Автор: Анатолий Планида
Тема:Свободная тема
Опубликовано: 2015-09-20 19:04:21
Автор не возражает против аналитического разбора и критики в рецензиях.

СУДЬБА ЧУПАКАБРЫ (Поэма-повесть: Ирония, Юмор, Сатира, Лирика). Часть 1.

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ:



Жизнь прекрасна… И грустна…
Как музыка Иоганна Баха…
Божественна и беспощадна, нелепа и неповторима!
Не кино: назад не отмотаешь, не театр: дважды не сыграешь одну и ту же роль…
Ты волен делать, что угодно: расписывай, как хочешь, страницу чистую свою!
Но каждая твоя минута строкой останется в душе, на сердце, в памяти, и многое потом уже нельзя будет
исправить…

Мигом вёсны пролетели, и в часы воспоминаний что-то кажется далеким, словно было не со мной…

То ли быль, а то ли небыль…
То ли был, а, может, не был?…

Самые нелепые, безумные фантазии
Безнадёжно меркнут
В пучине бытия…




Вместо эпиграфа:


Вас били когда-нибудь
В комнате смеха?
Вот так потеха!
Вот так потеха…


ВМЕСТО ПЕРВОЙ ЧАСТИ:


1


Глухая ночь февральская
всей тяжестью своей
легла на спящий город:
пустынны улицы,
позёмка замела
следы ушедших дней…

Укрывшись белой шалью,
сладко спят машины:
к обочине прильнули,
словно так теплей…

В безмолвии суровом,
на ветру
поскрипывает жалобно
фонарь,
по чёрным подворотням
разбрызгивая свет,
причудливо играя
тенями на окнах…

Голые деревья
съёжились и плачут,
ветками царапая
друг друга по щекам…

Лишь изредка из-за угла
вдруг нервно выскочит собака,
сиплым лаем оглашая
простуженную темноту,
послушает… как ей ответит
эхо из двора напротив,
оправится на снег и вскоре,
тряся обвисшими боками,
растает в полуночной мгле…

Или седой бродяга-ветер
заглянет в мусорный контейнер,
и разноцветные пакеты
пойдут плясать по мостовой:
хороводы, вальсы… Ух, ты!
Что за диво?! И откуда
над холодным белым полем
вдруг такая красота?!…

Наигравшись с ними вдоволь,
ветер их потом развесит
на обледенелых ветках,
как невидимый дизайнер,
чтобы утром грустный дворник
усмехнулся
в серебристые усы…

А пока - холодный сумрак,
на бульваре – ни души,
всё застыло до рассвета…

Только звёзды в чёрном небе
поблёскивают льдинками:
далёкие, холодные,
чуждые нашим
человеческим страстям!

А мы, желанье загадав,
надеемся и верим!
Ждём, что воссияет
над головой однажды
наша несравненная,
Великая Звезда!

И - точно всё изменится:
счастье разольётся
Северным Сиянием,
засеребрится небо
бриллиантовым дождём!…

Осколки льда в ответ -
смеются молчаливо…
Они, конечно, знают,
что там – впереди…

Тысячи веков пройдут,
и терпеливо
юные мечтатели
так же приходить
будут любоваться
звёздами, слагая
новые стихи…

И вновь всё повторится
под необъятным небом:
песни и признания,
слёзы и любовь…
Конечно, повторится,
но вспомнят ли когда-нибудь
тех, кто много раньше
верил и мечтал?
Вспомнят ли когда-нибудь
тех, былых романтиков?

Вспомнят ли когда-нибудь… нас?


***


Ночью на автостоянке
фонари не балуют:
освещается при въезде
будка смелых сторожей,
дальше каждый, как умеет,
путь прокладывает сам…

Еле втиснувшись среди
обмороженных капотов,
где-то очень далеко –
у дырявого забора –
она выключила фары
и поставила «ручник»,
заглушив мотор, достала
из замка ключи, внезапно…

Кто-то нервно постучал
по стеклу костлявым пальцем…

Замаячила огромная
фигура в камуфляже…

«Что такое?! Разве я
на чужое встала место?…»

Дверь открыла: собралась
выйти из машины…

В тот же миг рука чужая
рот зажала ей платком!…
Она выгнулась, пытаясь
вырваться, но места
слишком мало
на водительском сиденье…

В пылу борьбы, однако,
ей удалось,
уже слабеющей рукой,
нажать два раза на сигнал…

