Автор: Георгий Моверман
Тема:Психологическая проза
Опубликовано: 2017-01-26 22:04:06
Автор не возражает против аналитического разбора и критики в рецензиях.

И ногами, и ногами!

Яша лежал на оттоманке, подложив под голову вытащенную из-под
покрывала подушку.
Он внимательно рассматривал свою левую ногу, которая была пяткой
установлена на торчащих пальцах вытянутой вдоль тела правой ноги.
Обе стоящие друг на друге яшины ступни составляли ненадёжную
конструкцию, увенчанную светлым пятнышком большого пальца,
выглядывавшего через дырку на сморщенном, когда-то чёрном шерстяном
носке.
Этот довольно поздний вечер середины ноября шестьдесят седьмого года был
для Яши особенным, так как этим вечером вошло в его душу и разумение
новый пласт мыслей, так отличавшийся от того, что переваривалось в нём,
когда он ещё недавно был школьником.
Вот уже более двух месяцев был он, Яша студентом очного отделения
машиностроительного факультета московского вуза, вуза не малого, но и не
большого, находящегося от яшиного дома не далеко, но и не близко, учиться
в котором было и не тяжело, но и не так уж и просто.
Яшин  вуз нескромно и во всеуслышание  гордился тем фактом, что как вуз
подобного профиля, был он единственным в мире, а кроме того студенческий
коллектив этого учебного заведения не то, что гордился, но  как бы
«интересничал» тем, что его аббревиатура неофициально расшифровывалась
как «московский институт хорошеньких мальчиков».
Правда, поговаривали, что на будущий год  намечено было преобразование
его тамбовского филиала в самостоятельный в вуз подобного профиля, и
тогда в мире появлялись уже два таких вуза, что несколько подрывало почву
для «горжения», а кроме того было непонятно сможет ли будущий
тамбовский вуз обеспечить достаточное количество красавчиков для
подтверждения иного толкования его аббревиатуры.
Яша не то, что бы считал себя аргументом для оправдания этой второй
аббревиатуры своего вуза, но, тем не менее...
Ну, во первых, голубые глаза в сочетании с брюнетистой мастью.
Правда, глаза яшины скорее всего были просто светло-серыми, но голубые в
сочетании с чёрными волосами были у почитаемых Яшей книжного Жюльена
Сореля и живого Алена Делона, поэтому он решил считать свои глаза именно
голубыми.
А во-вторых, очень красивой формы и гармоничного размера, хотя чуть
желтоватые зубы без единой пломбы.
Мать Яши называла это «природный санус», а она, детский врач-терапевт, уж
точно разбиралась в этих вещах.
Ну и в-третьих...
Вот, правда, в-третьих, подобрать другие мужские стати Яше, по правде
говоря, было несколько затруднительно.
Рост? Нет, во времена Д’Артаньяна Яша может и считался бы человеком
среднего роста, ну как Атос или Арамис, может быть даже он был бы одного
роста с Андреем Болконским, но это по роману.
А вот, если судить по двум первым сериям вышедшего в прошлом году
фильма, то в этом вопросе там явно была допущена явная несуразица:  ну
чего Тихонов-то почти одного роста с Бондарчуком?
А ещё американцев ругают, что у них Пьер Безухов тощий, на себя бы
посмотрели!
И Наташа какая-то голубоглазая, правда симпатичненькая, не хуже той
американской, которая ещё и в «Римских каникулах» играла.
Представляю, если бы обеих Наташ сделали по иллюстрациям Шмаринова,
которые были в «Войне и мире» из их библиотеки, то вообще получилась бы
такая «дерёвня-матушка».    
Ну и вес. Так, к росту без ста сантиметров прибавляем пять килограмм,
получается, получается...Хреново получается!   
Да и на вид...Плечи, правда, пошире задницы, это точно, но животик, грудные
мышцы, слава богу, достаточно поросшие волосами, напружинишь, ткнёшь и
вроде как...
Нет! Пружинь, не пружинь, а сантиметра-то три гладкой, усыпанной
родинками кожи с плотненькой массой под ней никуда и не денешь.
Оттягиваешь их сжатыми пальцами и грустишь.
Не больно-то лакомый кусок для второй половины многомиллионного отряда
приматов, отличающихся от прочих умением ругаться матом. Хотя попугая-то
научить можно! Полно же анекдотов на эту тему.  
