже лыко не вяжет! Алкаш несчастный!
     – Вер!.. Ну что ты говоришь, такое при людях! Когда это я лыко не вязал?
       Иван Христофорович был старше своей жены на 15 лет. Судьба свела их в Кисловодске, куда он попал за хорошую ударную работу. Тогда он не пил – то есть, вообще не употреблял алкоголь. Но именно, там, встретив Веру, медсестру из санатория «Красный Рассвет», он впервые попробовал договориться с «Зеленым Змием» в неодушевленном образе медицинского спирта. Попробовал и проиграл. Затем попытался еще раз, и опять проиграл. Вера усиленно помогала ухажеру. А почему бы и нет, если Иван Христофорович приехал не лечиться и без медицинской карты. Ему и лечить-то было нечего. Поэтому, когда он после второй мензурки все того же спирта, раскрыл строгую тайну и представился капитаном международного круизного лайнера: она поняла: наконец-то удача вспомнила и о ней, бедной девочке из села Пузановка Ивано-Франковской области.
       Сам санаторий был неплохой, в понятии прибывавших и убывавших каждый день лиц, сбежавших от домашней рутины. Но после смерти одного из отдыхающих, отравившегося консервами «Килька в томате», уже другие отдыхающие прозвали его «Красный Закат». Время было при Горбачеве – сухой закон никак не вязался с санаторным лечением. Многие из пациентов, уже не успевали спиться, но вполне успевали завести курортно-санаторный роман. Почему курортно-санаторный?.. Да, все просто! Санаторием это оздоровительное учреждение служило лишь для 20% пациентов: всем остальным – курортом. Мало кто лечился – все отдыхали! Некоторые после такого отдыха, даже привозили домой ненужные последствия, как-то: звонки в час ночи и рыдания в телефонную трубку. Были и такие, что «подзалетали» – так это называется в простонародье. Ссылаясь на усталость и всевозможные причины, недели три, а то и четыре – они не могли выполнять свой супружеский долг, нагоняя на себя задумчивость и томность человека, которому все в этой жизни надоело. Супруги, сами не раз побывавшие в санаториях и на курортах – быстро делали безошибочные выводы, ну, а те простушки, которым не доводилось отведать курортной жизни и санаторного «лечения» – хлопотали возле несчастных мужей словно наседки.
       В общем, когда Верунчик попала в Одессу в коммуналку Ивана Христофоровича, расположенную по улице Одесское Шоссе №7, она сразу поняла весь цинизм своего, теперь уже мужа. Сам же слесарь-наладчик оборудования детских площадок-аттракционов, не мог взять в толк: чем же так сильно отличается капитан международного лайнера – от него, наладчика автоматов. Теория марксизма-ленинизма давала ему равные права со всеми обитателями любимого города. Более того, одесситы вообще слывут своеобразным народом: здесь любая профессия воспринимается с гордостью и любой биндюжник в прошлом, как и грузчик или экспедитор в нынешнем времени – ведут себя не в меньшей мере гордо, чем моряк дальнего плавания. Морской город давал и дает неограниченные возможности для свободного волеизъявления и поведения любому забулдыге, не то, что человеку с определенным достатком и положением. В царские времена, Одесса, слывшая рассадником бандитизма и контрабанды: в советский период – криминальных настроений поубавила, но вся бижутерия, текстиль и прочая женская и мужская дребедень изготавливалась все на той же, Малой Арнаутской. Подпольные цеха в горбачевский период штамповали миллионеров, которые в свою очередь возрождали былое величие «Жемчужины у моря», Привоза, Староконного и Нового рынков, как центров международной торговли. Когда-то, первые жители города, тогда еще не Героя, создали свое одесское наречие, которое позднее почему-то назвали жаргоном. Одессита узнают в любом конце мира, не говоря уж о бывшем СССР или нынешней Украине. 146 национальностей: преимущественно евреев, греков, болгар, молдаван, украинцев и выходцев из Бессарабии и центральных губерний России – трудились несколько веков, чтобы зазвучал тот бесподобный одесский говор, который часто путают с юмором. В самом городе, не все жители пользовались одинаковым признанием и уважением. Почти всегда лидировала Молдаванка и Пересыпь. Песня про «Костю-моряка», стала гимном Одессы и все тех же Молдаванки и Пересыпи. В последних, сосредотачивались все группировки сомнительного происхождения и морального содержания и сюда вели почти все ограбления в городе. Столь длинный комплимент в адрес моих соотечественников вызван причиной, с которой я начал повествование. Наши герои Иван Христофорович и Ларик с Молдаванки не были соседями, но в питейных заведениях Привоза и иже с ним – встречались часто, точнее каждый день. И как бы слесарь-наладчик не гордился своей профессией, но Верка была права: к вечеру он появлялся на улице Одесское Шоссе №7, уже никакой.