Засыпая…

Она вспомнила, как в детстве
ей отец купил дельфина…

Не живого… Надувного…

И как плакала она,
когда битая бутылка,
на элитном детском пляже,
ему брюхо распорола…

А потом всё закружилось:
даты, лица и машины,
хороводы возле ёлки,
сериалы, магазины,
мексиканские рабыни…
первая любовь и розы,
первая свекровь и слёзы…

…три коровы и два стерха…

…все в купальниках без верха…


***


В это время по бульвару
одинокая фигура -
в белом полушубке женском -
прогуливалась не спеша…

Растрёпанные ветром,
волосы каскадом
падали на плечи,
робкие снежинки
пылью серебристой
сверкали на ресницах…

Уж два часа, если не больше,
она бродила,
до боли вглядываясь в темноту
нависшей ночи,
тревожно вслушиваясь и замирая
при подозрительно враждебных звуках…

В который раз вокруг неё
лишь пустота холодных улиц!
Давно пора уже привыкнуть,
но, почему-то, не могла…

А злые тени!…
Со всех сторон, из подворотен,
грозя жестокою расправой,
зловеще выли!…
То вдруг казалось: за спиною –
страшная хохочет девка!…
То из-за дерева навстречу
выходит голый почтальон…

Однако…
ни души вокруг,
и сердце, ёкнув, успокаивалось…

Ладно! Пора домой. Она устала.
Замёрзли ноги:
ботинки зимние не греют,
когда в душе не тает снег…
Когда холодными клещами
одиночество сжимает сердце –
хочется завыть с волками
и кого-нибудь загрызть…

Постойте, что это?!…

Со стороны автостоянки
два сигнала донеслись:
тревожные и нервные, как будто
кто-то звал на помощь…


***


Тем временем, верзила
в охотничьем костюме
женщину уснувшую
из машины выволок
и на сиденье заднее
с трудом, но затащил…

Потом и сам залез:
закрывшись, стал поспешно
снимать с неё одежду, потея и сопя,
свои штаны добротные,
ватой утеплённые,
тоже приспустил…

Предвкушая наслажденье,
пожалел, что коньячку
с собой не захватил…

Только нынче проходимцу
карта выпала не та!
Что-то, видно, не сложилось,
что-то где-то наверху
не сошлось…

Вдруг с размахом отворившись,
дверь зловеще зашипела,
обдавая сном февральским
оголённый белый зад…

«Э! Не понял!!!», - возмущённо
закричал ночной охотник,
попытался развернуться,
но в салоне – теснота!

Полсекунды - и вонзилась
маникюрная заточка
восемь раз ему в батоны!!…

Дверь захлопнулась… От боли
он взревел оленем гордым!…
так, что женщина проснулась
и в испуге - закричала
и коленями упёрлась,
чтобы вытолкать его!!

Обезумевший насильник,
матерясь и причитая,
вывалился из машины
окровавленными чреслами
на девственный, на снег…   

И только звёзды в чёрном небе
поблёскивали льдинками…

Да охранникам приснились
крики чаек над волной...


***


Придя домой, усталая,
сбросив полушубок,
она прошла на кухню,
а там – кровавый след…
Разбросанные перья…
А посреди пейзажа –
толстый белый кот,
по кличке – Мизантроп,
облизывается и мурлычет:
видать, гостила у него
какая-то из местных птичек…

Сил нет всё это убирать!
Маникюрную заточку
(пилку для ногтей)
оставила на кухне
и, не раздеваясь,
прошла через прихожую, а в спальне
рухнула
на деревянную кровать,
не расстилая
давно остывшую постель,
и так уснула…


2


Именем дивным!
Именем добрым!
Именем редким старинным –
АЛЬЖБЕТА
когда-то её нарекли!
Немногим в наше злое время
по жизни так везёт!
Никто, за давностью годов,
уже не помнит, чья идея
была ребёнка осчастливить…
Из благодарности, взрослея,
кому за это в морду дать?