Но тем не менее, вот так и не было у Яши до сего времени того субъекта,
которого в те времена называли просто и складно - но непонятно, правда,
откуда взялось – «кадром».
В школе никто вроде как не зацепил, хотя со многими играл он в
«пересматривание», и один даже вечер провёл на подоконнике подъезда с
одной, знакомой с первого класса, весёлой девчонкой, которую все
мальчишки считали «проституткой», потому что гуляла она с более старше
классниками, студентами, курила с мальчишками, подъелдыкивала их,
смеялась как бешеная, грудь имела торчащую, красила после школы глаза, и
вообще... ну в общем проститутка – она проститутка и есть!
Просто так оказалось, что шли все вместе с какого-то школьного вечера –
жили в соседних домах - потом как-то так оказалось, что все остальные
отвалили, и они с ней заняли лестничный пролёт между третьим и четвёртым
этажами её дома.
Она уселась на широкий подоконник, расстегнув синее буклированное пальто
с, как Яша успел заметить, с посеченной внизу шёлковой подкладкой,
закуривала каждые двадцать минут – некурящему Яше не предлагалось – и
посматривала время от времени на Яшу своими подведёнными глазами с
каким-то неожиданным интересом.
Яша, стоя рядом с ней много острил, что он, по правде говоря, умел делать
хорошо удачно, они много разговаривали о книгах, и для него
неожиданностью оказалось, что Аня много чего прочитала такого, что было
странно для «проститутки» и имела насчёт этих книг довольно интересное
мнение.
За весь вечер мимо них туда и обратно прошёл только один раз здоровенный
мужик с маленькой болонкой на руках (лифт-то с лязгом и скрипом работал
постоянно).
Он остановился рядом с ними, внимательно посмотрел на Яшу – Аня
потупилась и, закрыв ладонью рот, сделала вид, что чешет щёку – усмехнулся
и сказал:
- Аньк, сколько раз просил тебя не курить в подъезде, ну, прямо как
маленькая, несёт же в квартиры. Чего на улицу трудно выйти?
Ты ж вроде бросила? Этот что ль курит? Тебя как? Яша?  Смотри, Янкель-поц,
Аньку нашу не обижай, она девка правильная, а то будешь дело иметь со мной
и, вон, с моей Беляночкой. Она собачка злая, в случае чего мигом отгрызёт.
Ладно, ладно, чего вскипешилась, папке привет передавай, когда встретитесь,
скажи пусть заходит, дело одно есть.
Ну, Яшка, давай краба!
... Время шло к одиннадцати, яшины остроты иссякли, Аня стала всё чаще
посматривать в тёмную заводь окна, и Яша решился...
Даже не притянув Аню к себе, он ткнулся губами в пахнущие дымом
приоткрытые губы, поелозил ими, стукнувшись зубами об зубы, потом
вспомнил, что надо бы действовать и руками, ухватил правой ладонью
жёсткий бок, а левой потянулся... туда, но был остановлен влажной и
холодной аниной ладошкой, которая передвинула его руку почему-то за
спину.
Он ещё пару раз прижался губами к чуть шершавой, пахнувшей пудрой и
другой парикмахерщиной шее, руки Ани надавили, отстраняя его, их глаза
оказались напротив друг друга, и он увидел в аниных какую-то взрослую
грусть.
А ему неожиданно стало пусто и весело.
- Аньк – произнёс он - а ведь я тебя совсем не люблю.
- Дурак ты, Яшка, телок. Да ты не бойся, я никому из девчонок не скажу, что
ж я  не понимаю... На других научишься, да я и сама не очень.
Домой надо, мать снова орать начнёт, твои-то тоже небось там как на
иголках.
Ох, как же предки надоели, побыстрей бы в институт!
Яша особенно и не жалел, что так всё быстро кончилось, не начавшись, да и
писать он сильно хотел, как, похоже – и Аня.
***
  Прошлым летом он в последний раз «партизанил» в детском саду, где
врачом работала его мама.
«Партизанами» назывались вполне легально поставленные на довольствие
дети сотрудников внесадовского возраста, которые от греха подальше, в дни
наезда всяческих комиссий отправлялись в лес до момента их отъезда.
