Автор: Эдвард
Тема:Ироническая проза
Опубликовано: 2017-02-01 07:46:05
Автор не возражает против аналитического разбора и критики в рецензиях.

Медведь в посудной лавке,

Медведь в посудной лавке,
или будни особы золотой половины человечества.

Медведь забрался в лавку со стеклом,
Решил расставить все, как понимает он
Стаканы – влево, рюмки – вправо,
Итог кошмарный – битого стекла немало.
Кувшины спереди к прилавку подрядил,
Спиной с хрусталем в горку угодил.
Стекло Венеции, мечта любимых дам,
Все превратилось на полу в стеклянный хлам.
Медведь старается, язык изо рта вон.
Сопит, глаза блестят, весь за работой он.
Советы, что ему? Он знает все и вся,
Итог – разгромлена вся эта красота.
Мораль сей басни убеждает нас в одном:
Медведь не может быть в посудной лавке со стеклом!!!    

       Начав с басни в стихах – перехожу к басне в прозе, потому как, первой, ой как мало для того, чтобы мы, читатель, поняли, что происходит на нашей любимой Украине. А ПРОИСХОДИТ ВОТ ЧТО:
       Солнечный луч ударил внезапно и бессовестно. Ударил коварно, проникнув через стекло не зашторенного окна. И ладно бы просто ударил: он уселся на носу золотой половины человечества и стал бесцеремонно заглядывать сквозь закрытые веки глаз.
     – О-о-х!.. – произнесла золотая половина человечества и сладко потянувшись в кровати, натянула на голову одеяло. – Несколько минут… еще несколько минут! Заслужила в конце концов! – промелькнуло в сонной голове и утренняя дурманящая сладость, опять поглотила первые мысли этого дня. Поглотила ненадолго, по причине того, что повисшая в спальне тишина была обманчива и коварна. Невесть откуда взявшаяся муха, зажужжала требовательно и с призывом: – Есть пора, а на столе ни крошки.
     – Паразитка! – сонно раздалось из-под одеяла неизвестно в чей адрес. – Разбудила зараза! – опять разнеслось уже более отчетливо и на свет появилось лицо не молодой, но видимо когда-то вполне симпатичной особы из отряда той золотой половины человечества, которая всегда знала себе цену и не заморачивалась особой моралью в ее достижении. Вам, наверное, хотелось бы узнать, по каким признакам можно определить столь непростое состояние внутреннего наполнения человека женской наружности? Так ведь это просто: властный взгляд с чуть уставшим выражением лица, опущенные в уголках губы, полноватое, но еще симпатичное лицо, нос с признаками птицы, которая явно не питается комашками, и, главное, главное – глаза-а-а. Глаз-а-а!.. По глазам мудрецы могут определить все в человеке, – от там всяких болезней физических, – до болезней моральных, то бишь душевных, а может и духовных.
       Взглянув на мир и муху властным взглядом, некая особа которую мы вежливо назовем Елена, правда, не Троянская, но все же Елена, одела тапочки, накинула халат и пошла в туалетную комнату… по… по… ну вы сами понимаете – привести в порядок весь организм и внешность тоже. Муха было собралась последовать за ней, но вовремя сообразила, что ей тут не отломится и полетела на кухню в которой слышалось то ли покряхтывание, то ли похрюкивание супруга Елены – не Менелая, как можно было бы ожидать, и, даже не брата Гектора – Париса, но Степана Федоровича, пытавшегося соорудить завтрак для своей уже почти три месяца Елены, свет директора Национального музея… не буду указывать адрес… Зачем? Ведь такое сплошь и рядом в разочарованной Украине, обманутой «радетелями» революции «Гідності», точнее «гадности» – пусть не обидится «Небесная сотня», с ужасом взирающая с небес на любимую Украину. Так вот: народ, сделав революцию и сбросив субъекта криминального мира, получил… впрочем, и это не важно: получил то, что заслужил! И одна из этих заслуг сейчас в туалетной комнате приводила себя в порядок и готовность №1 для сражения с интеллектом народа заключенным в некий коллектив ученых, специалистов-искусствоведов, музейных работников разного уровня, всегда считавших, что историко-культурное наследие Украины – это святая-святых и «табу» для всякого рода Огурцовых, известных нам еще со времен советского времени по фильму «Карнавальная ночь» и «Старый знакомый».