Никто вообще тогда не понял,
как она вдруг получилась:
ничего не предвещали
безопасные деньки…

А папаша – сам не свой
от близости отцовства –
смеялся и рыдал,
но после первого УЗИ
вдруг испарился…

И в наследство ей осталось
только отчество смешное:
Аристарховна…

Мама – творческая личность,
писать картины порывалась:
женихов своих портреты!
И так искусству отдавалась,
что вспомнить не могла потом,
а кто же, собственно,
является отцом
её последнего ребёнка?
И только позже, по портретам,
детишки узнавали пап…

Сперва работала на стройке:
ей кран доверили стотонный,
где рычагами двигать можно
и поднимать тяжёлый груз!
Но творческое подсознанье
фонтаном било, и в кабине
она парила над домами,
а с высоты многоэтажки
ей виделись на горизонте
эскизы будущих картин…

Всё б ничего, кабы не вредный
прораб – нетворческий хорёк!
Вечно чем-то недовольный,
постоянно придирался,
мол, крановщица
«мышей не ловит!»,
команды путает
и «вира – майна»
не соблюдает!

А после случая,
когда лишь чудом
он увернулся
из-под плиты бетонной –
решил уволить!…
И вместо мамы
пришла обычная, простая крановщица:
искусство меркнет там,
где на повестке
проблема безопасности труда…

Потом работала в аптеке,
в цирке и библиотеке,
на базе – дворником,
в вагоне – проводницей,
в СП – бухгалтером,
пока однажды,
летая перед сном
ночною птицей,
любуясь звёздами,
не провалилась
в открытый люк…

Стара, как мир, больная тема:
художники, поэты,
уверенно шагая
по Млечному Пути,
здесь – на Земле
ломают крылья
о житейские проблемы!

Бабушка Альжбеты
ещё неоднократно
пыталась дочку
выдать замуж:
звонила по газетам,
писала на столбах
и даже в интернете
женихов искала,
но все они трусливо
бежали из прихожей,
ботинки забывая,
увидев, как невеста,
на инвалидном кресле,
из комнаты спешит…


…Прошли года, и белый пароход
всё дальше от причала удалялся,
оставив берег детства за кормой
и юности туманные мечты,
чтоб больше никогда
к ним не вернуться…


Альжбета мало что
запомнила из детства:
обрывки снов,
разрозненные кадры киноленты…

Её сёстры и братишки
бросили гнездо родное,
разлетясь по свету:
этот выгодно женился,
тот работать убежал
за границу,
кто-то, кажется, напился,
дебоширил и страдал…
Кто-то с лестницы упал,
забеременев,
амнезией веселя всех вокруг,
кто-то вмиг разбогател
вышиванием,
кто-то в карты проиграл
печень с почками…

Впрочем, может, это всё
не о том:
сериалов надо меньше смотреть…

Одним словом, только ей
выпала удача
с бабушкой и мамой
годы коротать…

Всё же, кое-что она
запомнила прекрасно…

Однажды, вечером дождливым,
к ним на порог
Бог весть откуда приблудился
бездомный дядька… и остался!
Альжбета позже поняла,
что ему просто
негде было притулиться,
однако, мама –
была от счастья без ума!
И, окрылённая любовью,
портрет приблудного
супруга написала, а Альжбете
велела тотчас же его
«Папулей» называть!

Освоившись, «Папуля» вскоре
Альжбете дал понять,
что мама, в принципе,
его интересует
не боле, чем музейный экспонат!
Тогда как ей, Альжбете,
он готов
всё бросить под ноги
и за собой вести её
к Великим Таинствам
любви в кладовке…

Он караулил её
в тёмном, узком коридоре,
приставал в подъезде,
в ванную ломился,
наконец, однажды –
морозным зимним утром –
на трамвайной остановке,
у газетного киоска,
захотел (под этим делом)
ею силой овладеть!

Она пыталась рассказать
об этом бабушке и маме,
но, ослеплённая любовью,
мама слушать не желала
и кричала, что Альжбета
всё придумала: по-женски,
её просто «Давит жаба!»:
ей почти уже тридцатник,
а она без мужика!

Бабушка однажды мягко
попыталась на «Папулю»
разговором повлиять…

Долго спорили старушки
на скамейке у подъезда –
как со старого дивана
можно было так упасть?

Для Альжбеты это первый
был урок суровой правды:
чтобы выжить в этих джунглях,
ей рассчитывать придётся
только на саму себя!

И когда «Папуля» вскоре,
раскрасневшийся от пива,
попытался в коридоре
её цепко поприжать –
с удивлением услышал,
что венок уже заказан,
забронирован участок,
и оплачен тамада…

Две недели «Папа» думал
над загадками «Дочурки»…

И, решив, что это шутка,
снова страстью воспылал:
снова ждал её в подъезде,
прижимался в коридоре
и даже матерные письма
на работу написал!