«Партизаны» жизнь вели свободную и сытную, им доставался, например,
кишащий пчёлами десятисантиметровой глубины остаток компота из
сухофруктов в метрового диаметра алюминиевой кастрюле, сколько хочешь
котлет, кусочков варёной курицы и селёдки.
А когда Яша был совсем маленький, то и привилегия высказать весомое,
совещательного порядка мнение от имени «народа» при таинстве составления
меню на следующий день.
Но в тот год Яша очень много своего «партизанского» времени проводил на
заднем дворе, помогая по собственной инициативе дворнику дяде Сане
пилить и колоть дрова.
Дядя Саня со смекалкой деревенского мужичка быстро понял, что не стоит
особенно отговаривать врачихина сынка от увлечением этим простонародным
занятием.
Он не быстро, но последовательно научил Яшу пилке двуручкой в одиночку, и
колке колуном («топором» всякий мудак может, да и опасно, поранишь ногу,
меня твоя мать со свету сживёт) от прямослойной осины до
замысловатослойной ёлки, и теперь - когда никого не было вблизи -
покуривая махру, наблюдал, как полуголый Яша со счастливым лицом елозит
поленом по плахе, выбирая положение, когда внутренний сук будет вдоль
направления удара.
При пилке и колке Яша часто и пел «индийские песни», как дядя Саня
называл творения Битлз, которыми Яша не то, что увлекался, но боготворил.
«Ит вонт би лонг ейе, ейе, ейе, ит вонт би лонг ейе, ейе, ейе, ит вонт би лонг
ейе, ейе, щи лавс билонгс ту ю».
Дядя Саня, качая головой и усмехаясь, спрашивал Яшу:
- А это чо они поют, про баллон что ли, зачем про баллон петь, надо про
любовь там, про то как родину любишь, пел бы ты по-русски.
И чего ты, действительно, Яшка тут ерундой занимаешься, здоровый парень,
на лицо симпатичный, культурный, шёл бы вечером в клуб, там танцы, девки,
парней-то почти совсем не осталось, кто в армию, кто в Москву.
Дядя Саня бросил чинарик, оглянулся по сторонам, поманил Яшу пальцем, и,
пригнув его голову к своим губам, громко зашептал:
- Вот знаешь, Яшка, теперь я тебе скажу: такое в народе распущение
образовалось, такое… Я б на твоём месте, если б был сейчас молодой как ты,
так я бы – дядя Саня оглянулся по сторонам, чуть помолчал, а потом
выпалил:
- Я б каждую неделю новые цветы срывал, новые, каждую, не шучу, и никто
бы… - тут лицо его сделалось чуть ли не плачущим – на хер жениться бы не
заставил!
Я свою Глашку… Она, б...дь, мне только за два дня до свадьбы сиськи дала
пощупать, а уж другое…
Он махнул рукой, шмыгнул своим висячим носом, и, глядя в землю, тихо
сказал:
- А ты всё песни индийские поёшь, Радж Капур. Иди, тама кажется обедать
зовут, я доколю.
Тётя Глаша была молочницей, таскала сотрудникам детсада сметану, творог и
считалась не то, что сумасшедшей, но сильно «не в себе», а также - и
записной неряхой.
Пару лет назад Яша, купаясь в пруду, вдруг услышал  громкий хохот  и визг.
Он со всеми, плескавшимися в воде и сидевшими на берегу, обернулся и
увидал тётю Глашу с разбегу ринувшуюся в пруд.
В ореоле брызг она, хохочущая, выкрикивавшая что-то неразборчивое, была
до жути несоответствующей чинной, одетой в тёмные сатиновые купальники   
женской части отдыхающих на пруду.
Глаша переместилась на более мелкое место и начала,  забирая горстями
бурую прудовую воду, мыть поросшие рыжими волосами подмышки при этом
ухая, отплёвываясь и хохоча над чем-то, ей одной известном.
Почти чёрные  лицо, шея и запястья Глаши резко переходили в нежно-
кремовые предплечья, длинные груди, бившие по круглому животу,  голубые
трико без одной нижней резинки облепили  грушеобразную задницу.
Мама с медсестрой Валей привстали на разостланных одеялах и с
испуганными лицами уставились на тётю Глашу.