       Самой Вере давно хотелось заиметь ребенка, чтобы лицезреть не только пьяную, подернутую синевой, физиономию сторонника равенства «…по марксизму-ленинизму…», но человека, которого любишь и печешься о нем. Ребенок подходил, как нельзя лучше, и Вера в ужасе думала; кого ж она родит от алкаша? Она давно присматривалась к экспедитору Мишке, который по причине вождения автомашины – не всегда пребывал в стадии алкогольного опьянения. Сегодня был тот случай, когда после вчерашнего «бревнолежания» и пьяного бормотания Ивана Христофоровича о значении мужчины в ремонтном бизнесе детских аттракционов, она решила, во чтобы то, ни стало соблазнить Михаила. Вера была красивой женщиной, не увлекалась горячительными напитками и даже не курила. Многие завидовали наладчику, мечтая самим принять участие в налаживании сексуальных с ней отношений. Но строгое воспитание родителей и жителей села Пузановка, было намного действенней, чем в любом столичном городе. Поэтому предыдущие попытки множества таких же любителей «зеленого змия», как и Иван Христофорович – не тронули ее сердце. А вот Михаил!.. Приход мужа – был некстати. Миша заканчивал выгружать товар. Две бочки портвейна, десять ящиков бутылированого вина «Белое крепкое» то бишь – «Біле міцне», любовно прозванного в народе «Біоміцином» – уже стояли на складе. Чтобы быстрее избавиться от своего, по жизни горе-спутника, она, выдав очередную порцию упреков, сделала вид, что сжалилась и, со словами:
     – Уйди, Сатана с глаз моих – начальство приехало! – вручила ему две бутылки этого самого «Біоміцина», пытаясь выпроводить за дверь. Но Иван Христофорович воспротивился и потребовал третью.
     – Куда тебе столько с утра? – заорала Вера.
     – Вер, ты же знаешь… – он заискивающе улыбнулся.
       Она знала и готова была разразиться новой порцией ярких слов и словосочетаний, но… но, нет! В другой момент Вера бы конечно выпроводила супруга за порог, но в этот раз, она решила достичь своей цели. Главное – Михаил. Помедлив, и решив, что придется немного больше добавить воды в бочку с розовым портвейном, Верка всунула ему в руку еще одну бутылку и плавленый сырок «Российский».
     – Что б ты захлебнулся, алкаш несчастный! – пожелала она от всего сердца, а объект такой «любви», только кивнул удовлетворенно и, как в старые добрые времена, подкрутил усы и, сказав:
     – И я тебя люблю дорогая»! – исчез из подвала.
       Вера вздохнула и закрыла изнутри двери на засов.
       Оставим ее решать животрепещущий вопрос и отправимся за Иваном Христофоровичем. Выйдя наружу, тот нос к носу столкнулся с Молей Рекрутом и Лариком, только что выдавшим очередное содержимое своего желудка. Последние, чуть не охнули от такого фарта, а слесарь-наладчик по природе был человеком нежадным. Вообще, понятие скупой, или жадный – среди одесситов не прижилось. Всегда радушные, готовые помочь ближнему, особенно, если это касалось вопроса по части выпить – они понимали взаимовыручку. Уходя из дому без гроша в кармане, каждый из них к вечеру возвращался на сильном подпитии, либо и вовсе никакой. И все почему? Да по причине душевной чистоты и простоты. Загибая трехэтажный мат, собутыльник даже вам незнакомый, любовно наливает в «гранчак» рубиновую жидкость. Закон: «Помоги страждущему» – действует безотказно. Сегодня тебе плохо – завтра будет мне плохо. Процедура поисков друзей по несчастью, почти всех приводила либо на Привоз, либо на Староконный рынок. Там они и сосредотачивались – разные и такие одинаковые. Так вот, не слывя другом вышеуказанных особ, Иван Христофорович, тем не менее, подмигнул и те поняли – будет опохмелка. Глаза заблестели, по рукам прошла легкая дрожь нетерпения. Желудок Ларика даже перестал спазмировать.
     – Где будем, Христофорыч? – просипел Моля.
     – На объекте! – важно отреагировал тот.
     – На каком? – не понял Ларик.
     – В Парке «Ильича» возле «Чертового колеса», – пояснил Иван Христофорович. – Заодно посмотрю, что там приключилось! Закуска есть?
     – Две дюшески и яичко!.. В крутую…
     – Маловато, но у меня еще сырок!
     – Хватит! Я мануфактурой! – успокоил Моля, показывая на рукав пиджака, который пиджаком назвать было рискованно.
     – Не-а! Когда пьешь – нужно закусывать! – не согласился Иван.
        Друзья удалились в Парк «Ильича». Через минут двадцать Ларик и Моля вернулись уже в великолепном настроении и направились в рыбные ряды.
     – Христофорыч – человек! – с трепетным благоговением произнес Илларион.
     – Скажешь!!! Конечно!!! Душа человек, дай Бог ему здоровья! – отреагировал Моля. Он еще что-то хотел сказать, но увидел, как из подвала Верки вышел знакомый им Михаил. Вера стояла возле него подозрительно близко и что-то говорила. Народу было много, но продавщица, не очень опасаясь чужих глаз, вдруг чмокнула экспедитора в губы.