       Так вот, Огурцова, то бишь Сос… нет, извините, «SOS» нужно кричать у министра культуры и на Майдане, а здесь, здесь, то есть, дома… здесь пока властвует Елена, а супруг готовит ей завтрак уже почти три месяца. Была одна особенность, Елена Троян… то бишь Киевская, очень была неравнодушна к сладостям, и пирожные – это собственно суть ее бытия. Их она ела всегда и повсюду. Иногда, решая рабочие вопросы, и невзирая на окружение, Елена просто начинала есть эти самые «тістечкі», а чего тут заморачиваться?.. Начальник – он и есть начальник, чтобы есть, когда захочется и что пожелается его желудку и фигуре. По этой причине формы Елены Троян… тьфу ты! Надо же… так и лезет на язык античная Греция с Малой Азией. В общем формы нашей героини поплыли словно «Титаник» в свое трагическое плавание, что, впрочем, ничуть не обескураживало супруга Степана Федоровича, который тоже давно не походил на Париса, а смахивал на императора Византии из мультфильма «Илья Муромец и Соловей Разбойник». Хлопоча и похрюкивая от чувств возле огромной вазы с «тістечкамі», похожей на миску, и, домазывая пятнадцатый «кусочек» хлебушка с красной икоркой сверху, он нежно ворковал себе под нос:
     – Нужно чтобы Аленький цветочек, – так нежно называл он Аленушку, – пришла в полном боевом на борьбу с ученым интеллектом музея, возомнивших себя бог весть кем. – Солнышко, ты как спала? – угодливо поинтересовался супруг у Елены, когда ее «свет» ослепил кухню размером с футбольное поле.       
     – Да, нормально спала, Степ, – ответила та очень даже благодушно. – Ночью кошмар приснился!
     – С чего бы, солнышко? Я отгонял от тебя даже комаров – паразитов этаких.
     – Да, эти курицы меня спецназом пугали, но не на ту напали! – пояснила Елена, отхлебнув глоток кофе и, блаженно прищурившись, откусила приличный «кусочек» от пирожного с кремом.
     – Неужели? – удивился Степан Федорович, пораженный глубиной цинизма куриц, то бишь коллектива интеллектуалов музея.
     – Я им говорю, кто не согласен, что Музей – это храм, а я в нем жрица и… и… – тут Елена свет Киевская запнулась, вспоминая, что-то мудреное. Запнулась ненадолго – успела съесть еще одно пирожное и два бутерброда с красной икоркой. – И это… как его? – потянувшись за «бизе», продолжила она – И это… не согласны, что прошлое – в прошлом, а будущее ставит перед нами новые горизонты – все на выход! То есть заявление «по собственному…», а они мне: без прошлого – нет будущего! Представляешь? Я говорю освободите 3-й этаж от всякой рухляди и создайте свободную площадь для «Взгляда в будущее»! А они мне: 800 тысяч экспонатов ждут своей очереди на выставке и нельзя освобождать этаж. Представляешь? Мне перечить! На кой, там это старье, коли я бажаю там створити гаманець, тобто поверх Майбутнього, – завершила она для пущей важности на родном языке.
     – Уголок Будущего, Солнышко? – осторожно прервал ее супруг, уточняя. – Но там нет старья – там все культурные памятники прошлого, так сказать ушедших эпох.
     – И ты, Степка, туда же? Они ушли, эти эпохи… Знаешь, кто старое вспомнит – тому глаз вон!