***


Так продолжалось до тех пор,
пока однажды, в Новый Год,
«Папуля» сам не навязался
ремонтировать розетку
у молодой соседки!

Отключив предусмотрительно
рубильник в коридоре,
ручонками несмелыми
он начал проводочки
оголённые крутить…

«Соседка незамужняя
чайку нальёт горячего,
а, может, и винцом ещё
домашним угостит!
А там, глядишь, завяжется
беседа задушевная,
и чё-нибудь получится
ещё ей… починить…»

Так думалось наивному
мастеру-надомнику,
но планы грандиозные
обратились в пыль:

по странному стечению,
рубильник вдруг включился,
и «Папу» так уёхнуло,
что встретить Новый Год
пришлось в реанимации,
по шею забинтованным,
с кремами и катетером,
а санитарки чуткие
подарками под ёлочку,
в золотистых ленточках,
выложили: утку, клизму и костыль…

…«Как же я так облажался?!
Там, на лестнице в подъезде –
никого не видно было!
Мог, по ходу, сам рубильник
перегреться и замкнуть?

И чего это так шустро
«Скорой Помощи» машина
подвалила? Больше часа
ждёшь обычно, а сюда –
за минуту прискакали!
Может, это кто-то, сволочь,
вызвал «Скорую» сначала,
а потом врубил рубильник?»…

Эти и другие
злободневные вопросы
волновали не на шутку,
и найти на них ответы
«Папа» искренне пытался
в голубых глазах Альжбеты
(когда маму на свиданья
она в больницу привозила).

Но… заглядывая кротко
в их холодную пучину,
он читал лишь сожаленье
о безвременной кончине…

Вскоре, выйдя из больницы,
он поспешно удалился:
без записок и упрёков,
и без лишних объяснений,
прихватив с собой на память
пару маминых колец.


***


Потом какой-то «Папа-2»
на горизонте объявился:
ему бабушка шепнула,
что они – на самом деле –
родословные дворяне!
Но внезапно обеднели
после взятия Казани…

Этот был приезжий малый
и с порога так решил,
чтобы всё официально:
с паспортами и шампанским,
как положено, и даже
он согласен после ЗАГСа
взять фамилию жены!

Обалдевшая от счастья,
мама сразу прописала
его в собственной квартире
и немедленно достала
для портрета лучший холст!…

Только вскоре новый «Папа»
догадался,
что дворянскими носками
отродясь не пахло в доме
у Альжбетиных прабабок…
И никто ему не станет
«Ваша светлость» говорить!

--Раз такая невезуха,
значит – нет у нас любови!
Заявил тогда он маме.
--Значит – в чуйствах мы обшиблись
и не сможем вместе быть!

И не успела мама ухо
написать к его портрету,
как в суде уже лежало
заявленье о разводе
и ещё одно, чтоб сразу
всё имущество делить!

Только…
выйдя из больницы
после
отравления грибами,
«Папа-2» собрал манатки,
на трамвай – и был таков…

Расстроенная мама -  
бросила портреты!
Решила натюрморты
откровенные писать:

На алеющем закате –
роща изумрудная,
сапфировое небо
тревогой налилось,
скатерть белоснежная,
а на переднем плане –
два яйца куриных
в гранатовом соку…

(В соку или в вине…
А, может быть, в крови…
взглядом дилетанта
сразу не поймёшь!)

«Окровавленные яйца» -
так Альжбета окрестила
гениальный сей шедевр,
а бабуля предложила
в интернете разместить,
чтоб отпугивать маньяков,
легкомысленных альфонсов
и, вообще, для устрашенья
несерьёзных мужиков!

Кстати, бабушка сыграла
в воспитании Альжбеты
исключительную роль:
пока мама рисовала,
где-то творчески витала,
она внучке прививала
к музыке любовь!

Бывало, сядут они вместе,
в коридоре на полу,
да за чашкой киселя
из прошлогодних сухофруктов
музыку классическую
слушают взахлёб:
Лунную сонату…
Симфонию шестую…
Полонез Огинского…
И просто - Болеро…

С той поры Альжбета ловко
научилась разбираться
в музыкальных завихреньях
и на слух определяла,
где – Чайковский, а где – Бах,
но, при этом, она жутко
почему-то невзлюбила
кисели из сухофруктов…

А из всех произведений,
её больше впечатлил
полонез Огинского!
На его торжественном
и спокойном фоне
бабушка читала,
вспоминая молодость,
письма о любви!