     – Ого-о! – ошарашено вымолвил Моля и, сняв кепку, почесал уже приличную лысину. – Я шо-то не понял!
     – Чего? – не понял Ларик.
     – Ты видал?
     – Моля, не делай беременную голову. Что видал?
     – Наша то, то есть Христофорыча Верка, целуется с Мишкой.
     – Ты шо? – ошарашено остановился Ларик.
     – Шоб я так жил! Сам только что видел. Ну, бабы! – запнулся Моля, подыскивая слова.
     – Ну, курвы!!!.. – нашелся Ларик. – Святой человек, Христофорыч!.. За что ему такое?
     – Давай пока сохраним это в тайне. Нечего волновать такого человека.
     – Правильно! А завтра подловим этого хлюста и разберемся, – предложил Ларик, окинув взглядом фигуру друга. Моля хоть и был алкаш, но стати крепкой. Прикинув мысленно шансы Мишки-экспедитора, Илларион оценил их как нулевые.
       На том и решили. Преисполненные благородного, но мстительного гнева, они вошли в рыбные ряды. Здесь наши друзья пользовались, значительно большим уважением, чем в питейных заведениях. Жизненный опыт мгновенно подсказал им, к кому направиться.
       У Софочки, дородной дамы лет 55 – был полный завал. Со вчерашнего дня осталась разделанная на балыки осетрина, а тут еще и пеленгас завезли.
     – Адиеты! – надрывалась она, пытаясь втемяшить экспедитору рыбколхоза Вене. – Мне осетр нужен! Как я допродам вчерашний – он уже с душком? – последнюю фразу она произнесла тихо.
       Читателю не нужно объяснять, что продать залежалый товар, в данном случае осетрину с душком, можно было, только разбавив ее разделанной, но уже свежей рыбой того же вида.
       Вениамин Лазаревич – он же Веня, попытался успокоить ее.
     – Через час будет! Занимайся пеленгасом.
       Моля без единого слова, деловито подошел и принялся за разгрузку последнего.
       Софочка попыталась еще что-то сказать, но экспедиторы народ серьезный, их просто так не выведешь из равновесия. Веньямин, как его называли близкие люди, сделал успокоительный жест и укатил в рыбколхоз. В это время за соседним столиком разрастался скандал.
     – Вобла сушеная, что ты мне дала? – нарисовался вдруг дородный мужчина и подсунул под нос Нине Карповне огромного судака. Он с возмущением ткнул пальцем на в слизь в жабрах. – Такая цена! Старая перечница, ты мне подсунула протухшую рыбу.
      – Здрасьте вам через окно! Вы что з под меня хотите? – возмущенно развела руками «вобла», по дородности не уступающая Софочке, и ничуть не испугавшаяся грозного клиента. – Ночной улов! Не нравится?.. Идите на Деребасовскую и не мешайте мине работать.
     – У вас есть документы на енту рибу!
     – Не делайте мине беременную голову, гражданин! Не мешайте работать, не то милицию позову!
     – Я сам сейчас ее позову! – гневно сверкнул глазами оскорбленный покупатель. Видя, что на Нину Карповну это не возымело действия, он повторил, но уже немного тиш:
     – Покажите мне документы на эту рыбу!
     – Вам шо?.. Свидетельство о смерти? – не сдалась Нина Карповна.
       Моля, обескураженный предательством Верки своего друга и чувствовавший прилив агрессивной силы после поллитровки, подойдя до тети Нины, не выдержал и «посоветовал» покупателю:
     – Я имею вам сказать: иди дядя от греха подальше!
       Поняв наконец-то, что «правда» и сила не на его стороне, – тот, чертыхнувшись, забрал судака и направился в другие рыбные ряды.
     – Ходют всякие! – досадливо констатировала Нина Карповна.
     – Рыба то, того… продавать опасно, – возразил Моля. – Себе дороже станет, если приведет контролеров.
     – Ишь, вумный какой! А куда я ее дену? Сама, что ль есть буду? – взорвалась тетя Нина.
       Привоз шумел, чем ближе к полудню, тем больше. Постоянно подъезжали, вернее, выбегали на минуточку на рынок, работники всех близь расположенных учреждений. Толпа разрасталась. Вольные высказывания в адрес продавцов, становились все острее.
       Ряды с битой птицей посещались не менее охотно, чем рыбные. Любой уважающий себя одессит покупает птицу только на рынке и только у частника. Одесса полнится забавными былями, которые становятся анекдотами. Такую сценку можно видеть каждый день:
       Купите куры! Куры!.. Парные куры! Мадам, прошу! Только для вас недорого, почти даром! Посмотрите на них! Мечта, а не куры!
     – Хорошие! Скажите, чем вы их кормите? – реагирует покупательница.
     – А шо? Вам зачем?
     – Я бы тоже хотела так похудеть!