     – А кто забудет, тому – два! – неудачно скаламбурил Степан Федорович, и тут же застеснявшись своей вольности потупил глаза.
     – Вот и я ничего не забываю, дурак ты этакий! У меня уже больше сотни интеллектуалов и разного ученого сброда ушли «по собственному желанию».
     – Скажи, солнышко, а кто это тебе осмелился спецназом угрожать? – попробовав уйти от неприятной темы о старых грехах, заискивающе спросил супруг.
     – Да одна курица из Ученого совета, забыла, как ее зовут, стала меня стращать скифами, сарматами и гуннами всякими. Мол если не решу их вопрос, они мне этого не простят и отомстят. А что мне их спецназ с этими идиотскими названиями – у меня «Правый сектор» на цыпочках ходит.
     – Солнышко, скифы, сарматы и гунны – это народности такие. Они жили много веков назад на этой территории и по большому счету являются нашими предками.
     – Позже я тоже об этом узнала – мне это сам министр рассказал. – Глянув на супруга, Елена спросила в недоумении: – Слушай, а откуда он это знает?
     – Чего только в школе не услышишь! – улыбнулся виновато супруг.
     – Ты прав! – согласилась супруга, чем несказанно удивила и воодушевила Степана Федоровича – она согласилась с его мнением второй раз в жизни: первым – был, когда сказала в Загсе 30 лет назад заветное слово «ДА». – Так вот, мне все равно, когда они жили, лишь бы сейчас не мешали работать на благо революции и меня с тобой. – Глаза Елены загорелись патриотическим огнем, и она съела еще один тортик.
     – Может, лучше на кафедру математики, там тебе как-то уютнее, – робко глянул на супругу Степан Федорович. – или там, в музей Тычины… Все же там всего пять комнаток… Уютненькие такие… с чайком и пирожинками с тортиками, с книгами, сорочками и письмами, – все лучше, чем эти заносчивые доктора наук истории и археологии?
     – Мне сказал кум: Кума держись – наш час настал! Не даром мы стояли на Майдане!
     – Солнышко, ты громко это никому не говори – мы на Майдане с тобой были один раз, и то пришли даром попить кофе, съесть бутерброд с колбаской и салом и того… Ну помнишь?.. Помнишь ты себе кофточку добыла, а мне тулупчик из принесенных киевлянами вещей для защитников баррикад.
     – Степка! Не нервируй меня! Раз скажем, что были, два скажем, сотый раз скажем, что были, и станем майдановцами! А как ты хотел стать кем-то значительным? Не могу я кума подвести. Все! Мне некогда с тобой тут долго разговаривать – у меня сегодня пять выговоров, одно «по собственному» и Ученый совет – покажу этим прыщам от науки где место их скифам, сарматам, а заодно и древним грекам!
     – Солнышко, какие выговора? Не тебе ли?
     – Ну ты совсем Степа... Кто ж мне даст выговор? Я Жрица науки! Я этим курицам выговора, а они мне «по собственному», я их из Ученого совета, а они мне «по собственному». Мне еще нужно трех твоих племянниц устроить и тетю двоюродной сестры Аркадия Укупыча, что шафером был на свадьбе нашей Танюшки! Ничего! Справлюсь! Я фотоаппарат со штативом забрала у рекламщиков и оформителей и куму Ваське отдала – нашему водителю. Правда, он, подлец, штатив потерял, не поняв, что это такое, а может и пропил, но фотоаппарат не успел – забрала у него! А эти умники пусть без фотоаппарата поработают и готовят свои книженции. Оборудование я опечатала! А как они думали? Ходят шушукаются, на кума Васю напраслину возводят. А он сейчас уже на работе ни-ни… ни капли! Учится фотографировать и покажет им всем!
     – Ты не нервируй, то есть не нервничай, дорогая! Береги себя, не то Вениамин Нефедович, твой врач-психолог, предупредил меня намедни: шизофрения твоя может вернуться!