- Ой, Галина Петровна, это чего она? – спросила Валя – выпивши похожа.
Мама помотала головой.
- Да нет, приступ у неё, обострение.
Она мне рассказывала, что у неё  после родов горячка была родильная,
пуэрпиральфибер,  а потом ребёнок умер, дело-то было сразу после войны, а
потом уже и не могла родить, ну и этот бьёт как собаку.
Надо пойти вытащить её из пруда как-то, а то не дай Бог опять полезет на
глубину, может и припадок, ну типа эпилептического случиться, захлебнётся.
Она заметила сына с его компанией, уже оправившихся от первоначального
изумления и вовсю хихикающих со значительным переглядыванием.
- Яша, мальчики, ну что разве не на что больше смотреть? Давайте купайтесь,
или уже вылезайте из воды!
Но мама и Валя не успели двинуться к Глаше, на берегу появился дядя Саня,
он прямо в сапогах, широко переступая вошёл в воду и, громко матерясь, за
руку начал тащить жену из воды, при этом недобро поглядывая на яшину
маму.
Глаша как-то сразу стихла, на берегу он набросил на неё мокрую телогрейку
– Яша не успел заметить, как он снял её с себя перед входом в воду – потом
обнимая за плечи увёл от пруда…
***
Яша переставил ноги, теперь на пальцах левой покачивалась правая ступня, и
пятно дырки переместилось в середину конструкции.
Надо же! Вчера в субботу он, придя из института, как-то так незаметно вошёл
в квартиру и невольно подслушал разговор между собой родителей, который
заставил Яшу вспомнить начало своей любимой хэмовской «Фиесты», которое
он помнил почти наизусть:
«Роберт Кон когда-то был чемпионом Принстонского университета в  
среднем
весе.... Он был славный малый, добродушный и очень застенчивый, но такое
отношение озлобило его.... В отместку он выучился боксу и вышел из
Принстона болезненно самолюбивым, со сплющенным носом, и первая
девушка, которая обошлась с ним ласково, женила его на себе....»
- Миш, я тебя очень прошу – голос мамы был озабочен и лишён обычных
повелительных ноток – поговори с ним, ну что ли как-то по-мужски.
Простыни все в пятнах, я, конечно как врач понимаю, что все эти разговоры
про ухудшение зрения, уменьшение этого самого – ерунда на постном масле,
но меня другое беспокоит...
- Галюнь, ну что ты прикажешь ему про тычинки-пестики объяснять, парню
восемнадцать лет, нет, ну может про «изделие номер два», тогда как-то
постараюсь, в аптеку сведу.
- Какие тычинки, какое изделие! Кстати, насчёт аптеки – это ты неплохо
придумал, только я так полагаю, что этим делам... теоретически он ещё и тебя
поучит, можешь не обольщаться. Я другое имею в виду.
Вот он, когда в школе учился, я не очень беспокоилась: все девочки на виду,
я всех знала, да и его свободу мы как-то контролировали.
А сейчас что? Он целый день в институте, знаю, что пару раз был у них в
общежитии, ну и что из этого следует?
- А что следует? Я тоже, если помнишь, в общежитии жил, так что?
-   А вот то! Я его дурачка доброго и совестливого знаю, вот помяни моё
слово, первая, кто ему даст, женит его на себе как миленького, и будем мы
иметь в снохах какую-нибудь «простигосподи» из Подольска, а может и ещё
откуда подальше.
Московская прописочка- это ж для них голубая мечта!
У сучки! Я уж - извини меня - на санитарок-то наших, лимиту эту,
насмотрелась, они же ешё дуры со мной и откровенничают.
Ох, сама же вбила ему в башку «Уступай Маринке, она девочка, слабее тебя,
не опускайся до бабских дрязг всяких, будь выше...». На свою задницу!
Эта-то, я уверена, мужика себе найдёт настоящего, такая щучка растёт.
-  Манька? – голос отца потеплел, как всегда, когда речь заходила о яшиной
тринадцатилетней младшей сестре – эта найдет! Мужик в юбке.  
- Тебе бы вот только серьёзный разговор перевести на что-то другое, я так
полагаю, очень хочется квартиру нашу разменять – голос мамы становился
всё раздражённее и раздражённее.  
- Да ничего мне не хочется! Что я Яшке должен сказать-то?