       Но, понятно, частник пользуется авторитетом не в сравнение с госструктурами. Не то, чтобы этого добра было мало на птицекомбинатах, но задорный, отдающий желтым жирком цвет птицы с Привоза, вызывал предпочтение перед синими тушками, неизвестно по какой причине попадавшими в мясной крытый корпус, а не на свалку. Куры – это особый продукт для одессита. Сто лет назад одна из местных газет определила, что одесситы потребляют в год 1 132 800 кур и около 40 млн. яиц, а опытный продавец того же времени прикидывал на глаз, что в день продается тысяча пар кур.
       Кролики, ягнята, птица: (куры, индюки, гуси, утки, куропатки) и поросята – все это продавалось в рядах под навесом.
       Свинина, говядина и та же птица реализовывалась в крытом корпусе. Этому сооружению одесситы и сам Привоз обязаны советской власти и замечательному архитектору и человеку Рашель Абовне Владимирской, которые в 1958 году сдали великолепные мясные корпуса. Так вот, эти замечательные архитектурные сооружения, иногда сопровождались запахом присутствия продукции, очень часто заставляющей покупателей сожалеть о том, что при входе не выдают противогазы. Но, что двуногим плохо, то четвероногим хорошо. По этой причине, почти всегда, невдалеке, располагались верные друзья человека – собаки. Большие и маленькие, лохматые и облезлые – они не мешали покупателям делать свой выбор и часто получали очередную кость от сердобольного продавца, или очередного покупателя. Санэпидемстанция запрещала животным находиться в мясном корпусе, но, кто ее слушает эту станцию. Одесситы любят животных, особенно собак и кошек.
       Но, вот раздается:
     – Послушайте мамаша, что-то этот кусок свинины не тянет на полтора кило?..
     – Ви мне нравитесь… Какая я вам мамаша? Я моложе вас на 30 лет! – возмутилась тетя Маня, которую в корпусе многие побаивались. – Дай! – взяла она из рук учителя географии средних классов, Павла Ивановича, кусок мяса.
       Резко кинув на тарелку весов, она, не дожидаясь, когда стрелка замрет, презрительно-возмущенно произнесла:
     – Ви видите? Так что ви хотите?
       Павел Иванович ничего не видел, вернее, видел, но не то, что хотел. Стрелка прыгала у деления 1 килограмм 300 грамм, собираясь замереть где-то на этой же отметке. Не дожидаясь, когда та остановится, тетя Маня быстро сняла мясо с тарелки весов и, бросив в кулек, подала капризному покупателю. Павлу Ивановичу, наблюдавшему краем глаза за реакцией окружения из тех же продавцов, преимущественно осуждающую, было очень неудобно и он проклинал тот момент, когда дал жене уговорить себя, купить на день рождения нежирной свинины. Он не брал в руки покупку, соображая, как ему поступить. – Вот дурак! – нелестно отозвался сам о себе. – Мало того, что взял жирную, так еще и опозорят сейчас!
       Совсем незаметно, стоявшие невдалеке две молодые женщины, наблюдали за происходящим и неожиданно «спасли» из неловкого положения учителя географии. Они подошли и негромко представились тете Мане работниками Контрольно-ревизионного управления Облпотребсоюза. Ту, словно подменили. Она мгновенно бросила кулек на чашу весов и, как ни в чем не бывало, произнесла:
     – У вас кило триста!.. Добавить до полутора килограммов?
       Учитель географии не сразу сообразил и машинально кивнул. Ловкие руки тети Мани бросили на весы еще двести граммов, выравнивая вес до указанной нормы.
       Но сотрудницы КРУ свое дело знали и, тут же, сняв мясо, оставили гирю весом 1 кг. Затем, не спеша достали из сумки точно такую же, но клейменную в специальной весовой лаборатории и попробовали уравновесить. Не тут-то было. Гиря работников КРУ здорово перевешивала. Надбавив гири в 50 граммов и еще плюс 23 – получили результат: однокилограммовая гиря тети Мани весила 917 грамм.
       Павел Иванович во время проверки заметил, что большая часть продавцов вдруг, оставив товар без присмотра, отошли в сторону, а часть незаметно убрали имеющиеся гири под прилавок, а, затем, опять выставили назад. – Ага, меняют гири! – мысленно констатировал он. Но додумать все последствия, такого вопиющего нарушения его прав, не дала милиция. Наряд ППС появился внезапно. и тут же направился к проверяющим. Один из сотрудников правопорядка представился оперуполномоченным. Получив разъяснения от инспектора КРУ, он выразил сожаление о том, что службы не взаимодействуют в проведении рейдов проверок и не ставят их в известность.
       Тетя Маня вместо того, чтобы испугаться появлению милиции, наоборот, приободрилась и, как ни в чем не бывало, спросила:
     – Будете еще покупать что-то?