     – Она уже приходила, но я ее отправила назад в…
     – Дорогая, я о шизофрении! – несмело прервал супруг супругу. – Болезнь такая!
     – А-а-а… – думая о своем, то есть о том, кого б еще и как уволить, отреагировала супруга Елена свет директрисовна, то бишь директоровна, тьфу, ты Елена… в общем ясно и так.  Поняв наконец, о чем говорит Степан, она решила пояснить снисходительно: – Я уже четверых ученых куриц в психушку со «срывом» душевным отправила – не дождутся моей слабости! Да, и шизофрения никуда не делась… она – всегда со мной! Ты знаешь: я свое никому никогда не отдам, а чужое – заберу!
     – Знаю, солнышко! – незаметно вздохнул Степан Федорович и пошел заворачивать пирожные для супруги на работу.
       Через час у парадного подъезда Национального… сами понимаете, музея, показалась Генеральный директор. Вороны что-то обсуждавшие на деревьях, в панике взмыли и скрылись за протекавшим невдалеке Борисфеном – это название Елена запомнила точно, по причине того, что есть еще какая-то фирма «Борисфен» и она о ней слышала. Это собственно, единственное что она помнила, так случилось, из истории Украины и, когда произнесла министру вслух древнее название Днепра, кстати не очень к месту в беседе, тот несказанно удивился, а потом и обрадовался: – А я говорил!.. Кого ж на эту должность определять, как не тебя моя дорогая – прогресс на лицо! Так, скоро и меня заменишь!
       Представительнице золотой половине человечества, слова эти тогда очень даже понравились. Она не знала, кто такой Владимир Мономах, но знала, что еще один Владимир, немного ранее крестил Русь, – Елена узнала об этом во Владимирском соборе, когда чуть не поставила, а точнее, поставила «За упокой» свечку нынешнему президенту: не в ту сторону свернула к иконам… нужно – вправо, а ее потянуло налево. Степан Федорович исправил положение и перенес зажженные свечи куда положено. Не могла также взять в толк Елена свет директоровна и то, чем же отличается Киевская Русь от Древней Руси, но при этих «мелочах» – складывала и вычитала она очень неплохо. Продумав на досуге слова министра, так неосторожно им сказанные, Елена, стала складывать и вычитать своих сторонников и врагов. Последних было значительно больше, но время есть. – Белозир – смогла, я тоже не лыком шитая! – затаила она заветную мысль.
       Но вернемся к воронам, потому что за ними следом улетели и воробьи, – вокруг музея наступила мертвая тишина. Скифские каменные бабы пережили многое за две с половиной тысячи лет и при этом ни разу не проявили своих эмоций, а тут… а тут вздохнули. Вздохнули, потому что стали опасаться за свое почетное место, как-то недобро на них поглядывало новое начальство. Выговора пока не было, но… но всяко может быть… возьмут и высекут на камне выговор. И все же тишина, не считая вздоха Баб, повисла гнетущая. А всякая тишина, на то она и тишина, чтобы являть нечто наподобие наступающей бури. Буря приближалась, и тишина наступила даже в огромном здании Национального музея. Затем, в нем же прошелестело слабым Бореем: – Идет! – Сотрудники и сотрудницы попрятались до поры до времени, чтобы вначале выяснить, что нового в этот день задумала их новая шафиня, а «некто» со второго этажа, давно уже называл ее «Шахиня». До нее, новой директрисы, это дошло и очень понравилось. Через два дня на освободившееся «по собственному желанию» место начальника отдела, сел этот «некто».
       И все же одна жертва появилась на лестнице с какой-то папкой. – Ага-а-а! – взбодрилась Елена свет директоровна. – Есть выговор! Лазит тут по лестнице, а не сидит камнем за столом и не пересчитывает камни каменного века!