Активная участница
Всемирной Паутины,
она ещё для внучки
нашла, что в переводе
со старого французского
«Альжбета» означает
«Остриё меча»!…


Так они и жили
вчетвером: Альжбета,
мама и бабуля,
и толстый белый кот…

Бывали у Альжбеты
горячие поклонники,
и, вроде бы, любовь была,
но как-то не хотел
никто всерьёз запариться
семейными проблемами
да с бабушкой и тёщей
разделить очаг…

Ей куда-нибудь уйти –
тоже нет резона:
как же она бросит
толстого кота?…



3


Осенний парк заволокло
Костровым запахом заката,
Ещё одна торжественная дата
Упала тенью на стекло…

Тёмно-рябиновая шаль,
Стальных небес седая просинь –
Стихи и жизнь,
Любовь и осень,
И нескончаемая даль…

***


Однажды, хмурым
осенним утром,
Альжбета в зеркале увидела
себя другую:
глаза всё те же,
но что-то изменилось –
еле уловимая,
грустная мелодия
во взгляде зазвучала…

Она вдруг осознала,
что ей сегодня – тридцать…

Постояла, погрустила,
поплакала, умылась,
но только дверь открыла
из ванной выходить…
Криками «Ура!!!»
и маршем Мендельсона
бабушка и мама
встретили её!

--С днём рожденья, доченька!
--Хеппи бёздэй, внученька!
И песенку запели,
крича наперебой:
--Как на Альжбетины именины
привели мы мужиков:
вот такой вышины!
Вот такой крутизны!…

И целый день до вечера –
гуляли, веселились,
Альжбету поздравляли…
подружки приходили:
охали, вздыхали
о тяжкой женской доле,

(порой забыть хотелось бы
о возрасте своём…
Так нет – они напомнят!)

конфеты все поели,
шампанское допили,
ликёры опустели,
бутылки из-под пива
грустно зазвенели
пустыми животами,
но когда и этого
показалось мало –
бабушка – под занавес
и гром аплодисментов –
достала из кладовки
фирменный напиток:
абсент из резеды…


Туман…

Туман оскалился в окно
Лохматым далматинцем…
Великий Мао в кимоно
Нам грозит мизинцем…

А мы плывём… озорные…
По реке Ориноко…
Только ручки дверные
Зачем так высоко…?

Туман…

Увы, увы! Не тот уж нынче Ганг!
Не так уж его воды светлы…


***


На следующий день,
всё как-то не заладилось
с самого начала:
конфеты шоколадные,
если не закусывать,
вызывают жуткие
мигрени по утрам…

Альжбета чуть живая
поднялась с кровати:
нужно в поликлинику
детскую идти!
Там она работает
педиатром сказочным:
фокусы показывает,
деток веселит,
чтобы их послушать,
горло посмотреть,
животики пощупать,
пожурить родителей
за несвоевременность
прививок и анализов…

А ещё - мечтать!
Мечтать о своих собственных!
Самых долгожданных!
Таких родных и солнечных -
ангелах с кудряшками:
мальчике и девочке!
Гулять с ними в песочнице,
катать их на качели,
баюкать нежной песенкой,
по ночам не спать,
когда они болеют…

Да… Кстати…
Если заболеют,
то водить их лучше бы
в другую поликлинику…

Бабушке и маме
тоже не спалось:
они с утра пораньше
в районный планетарий
собрались на лекцию
о кольце Сатурна,
но на площадке лестничной,
под дверью у соседа –
заядлого кинолога –
им вдруг стало дурно…

--А ты чего горилл своих
не моешь месяцами?!! –
возмущалась бабушка…
-- Я вот напишу пойду
в комиссию районную
по правам животных!
Пусть тебя кастрируют!

Альжбете, тем не менее,
пришлось убрать,
и мнение
соседа по данному вопросу
резко контрастировало
с мнением бабули…

Пока помыла лестницу,
пока переоделась,
на работу вовремя
прибыть не смогла,
за что и получила
выговор от зава…


***


Возвращаясь вечером,
уставшая и нервная,
она решила долгую
дорогу сократить:
не по освещенной
улице пошла,
а по пустырю:
мимо недостроенного
офисного центра…

И как-то неожиданно,
резко всё случилось:
вдруг перед глазами,
как из-под земли,
возникла необъятная
фигура незнакомца…

Ни о чём не спрашивая,
рот зажав рукою,
он схватил Альжбету,
от страха обомлевшую,
и на стройку тёмную
проворно потащил…

Занёс её в подвал
и бросил на пол каменный,
ударом оглушив…

Сумочка раскрытая
упала рядом с ней,
и выпали из сумочки –
треснувшее зеркальце,
ключи, помада, пилочка,
мобильный телефон…

Альжбета закричала!…

Верзила рассмеялся!
Он вел себя уверенно,
словно пригласил
её на чашку кофе!