       Павел Иванович исчерпал свой заказ, поэтому отрицательно покачав головой, вопросительно глянул на молодых женщин. Те в сторонке, что-то горячо доказывали старшему наряда, но тот, скептически пожав плечами, подошел к тете Мане и сказал:
     – Продолжайте работать, а за гири мы с вами завтра разберемся! – Обратившись уже к Павлу Ивановичу, все тот же старший лейтенант поинтересовался: – У вас есть претензии к продавцу?
       Учитель географии был не из смелых мужчин, и, прочитав во взгляде немой совет: убираться по добру – по здорову, так и сделал. Не глядя на инспекторов КРУ, он, отрицательно покачав головой, заспешил на урок.
       Между тем Привоз продолжал бурлить и выхватываемые нами сценки говорят о многогранности знаменитого рынка.
       Следует обратить особое внимание на то, что всегда во все времена, здесь тусовались множество сомнительных личностей: от наперсточников и валютчиков – до цыган, за копейки предсказывающих судьбу. Те, кто попытались с помощью последних, проникнуть в тайны своего будущего – очень скоро разочаровывались в гадании. Как правило, это будущее через несколько минут претворялось в настоящее, и любопытный клиент оставался без денег. Читатель должен понимать, что цыгане особенный, к сожалению, «не избранный» народ. Когда в дружеской беседе цыган говорит, что он и его табор приехал на заработки, то это нельзя воспринимать в буквальном смысле!.. Нет, не капусту приехали они убирать, или там помидоры, арбузы, виноград – они появились, чтобы воровать. Так у них называется и понимается термин «работа». В бытность развала Союза они любили селиться в Парке «Ильича», возле Центрального железнодорожного вокзала, невдалеке от Староконного рынка, в скверах, ведущих на ул. Свердлова (ныне Канатная), и в сквере, возле Привоза.
       Конечно, времена меняются и сейчас этому свободно кочующему по всему бывшему Союзу народу, не так вольготно живется, но общаясь с ними в южных областях Украины, нужно быть всегда начеку.
       Особую касту валютчиков и наперсточников – представлять нет нужды. Привоз, как, впрочем, и другие рынки кишмя кишели ими. На народном жаргоне – это было сплошное «кидалово», или по культурному – сплошной обман. Здесь масса способов с загибанием части из пачки денег, фальшивыми купюрами, организацией искусственного «шухера», когда клиенту кричат «Атас! Милиция!» и со всех ног пускаются наутек, разумеется с вашими деньгами. Эти умельцы дали дорогу в жизнь многим современным бизнесменам и политикам, поменявших шулерство и мелкое «кидалово», на значительно большие объемы – уже в пределах страны и даже за ее пределами.
       Интересны на Привозе овощные ряды. Дары природы-матушки в изобилии представляют все богатство Юга Украины. И поскольку здесь всегда людно, то и кошельки нужно держать поближе к сердцу. Собственно, это бич любого рынка, так как любителей содержимого чужих карманов везде достаточно, но Привоз в этом отношении долгое время лидировал. Переместиться на второе место пришлось лишь после открытия вещевого рынка под названием «7-й километр». Находясь на территории Овидиопольского района, этот рынок-город с улицами и массой переулков из контейнеров, магазинов, бутиков и оптовых складов, до сих пор мучает меняющихся мэров города-героя мыслью, каким образом заполучить его в ведомство города. Здесь нужно сделать поправку, а именно: в далеком будущем от того времени, что я подаю читателю, то есть в настоящем теперешнем, эту заботу переложили на себя криминальные структуры, попросту забрав «7-й километр» под свое воровское ведомство, лишив головной боли не только мэра города, но и глав областной администрации.
       Но мы возвращаемся к нашим прежним, полным лирики, ностальгии и наивности дням, когда «Привоз» был символом неординарной культуры и быта легендарного города у Черного моря. Песню «Черное море» пели в СССР все. Это был символ величия и славы, это был эталон чистоты и доброты, это были эмоции, которые мог понять не только одессит, их принимал каждый советский и, первое время, украинский человек. Именно затянув в парке Ильича песню «Черное море», Моля и Ларик ждали Ивана Христофоровича, который, уже пробно прокрутив три раза «Чертово колесо», собирался опять заглянуть к своей Вере в надежде получить еще одну поллитровку. Он не знал, что его, так называемые друзья, а проще собутыльники, выгрузив осетр для Софочки и пеленгас соседке, которую той удалось уломать взять последний на себя, пока она распродать балыки с душком, получили приличную сумму. Гордо исполняя дуэтом песню, они на лавочке разложили копченую селедку и половину буханки нарезанного хлеба, а под лавкой скрыли от посторонних глаз литровую банку из-под кабачков розового портвейна. Брали вино у Верки и провели собственное наблюдение. Глаза у той светились, а сама она была, хоть к ране прикладывай.
     – Если бы Христофорыч попросил пару бутылок «Биомицина» – дала бы!
     – Дала она Мишке! – назидательно изрек Моля, – и мы должны ему отомстить!
     – Да, но если бы Христофорыч попросил пару бутылок… – Ларик махнул на непонимающего друга, – она бы ему дала!