- Ну скажи ему, что надо жену выбирать... ну, не с кондачка, присмотреться,
своего круга, если хочешь, а не так: жопа гладкая, да... ну эта... сладкая, ты
понял я о чём?
- Понял, понял, поговорю...
Тут Яша счёл нужным появиться, сделав вид, что вошёл только что и не мог
даже физически подслушать разговор родителей.
***
В дверь яшиной комнаты постучали, и туда вошла мама.      
- Сыночек, ты бы встал, да сходил на остановку, Маришку встретить с
троллейбуса. Она на именины к девочке из класса пошла, а сейчас такая
темень, да и шпаны полно, заодно здесь и проветрится.
Ну, вот зачем ты подушку спальную, я тебя спрашиваю, вынул, что «думок»
нет, что ли?  
Когда дело касалось младшей сестры, Яша выполнял всё не раздумывая и не
пререкаясь, хотя Маринка была та ещё хитрюга и вредина.
Проспект был почти пустынен, троллейбусы подъезжала редко. Яша стоял в
метрах двадцати от остановки, на холодном ветру, рассматривая витрину
«Дома обуви» и запоздало сожалея о том, что не надел берет и шарф.
Идти за ними домой было нельзя, Маринка могла быть с минуты на минуту.
Он отвернулся от витрины, прошёл пару шагов и остановился, когда  кто-то
сзади тронул его за плечо.
Яша обернулся и увидал невысокого чуть ниже себя крепкого на вид мужчину
в кепке и куртке до середины колен.
- Парень, закурить есть?
Стараясь отвечать как можно равнодушней и бывалей, он ответил:
- Не курю.
- Чего тут стоишь, местный, что ли?
- Да, живу здесь недалеко.
- Чего-то я тебя не видал никогда, я тут всех знаю. А меня Валькой
зовут.
В голове Яши быстрой чечёткой проскользнули мысли: Так, кошелька у
меня с собой нету, пальто старое, драться? – мужик здоровый, хоть и пониже
меня, никого рядом, проспект пустой, убежать, но как?  Да и Маринка сейчас
покажется…
Мужик, не спросив как зовут Яшу, и как-то исподлобья глядя в его глаза,
без тени вопросительности продолжал, голос его был тихим, слова текли
равномерно и медленно:
- Понял, к бабе ходил, сели, выпили, она не дала, ушёл с налитым. Чую,
слить тебе, парень, надо, залупа небось фиолетовая и подтекает.
Ошеломлённый такими выводами и предположениями Яша молчал.
- А я на Ольминке живу, знаешь там в финском доме, но ко мне на
квартиру сейчас нельзя. Слышь, тут в Доме обуви знаю подъезд один тёплый,
я отсосу, может и так понравится, у меня вазелин с собой есть. А слышь,
давай завтра с утра ко мне, квартира шестнадцать, я в отгулах...
Ни тени предположительности не было в его интонации.
- Я гляжу, у тебя шея гладкая, сам полненький, сиськи небось как у
первоклассницы, ляжечки мягкие, тёплые, гладкие внутри, снаружи-то они
пошершавее и похолоднее будут, рот вон приоткрыл, я тебе ещё  и язык
пососу, и сам я не грязный, захочешь, могу подставиться… Ты да я, да мы с
тобой, лучше-то когда друг друга.
Знаешь как сладко, то ты мужик, то ты баба, а то одновременно…  
Яша вдруг с ужасом ощутил, как в продолжение речи Вальки, рот его
наполняется слюнями, внизу всё сильнее и сильнее что-то слабеет и
одновременно наполняется, мужик исчез из поля его зрения, а может он
просто заснул или потерял сознание, что-то внизу уткнулось в тяжелую ткань
полы яшиного драпового пальто, и чуть потёршись взорвалось под глухое «м-
м-м-м».
- Яшк, а чего ты на Мало-Московскую смотришь, увидал что ли кого? – в
гудящей голове Яши вырисовался голос Маринки.
- Тут никого сейчас не было?
- Я когда с остановки шла, ты вроде один стоял. А мы, знаешь, у Ленки
Ананьевой на день рождении были, так классно, шейк танцевали.  У ней,
между прочим, и битлсы твои есть.