В углу зажёг свечу:
её сиянье бледное
испуганно затрепетало
под сводами тяжёлыми
подвала…

Когда глаза привыкли,
Альжбета огляделась:
рядом её сумочка!
Схватила телефон,
но негодяй проворно
к ней подскочил и выбил
его ногою!
И снова рассмеялся!

Он тщательно готовился
к ритуалу мерзкому:
плащик снял, повесил
на крюк от арматуры,
ходил и разминался,
выпил три яйца…

Освоившись немного,
собрав в кулак всё мужество,
она решила действовать!
Все методы испробовать,
все средства испытать!
Не силою, так хитростью
мерзавца одолеть!

Перевернувшись на живот,
дотянулась до помады
и лицо себе изрисовала:

кровавые потоки
словно брызнули из глаз!
Разорван рот,
а кожа на щеках
горит и кровоточит!

Ещё в руке зажала
пилку для ногтей
и затаилась…

Он подошёл
и встал над ней, сопя…

Расстегнув ремень
и спустив штаны,
тяжело усевшись
ей на спину,
стал её обнюхивать
жадно, словно лось,
втягивая носом
запах её тела,
а после,
всё сильней наваливаясь,
начал её щупать,
уши ей облизывать,
ёрзать и, причмокивая,
своим весом вдавливать
её в холодный пол…

Она лежала, замерев,
залитая слезами,
сжимая лихорадочно
пилочку в руке…

Всё больше распаляясь,
верзила приподнялся,
схватил за плечи жертву,
рывком перевернул
её на спину,
уселся на живот,
руками впился в волосы
и вот…

В мерцающем
сиянии свечи
лицо её увидел…

Застыл, оторопев
от вида ужасающей
маски, что рыдала
кровавыми слезами…

Секундной этой паузы
ей хватило:
острыми зубами
она ему вонзилась
в правое запястье!
Когда ж, от боли
он завыл, ослабил хватку,
она рукой взмахнула так,
чтоб пилочкой
попасть ему в лицо…

А лучше в глаз…

Попала в горло!…

Да так, что вену
ему вспорола!…

И кровь фонтаном
из раны брызнула
струёй горячей…

Верзила в панике,
пытаясь кровь остановить,
обеими руками
схватил себя за горло!…

Вскочил – глаза навыкате!
Беспомощно трясясь,
ругаясь матом, проклиная
осенний вечер…
и эту стройку…
и депутатов…
и чью-то мать…

Потом – обмяк
и захрипел…

И, грузно опустившись на колени,
удивлённо
ещё раз глянул он
в лицо
этой случайной незнакомки…

И медленно, как раненый олень,
свалился на неё, раскинув руки,
словно желая удержать
в объятиях
такую странную свою
последнюю любовь…

Придавленная тушей,
Альжбета закричала
что было сил!!!…

Крик её о помощи
разнёсся по подвалу,
отражаясь эхом
от облезлых стен
и связывая воедино:

бетонный холод пустыря
и ликование победы!…
Черноту грядущей ночи
и безудержную радость!…
Облегчение от стресса!…
Гимн свободе!…
И конечно – просто счастье:
счастье жить для человека,
ощутившего душою
ледяное жало смерти…

Примерно так
кричит охотник,
вырываясь из объятий
благодарного медведя…

Вся в крови, Альжбета
еле выбралась из-под
холодеющего трупа…
Встала на ноги, шатаясь,
закричала снова!
Кто-то, может,
всё-таки услышит!

Никого…

И вдруг в подвале
зазвучала…
Музыка!
Мелодия знакомая
всплыла из ниоткуда!…

Полонез Огинского!
Как привет от бабушки,
дабы поддержать её
в трудную минуту!

Спотыкаясь в полутьме,
сунув пилочку в карман,
Альжбета инстинктивно
на музыку пошла
и, сделав несколько шагов,
определила, что звонит…
мобильник!
Мобильник из плаща,
что висел на арматуре!