     – Верно! – согласился Моля и завершил: – Потому что дала Мишке!
       Они рассмеялись такому каламбуру и, увидев идущего к ним Ивана Христофоровича, загорланили:
     – Тот, кто рожден был у моря, тот полюбил навсегда…
     – Чего разорались? В парке патруль ходит. Хотите в кутузке спеть «Черное море»?
     – Настроение у Ивана Христофоровича было неважное. Примчался пацан от бригадира и потребовал, чтобы тот быстрее заканчивал с «Чертовым колесом» и отправлялся в пос. Котовский – там стала карусель. Такая постановка вопроса лишала наладчика детских вертушек, законного обеда, не говоря уж о том, что тот вообще собирался пошабашить, то есть понаблюдать за работой аттракционов в Парке «Ильича». Так сказать, проверить работу в действии. Контролер и техник-смотритель паркового комплекса намекнул Ивану Христофоровичу, что не против посидеть с ним и поговорить по душам за вином. Что может быть лучше для одессита, чем разговор по душам, да еще под сто грамм и хорошую закуску. Учитывая все эти положительные моменты, наш наладчик направлялся к законной супруге, чтобы прозвонить в контору и сообщить о всех отрицательных последствиях, если это «Чертовое колесо» опять станет.
       Моля и Ларик ждали его, не зная о всех негараздах, выпавших на голову их кумира.
     – Спиридоныч, мы тебя ждем!
     – Да? А я как раз иду попробовать счастье у своей!
     – Мы уже взяли у ней кило «портюши», – так любовно называли в народе благословленный, когда-то Господом к употреблению во здравие страждущих, напиток.
       Моля сделал широкий жест, приглашая того устроиться на лавочке. Что для трех бывалых выпивох литр вина? Они не съели даже хвост копченой селедки. Поэтому, когда после третьего захода донышко коварно показало, что их удовольствию приходит конец, Ларик предложил:
     – Я сбегаю? Деньги есть…
     – Если до моей, то схожу я! – предложил Иван Христофорович. Заметив. что друзья-собутыльники недоуменно уставились на него, ведь он старше их, он пояснил: – Нужно, чтобы видела меня трезвого, а то все время упрекает, что я являюсь домой сильно, того!.. Ну, вы понимаете.
       Говорил он не твердо, но Моля и Ларик вполне могли его считать трезвым.
     – Правильно, Христофорыч! Только ты того…
       Моля замялся.
     – Чего? – не понял тот.
     – Если застанешь Мишку… ну, этого… экспедитора… Ты… того… не сильно расстраивайся!
     – Чего я должен переживать за какого-то экспедитора? – не понял Иван Христофорович и, махнув рукой, пошел не очень твердой походкой к подвалу супруги расположенному со стороны рыбных рядов.
       Появился он, как нельзя не к стати – Мишка приперся уже без машины и вина в бочках, но с цветами.
       Вера, как раз отпустив очередную очередь страждущих к питию, заскочила в подсобку и с разгону поцеловала экспедитора. На счастье Ивана Христофоровича, он не увидел столь возмутительного предательства жены, так как, еще издалека стал покашливать, предупреждая Верку о своем приходе. Муж преследовал две цели: первая – дать понять супруге, что он появился и от этого факта никуда не денешься, и второе – удержать ее от резкой реакции и громогласных заявлений в свой адрес. Первое – ему удалось и Верка, как ошпаренная отстранилась от Мишки, второе – вышло не совсем так, как ему хотелось, потому что такого потока нелестных слов в свой адрес, он еще не слышал.
     – Не стыдно тебе, при чужих говорить такие слова! – обиделся и попытался урезонить ее муж, но та расстроенная его появлением, а главное, нарушением планов относительно Михаила, ухватила веник и огрела наладчика механизмов детских площадок по спине. Такого стерпеть Иван Христофорович уже не мог. Он действительно обиделся и даже определил меру, вернее размер своей обиды. Молча, гордо подняв голову, супруг прошел к ящику с «Биомицином» и взял три бутылки. Верка от такой наглости и изумления разинула рот и словно онемела. Но ее вторая половина, не ожидая, пока она придет в себя и обретет дар речи, быстро ретировалась ускоренным шагом наружу. Когда та обрела-таки речь, говорить уже было некому. Михаил стоял в стороне и наблюдал за сценой с не меньшим удивлением, отчего и его рот пребывал в открытом состоянии некоторое время.
     – Закрой рот – он ушел! – как-то обреченно произнесла Вера и вторично за этот день отдалась ему со всей страстью оскорбленной женщины, прямо на мешках из-под ванильных сухарей.