       Для Елены камни и каменные топоры с ножами той далекой эпохи, о которой она смутно что-то помнила из школьной программы, были идентичны по причине их общего природного происхождения.
     – Со… как вас там?
     – Совья Павловна! – отрекомендовала себя миловидная сотрудница музея – лет 34-35.
     – София, отчего вы не на рабочем месте, а прохлаждаетесь на лестнице музея?
     – Чтобы взять почту у секретаря, я никак не могу пройти мимо лестницы! – услышала в ответ Генеральный директор с чуть скрытой издевкой фразу.
       От столь неслыханной дерзости, во всем музее воцарилась кладбищенская тишина, правда, с той разницей, что на кладбище поют птички, а в музее даже мухи перестали жужжать.
     – София! Вам сегодня выговор за нахождение в рабочее время на нерабочем месте. – Эта фифочка давно напрашивается! – мысленно прокомментировала сама себе Генеральный директор. – Да, и Нюську нужно устроить на работу! – добавила она все так же мысленно, а вслух сообщила: – Еще один выговор, и мы попрощаемся!
     – Я сама готова подать заявление – в склепе работать сложно! – отреагировала София вполне спокойно – она была уже 112 по числу уволенных и перестала бояться этого неприятного действа.
     – Я вам характеристику не дам! – внутренне довольная, что для племяшки Степана Федоровича – Нюськи, освободилось место, и внешне возмущенная такой фразой Софии, отреагировала Елена свет директрисовна.
     – Извините, я проработала в НМИУ… 12 лет и все эти годы в 10.00. хожу за почтой для нашего отдела. Вас я знаю всего 3 месяца, о какой характеристике с вашей стороны идет речь?
       Видя, что может получить отпор, Елена свет директрисовна, произнеся с настроением чайника, который вот-вот засвистит, но еще не засвистел, фразу:
     – Жду вашего заявления! – отправилась к себе по все той же злополучной лестнице. К своему сожалению, она ничего нового не задумала на этот день, и продолжала старое, то бишь, уничтожение зазнавшихся выскочек-грамотеев, которые игнорировали в своем большинстве, ее знания творчества Павла Тычины. За приличное время в этой должности с коллективом закаленных в свинце ее мыслей сотрудников, она сумела выучить даже два стихотворения гения украинской поэзии и культуры. Как-то одна из «куриц» Ученого совета упрекнула ее за небрежное отношение к памяти Сагайдачного, о котором она впервые и услышала от этой же ученой «курицы», Елена свет директоровна взяла и прочитала стих Павла Тычины:
На майдані коло церкви
революція іде.
– Хай чабан! – усі гукнули, –
за отамана буде.
Прощавайте, ждіте волі, –
гей, на коні, всі у путь!
Закипіло, зашуміло –
тільки прапори цвітуть…
На майдані коло церкви
посмутились матері:
та світи ж ти їм дорогу,
ясен місяць угорі!
На майдані пил спадає,
Замовкає річ…
Вечір.
Ніч.
       Прочитала с пафосом, потому как Майдан был… и даже церковь была в виде Михайловского Золотоверхого… а слово «Ніч», она произнесла так трогательно… так трогательно… что тот, кто называл ее «Шахиней», всплакнул от умиления, но весь Ученый совет напряженно направил взоры на директрису, не понимая столь патриотичного порыва. Махнув рукой на бездарей от науки, она уже на клятій росийській мові изрекла:  
     – Не говори он умер – он еще живет,
     – Пусть жертвенник разбит – огонь еще пылает,
     – Пусть роза сорвана – она еще цветет,
     – Пусть арфа сломана – аккорд еще рыдает!