Яшк, а Магомаев женатый, ты не знаешь?
- Магомаев, Магомаев, пошли быстрее, - принимая тон ворчливой
ответственности, сказал он, - мать там уже с ума сходит.
Он шёл рядом с непрерывно болтавшей Маринкой, широко расставляя ноги и
чувствуя под пальто противную мокрую холодень,  и размышляя о том, как бы
так ухитриться снять пальто, чтобы не заметили мокрого пятна на брюках...
В голове ещё шумело.
- Вот падло пидорское, дать бы сразу в хавальник, и ногами, и ногами!
Чего у меня там в институте завтра с утра? История КПСС, две пары,
опять этот хрен старый Матвеев будет: «Вы, молодые строители коммунизма,
должны воспитывать в себе морксистское, портийное мировоззрение...».
Девчонки всегда конспекты ведут, в случае чего переписать можно.
Это что за дом-то на Ольминке?  А? Белый такой панельный, говорят
первый такой в Москве, его ешё Урхо Кекконен тогда открывал, знаю...
***
Здравствуйте, вы к кому?
Ну, правильно, меня зовут Валентин, а вы-то кто? Яша? Что-то я вас не
припоминаю… Вчера вечером на Мало-Московской? Вчера вечером… погоди,
погоди… это ты что ли в беретке стоял и ждал кого-то?
А я чего? Твою мать! Обоссышься, у кого сердце слабое! Ну проходи,
проходи, да ладно, ладно, не боись, цел будешь.
Мам, это ко мне, по делу. Снимай пальто, вон тут тапки возьми, мамины.
Не малы будут? Проходи в комнату, сейчас, погоди, книжки со стула уберу.
Да садись ты, чего кукожишься!
Так ты, как говоришь – Яша - (редкое сейчас имя), пришёл сюда ко мне…
Слышь, я тут недавно от одной девки новое слово услышал «трахаться».
Скажи – замечательно, нет, правда, вкусное слово такое, сразу понятно что
делать надо. У Зощенко по- моему что-то такое было, правда, не в коечном
смысле.
Не-а, парень, прости, я - не по этой части. Ты небось подумал, что я
маньяк какой-нибудь, да нет, я ведь, Яшка, писатель, правда начинающий, но
уже два раза напечатался: в «Юности» и «Смене» по рассказику. Сейчас вот
роман начал писать. А это так: эротические фантазии, тем более что мне-то
вчера действительно не обломилось, вот гадство какое! У Наташкиного
мусора график дежурств в отделении сменился, слава богу, в подъезде меня
перехватила.
Да ладно, ладно, не стесняйся, дело естественное, что я пацаном таким,
как ты не был.  Слышь, друг, не надо тебе этим заниматься, лучше даже об
этом и не думать. Вот я и вправду в юности пару раз поэксперементировал с
приятелем одним, тоже, кстати, Валькой звали, так ничего на самом деле
хорошего, как и, если по-честному, - с бабами.  Но надо, Яша, надо, куда от
них, шалав, денешься? Хотя бы для «пложения и размножения».
А ты, я вижу, мальчик интеллигентный, воспитанный, студент, я так
понимаю? На первом курсе? Как ты говоришь, МИХМ? Это как на русский
переводится: «химического машиностроения»? Актуально сейчас, химизация,
правильно ВУЗ выбрал, кусок хлеба во всяком случае иметь будешь, м-да-а-а.
Я так понимаю, мил друг, ты ещё запаха и вкуса плоти женской не
ощущал воочию? Па-а-а-нятно, значит так! Где-то тут ручка лежала,
записывай мой телефончик, послезавтра позвони, и мы с вами, Яков, съездим-
ка в город Красногорск, есть там на Волоколамке некое медучилище. С
общежитием. Ты на тортик-то наскребёшь?
Вот там тебе и окажут первую помощь в смысле ликвидации
безграмотности, причём с гарантированным отсутствием всяких венерических
последствий. Ну, а насчёт, как говорится, «женитьбенных» обязательств, тут
уж как карта ляжет.
Так говоришь: пронял тебя мой монолог?  Ну и Валька, ну и сукин сын!
Пушкинштейн!

История cоздания стихотворения:

Это один из моего сборника рассказов "Такое тёплое былое", вышедшего в
прошлом году в Костроме.