        Пока вокруг и внутри рынка происходили столь драматичные события, на Привоз хлынула толпа людей, которые уже окончили работать, то есть считались еще на работе, но духовно и физически ее уже закончили. Обычно парочка «ударников» производства, или какой-нибудь конторы оставались на посту с дежурными фразами «Вышла к начальнику!», «В бухгалтерии», «Ее вызвал сам…», а все те, кто должен был находиться по указанным адресам, в это время по дешевке покупали жизненно-важные продукты для семьи. По дешевке, потому что овощные ряды, держа вначале цены на овощи и фрукты, к концу рабочего дня продавали все за пол цены. Это золотое время для пожилых одесситов и одесситок, выходивших на рынок не только за дешевыми продуктами, но и посудачить. Обычно, продавцы многих знали в лицо и охотно вступали в контакт, но не всех, что впрочем, не мешало оживленному диалогу.
     – Послушайте, молодой человек, отчего у вас такие вялые огурцы? – слышится от пожилой дамы, вышедшей сделать вечерний базар.
       Молодой человек лет под шестьдесят, зная, что огурцы у него лучше, чем у других, и, вдобавок, не польщенный таким сравнением, неприязненно окидывая взглядом покупательницу, реагирует:
     – Мадам, они «виглядят» не хуже вас! Есть, что видите! Не вялые, и недорогие – по 60 копеек!
     – А по 50?.. Будет? – пропустила та мимо ушей «комплимент».
     – Нет! Это хороший не горький грунтовый огурец. С утра продавал по 80 копеек.
     – А помидоры? Сколько помидоры?
     – 1 рубель 50 копеек… С утра продавал по два.
     – Да, смотрите на помидоры – они вот-вот потекут! – не слушая продавца, высказывается тетя Циля.
     – Вы берете, или мешаете торговать? – спрашивает продавец, внешне соблюдая спокойствие.
     – Ви посмотрите, на него!.. Я вам, таки покупатель!
       За ней стоят несколько человек. Парень – лет 30 интересуется:
      – Тетенька, в самом деле, ускорьте разговор, нужно отовариться.
     – Эта молодежь – всегда спешит! Он меня обижает, а вам нужно отовариться!
     – Да я вам и слова не сказал… – продавец начинает терять терпение, а тетя Циля продолжает:
     – Все пользуются, что я одинокая слабая женщина и обижают! Хотела, таки закрутить баночку огурцов и баночку помидор – всего по килограммчику взять, так эти-и-и... – она выразительно смотрит на продавца, жалуясь очереди.
     – Послушайте, насколько он вас обижает? – переспросил молодой парень.
     – На десять копеек, – тут же отреагировала тетя Циля. – Я пожилая одинокая женщина и огурцы могу взять за разумную для себя цену – по 50 копеек.
     – Сколько вам взвесить? – сдался продавец.
     – Пять кило огурцов и три кило помидор! – мгновенно отреагировала тетя Циля.
       В очереди раздался смех:
     – Мамаша, вы же хотели взять по килограммчику? – парень почесал затылок.
     – Сынок, поживешь с мое… – тетя Циля махнула рукой.
     – Ладно! – сдался продавец и отвесил указанный вес.
       Подавая огурцы, он участливо переспросил:
     – Ви донесете?
     – Не волнуйся голубчик! Дай Бог тебе здоровья! Донесу!
       Сценки разные, одни за душу щипают, другие заводят откровенным хамством, но большинство осуществляется на партнерских началах: продавец – покупатель.
       Среди своей отлаженной клиентуры это и вовсе добрые, участливые отношения.
     – Что-то тетя Сара, вас давно небыло? Ви где такого петушка купили? – приветливо спросила Соня, упитанных форм дородную в летах женщину, идущую подруку с супругом.
     – Ой, Софочка, я такая больная, такая больная! А это решили с Изей купить петушка для бульончика, так этот разбойник, таки содрал с меня три шкуры! Я ему говорю: этот петух больше похож на дохлого цыпленка из «сельпо», а он мне начал хамить, забирать петуха назад. Я ему кричу: отдай птицу, я ее уже взяла, если уступишь полтинник, а он опять начал кричать. Пришлось отдать два рубля.
     – Сарочка, это ж такой славный петушок – такие продавались вон с той машины по три двадцать.
     – Правда?
     – Шоб я так жила!
     – Видишь, Изя, таки я была права, что купила его! – дернула она за рукав супруга. – А что у тебе Софочка? – тут же задала она вопрос.
     – Хорошая осетринка. Свежая. С утра была не очень, а эта, таки свеженькая – новый завоз.
     – Изя! Психанем на рибку?
     – Сарочка, на сколько ты хочешь психануть? – отреагировал супруг.
     – На пятерку, к нам Соломон сегодня придет!
     – Таки ты наверное права – берем!
     – Взвесь мне, солнышко, этот балычок, – ткнула Сара в осетрину пальцем.   
       Обычно, такие покупатели знают, где торговаться и с кем торговаться. Понятно, что от постоянного продавца, который стоит на реализации, снижения цен не будет, но качество продукта – тоже немаловажный фактор. И, те же покупатели, увидев мужичонку, приехавшего со своим товаром и к концу дня готового все уже продать за бесценок – своего не упустят, как в выше указанной сцене. Такие походы доставляли массу удовольствия не только от живого общения и приобретенных продуктов, но и от чувства сэкономленных денег.