       К чему она все это продекламировала? – Елена и сама не поняла, просто это все, что ей вспомнилось, потому что третье стихотворение ее кумира Тычины, музеем которого она заведовала после того, как ее «вежливо» попросили из одного финансового учреждения, она напрочь забыла. Правда, уже через минуту она к своему удивлению узнала от Веры Станиславовны Приходько, что Павло Тычина не писал этого стихотворения… – это была посмертная эпитафия на смерть еврея Семена Яковлевича Надсона – замечательного поэта и мастера любовной поэзии умершего от туберкулеза в 24 года отроду, причем, еще за батюшку царя Николая Второго! Приходько произнесла это вслух, и к концу совещания, за несогласие подвинуть экспозицию по бронзовому веку, чтобы освободить место для уголка с «чудной» подставкой на которой должен был появиться бюст Тычины, была выведена из состава «мозга» НМИУ… – Ученого совета.  На этом же совещании, Елена свет директоровна, подчеркнув, что ей не чужды даже стихи: атамана Сагайдачного, так больше и не упомянула о нем… она попросту не знала, кто это такой и не запомнила «чудную» фамилию.
       Что было хорошего в этот день, так это то, что и Вера Станиславовна Приходько написала заявление «по собственному…». Торжествуя внутреннюю победу и подписав заявление, Елена удалилась на третий этаж – здесь зрела, точнее созревала словно яблоко на колерованной вишне, ее надежда... И не только зрела, но и била в колокола… «Взгляд в будущее!» – так пафосно товарищ Огурцова, то бишь Елена свет директоровна, охарактеризовала свое, пока еще в мыслях, творение. Площадь, примерно в 300 квадратных метров, под это «будущее», она уже приказала освободить, убрав разный «хлам прошлого». Здесь, возникало одно «но»: любой другой несведущий о грандиозных замыслах директрисы посетитель музея, поднявшись на этот самый этаж, кроме блестящего на солнце и надраенного мастикой футбольного поля и двух пустых витрин возле огромных окон, ничего пока не увидел бы. Правда где-то в стороне высилось нечто в стиле, нет не модерна, и не артдеко, и даже не соцреализма, а, например, в стиле «фугаса». На недоумение научного мира спешу просветить – этот стиль представляет собой фугасный снаряд, разорвавшийся в Национальном музее истории…, или в другом каком музее. Фугас – он и есть фугас, чтобы разрушить все, что можно разрушить. Так вот, выставка посвященная депортации крымских татар в виде 20-25 листочков размером А-4 с изображениями абсолютно неизвестных личностей, развешенных на деревянном щите напоминавшем «стену плача» и с мешками, наполненными «чем-то» – видимо мусором и сваленных тут же – в расчет брать не нужно. Это было «ноу-хау» самой Елены свет директоровны, как позднее выяснилось, с неким соавтором. Ее и соавтора мышления хватило только на это кастрированное «фугасом» явление, по причине очень четкой и понятной мысли, посетившей голову руководителя Второй по счету Академии наук страны, после пятого пирожного с розовым ванильным кремом: «Их и так опять вот-вот депортируют из Крыма, так чего морочить людей – после сделаем совместную панораму по двум депортациям».
       Но оставим это и вернемся к «будущему», а оно раскрывалось панорамой города с высоты, нет не птичьего полета, но 3-го этажа НМИ....
     – Ах, как здесь хорошо! – мысленно произнесла Елена, а вслух надкусила пирожное с кремом в виде розочки. – Здесь душа может запеть свою лебединую песню, до которой мне еще так далеко.
       Елена свет директоровна замурлыкала песню «Рідна мати моя…» и от умиления даже слезы навернулись, а когда вспомнила «Заповит» Тараса Григорьевича Шевченко: «Як умру по поховайте…», ее голова гордо приподнялась, а взор устремился вдаль через обгаженное мухами стекло. Тут ее и застал некто, то есть тот самый «никто», которого она назначила заведующим отделом. Он, кстати, и был соавтором выставки депортации крымских татар приуроченной к трагической дате 18 мая 1944 года.