       Позднее, уже в предпринимательское время возле рыбных рядов стали выстраиваться машины с продуктами на опт. Польша провела ряд испытаний своей некачественной продукции на одесситах, а затем и на всех братьях-славянах. Майонез, разные соусы, кетчупы, консервы сомнительного качества и масса продуктов типа креветочных и кукурузных палочек, лапши «Мивина» и разной дребедени – стали составляющей славного рынка Привоз. Когда желудок одесситов благополучно освоил, усвоил, или не полностью усвоил, об этом статистика умалчивает, все это – появился местный производитель, не менее алчущий, но, ничуть не лучший по качеству товара. Таким количеством копченой колбасы – иногда пригодной к употреблению, но в большинстве тихо отравляющий внутренние органы постсоветского человека, можно было накормить весь Африканский континент, поэтому Одесса и, в частности Привоз, превратились в массового поставщика всех стран бывшего Советского Союза, точнее в перевалочную базу. Поезд «Одесса-Москва» выполнял годичные планы перевозок грузов за неделю, а эта самая колбаса: копченая, сырокопченая, вареная и всевозможные балыки пополам с копченым салом, стали кормить не только Москву, но даже Владивосток вместе с Находкой. России нечего обижаться на Украину – все же первое время продовольственная программа решалась в основном за счет челноков одесского происхождения. Позднее, к ним присоединилась вся «украинская рать», но начало зародилось на Привозе. Одновременно, в центре самого Привоза возникло сразу, почти в одну неделю, около тысячи киосков разного размера, с товаром разного ассортимента. Со стороны железнодорожного вокзала расположилась табачная инфраструктура. «Vinston», «Kemel», «Kent», «Malboro» благополучно уживались с легендарным «Ту-134» «Интер» «Opal» и массой других безакцизных сигарет. Отсюда формировались эшелоны в Россию, Беларусь и дальние Азиатские страны. Именно с Привоза, какой-то одессит вывез в Польшу сигареты, и началось массовое паломничество. Мгновенно все объемы польского импорта легального и нелегального, даже джинсы, были побиты нелегальным экспортом дешевых табачных изделий типа тех же «Vinston», «Kemel», «Kent», «Malboro». Все это было разбавлено огромным количеством спиртного. Польша стала спиваться, хотя и до этого, она себя чувствовала весело. Привоз немного поутих, когда на полную катушку раскрутился пресловутый «7-й километр». Но, тем не менее, по продуктам первой необходимости и значения – он держал марку до последних лет, то есть до «великого пришествия» новой власти, которое многие поняли, как «оккупацию» людей абсолютно бесчестных и бессовестных. Почему новой, и почему бесчестной? Да потому, что старая еще считалась народной, правда с большой натяжкой, но оптимистам было о чем поговорить, но вот с приходом этой новой власти – тут стало не до шуток. Но это будущее, то есть теперешнее, а я, все же ностальгирую за прошедшим, когда Ларик и Моля, разгрузив очередные ящики с рыбой или овощами, с гордо поднятой головой выпивали за деньги или без них за счет Розы Самуиловны, очередную порцию «портюши» или «биомицина» и пели песни: – Черное море мое… или – Шаланды полные кефали…
       Что сталось с Христофоровичем и с Верой – спросите вы? Так жизнь она ведь такая – как построишь, так и служит, куда направишь – туда и катится. Иван Христофорович, когда родился сынок: Сашкой назвали – перестал пить. А Мишка, который был, по всей вероятности, причастен к появлению Саши на свет: за воровство был уволен из экспедиторов и стал пьяницей-забулдыгой. Он, было, попытался Вере предъявить претензию, но Моля, Ларик и Степка Бенефис серьезно поговорили с ним, и выперли на Новый рынок – там тоже есть «собратья по цеху» – места везде хватит.
       Иван Христофорович, пребывая в счастливом неведении, с гордостью хвастался перед друзьями своим сыном и часто их угощал, а может и сейчас угощает, но сам ни-ни – и они его понимают. Сашка растет и становится похожим на Веру, как две капли воды, скрывая мамину тайну. Недавно старого бригадира по ремонту техники увеселительных аттракционов и детских площадок турнули за воровство – вскрылись мертвые души, за которые отрабатывал Иван Христофорович и другие наладчики. Долго думали и решили: Иван Христофорович – лучшая кандидатура. Не пьет, не сквернословит, честен, хороший семьянин – чего желать большего, и назначили его бригадиром.
     – Не моряк дальнего плавания, но начальник над всей техникой аттракционов Одессы! – часто поговаривает счастливая Вера, обнимая мужа.
       Вот так бывает в нашей жизни – судьба изменчива, но к ней желательно быть повнимательней и подобрее.
Киев. 2012 г.




**************
**********
*****
**

История cоздания стихотворения:

Я ОДЕССИТ - ОНА В МОЕМ СЕРДЦЕ!!!