     – Ваша мило… то есть ваше высочес… – начал «никто», преисполненный глубочайшего почтения и благодарности за любое слово и действо, которые Елена свет…директоровна еще даже и не успела совершить. – Госпожа Елена свет… – отчество оставим тем, кто хочет опорочить «свет» в музее, то есть всему коллективу, а нам оставим многоточие. В общем некто с наполнением «никто», несколько раз поклонившись не то «свету», не то мухам, летающим без всякого почтения к начальству, изрек:
     – У нас много противников выселения экспонатов экспозиции художественного стекла «Киевского завода художественного стекла»…
     – Нам в музее только стекла не хватало! Разное барахло пособирали и гордятся своими выставками! – недовольно нахмурилась директриса. Это стекло мешало ей завершить свою мечту «Взгляд в Будущее». Она решила в этом зале сделать малый зал для встречи почитателей ее взглядов на культуру страны в будущем.
     – Да! Для них… для них… – не смог подобрать сразу слова господин «никто», – для них ваши распоряжения и ваше мнение ничего не значат!
     – Еще раз так скажете – напишите «по собственному…» – не восприняв такую интерпретацию фразы, прищурилась Елена свет директоровна.
     – Да, я чо? Я ни чо! Я за вас… я за вас… им всем глотки… – «никто» хотел сказать: «глотки перегрызу», но вовремя остановился… а вдруг прикажут перегрызть, а он размером в «шкалик с кепкой».
     – Передай всем! Здесь будет зал для «Малого взгляда в Будущее», а вон там у панорамы города – зал для «Большого взгляда в Будущее»! Я добьюсь чтобы эти стекляшки вывезли как можно быстрее.
     – Так куда ж их? – сорвалось у «никто» и он, испугавшись своей оплошности, втянул голову в плечи.
      Но директриса, уже благодушно глянув на свое протеже на должности начальника какого-то отдела, который не могла запомнить из-за мудреного названия, произнесла лаконично:
     – Да хоть на свалку! Все! Некогда мне – еду к зам. министра, там и решу вопрос, вплоть до утилизации этого стеклянного барахла!
       Елена свет директоровна направилась на выход: впереди было столько «дел», что сам Огурцов из фильма «Старый знакомый» снял бы перед не шляпу, а может что и другое!
       Не буду утомлять читателя «перлами» руководителей под всеобщим названием «ОГУРЦОВЫ», но позволю подчеркнуть: наша страна попала в большую беду!!!. На многих должностях в управлении различными отраслями тяжелой и легкой промышленности, сельского хозяйства, а главное: просвещения, историко-культурных учреждений, научных институтов появились абсолютные неучи и вредители! Новое руководство страны не то что не уделяет внимание вопросу подбора кадров, оно сознательно назначает родственников-разгильдяев, а кое-где и просто проходимцев, ворюг и идиотов, которые уничтожают страну и ее культурное наследие! Эта басня в прозе относится не к одному человеку – она показывает то, что наша любимая Родина, за которую отдала жизнь на майдане «Небесная сотня», а сейчас, уже в результате войны на Донбассе и «Небесный пятитысячный отряд», находится в руках людей с мышлением торгашей, среди которых, процветает непотизм и все должности продаются бессовестным образом. Отстраняются профессионалы с научным государственным мышлением, а на смену им назначаются вчерашние продавцы селедки, руководители низшего звена – уровня заведующих свиноферм, сумевших найти кума или свата, а некоторые и 100 000 $ чтобы купить место. В результате всего выше упомянутого повторюсь:
      
Медведь старается, язык изо рта вон.
Сопит, глаза блестят, весь за работой он.
Советы, что ему? Он знает все и вся,
Итог – разгромлена вся эта красота.
Мораль сей басни убеждает нас в одном:
Медведь не может быть в посудной лавке со стеклом!!!

История cоздания стихотворения:

ВСЕ СКАЗАНО В РАССКАЗЕ...