Верзила-негодяй,
по-видимому,
тоже увлекался
музыкой классической!

Телефон настойчиво
ответа добивался,
и она
решила, что ответит!
Гори оно всё пропадом!
Идти – так до конца!

Дрожащими руками
достала из кармана
телефон
и пальцем окровавленным
на кнопочку нажала…

Тонкий женский голосок
защебетал на ухо:

--Алё, котёнок! Где же ты?!
Нежная постель
полна весенней свежести,
и моя свирель
ждёт, изнемогая,
когда твой кларнет
с ней в ночи сыграет
лунный менуэт!…

«Хреновы любители
высокого искусства!»,
тяжело дыша, Альжбета
попыталась, как могла,
твёрдо ей ответить:

--Котик твой падлючий
отбросил уж коньки!
Так что ты, подруга, лучше
свирель свою заткни!!!

И с размаху грохнула
телефон о стену!
А через секунду –
к выходу летела:
подальше от безумия
зловещей темноты
подвала-склепа!…

Стоп!!!
А сумочка её?!
И телефон?!
Они же там остались –
возле трупа!!!

Пока свеча не догорела,
она вернулась:
на цыпочках,
дыханье затая,
приблизилась к покойнику,
боясь, что он,
как в фильме про инспектора
налоговой полиции,
вдруг рявкнет и проворно
схватит за ногу ее!

Мертвец не шевелился!

Она подобрала
всё то, что выпало из сумки,
в стороне,
под лестницей,
нашла свой телефон…


«Господи, как я люблю
Полонез Огинского!»,-
думала она,
пробираясь тёмными
окольными путями
к дому своему…


***

Золотая осень…


Золотая осень!
Уж темнеет рано,
но ещё тепло…

Фонари неспешно
зажигают свечи,
словно с сожаленьем
провожая день,
словно не желая
покориться ночи…

Осень золотая!
Как хозяйка старая
дешёвого борделя,
молодым на лавочке
даёт последний шанс…


Под покровом темноты,
прячась от прохожих,
сторонясь собак,
Альжбета наконец-то
приползла
к своему подъезду…

Дверь закрыта…

Кодовый замок не открывает:
опять консьерж-пенсионер,
программист-любитель,
шифр поменял!

Надо подождать:
кто-то выйдет,
и тогда,
закрыв лицо,
мимо консьержа,
она сумеет проскользнуть!

Не тут-то было…

--Что, красотка, не пускают?!
Вдруг услышала она!
От соседнего подъезда
отошли два силуэта…

--Может, с нами развлечёшься?!
Мы крутые пацаны!

Два подвыпивших подростка,
с намереньями лихими,
приближались прямо к ней!

«Что за день такой сегодня?!!
Попытаюсь откупиться:
сумочку пусть забирают,
и в пальто
где-то оставались деньги…»

Сердце бешено забилось!
Руку сунула в карман
и там нащупала –
пилочку!
И сразу успокоилась,
и даже улыбнулась…

Подростки сзади подошли…

--Ну чё, в натуре? Полюби
нас двоих – не пожалеешь!

И зажигалками,
чтоб подчеркнуть
крутизну и твёрдость духа,
клацнули подкурить…

--Почему же нет? А вам…
Нравится…
Полонез Огинского?

И медленно
к ним повернулась!

И при свете зажигалок,
два несчастных пацана
вдруг увидели картину:

существо в одеждах грязных,
руки окровавлены,
волосы всклокочены,
дикий блеск в глазах,
разорван
рот беззубый до ушей,
и кровавыми слезами
плачет белое лицо!…

Близлежащие кварталы
содрогнулись и притихли…

Старожилы, вспоминая,
утверждали,
что таких ядрёных воплей
здешняя земля не знала
со времён войны гражданской…

Вспоминая своих мам,
хулиганы удирали,
призывая на подмогу
полицию и всех святых…

Увлечённая азартом,
Альжбета бросилась в погоню:
одного из них достала
пилочкою по плечу!…

Но пришлось остановиться:
люди стали выходить,
кто с ружьём,
кто с табуреткой,
полагая, что на город
налетела
стая бешеных котов!

Альжбета ловко забралась
в голубятню, потревожив
недовольных голубей,
и там затихла…

И уже глубокой ночью,
перепачкавшись в помёте,
она спрыгнула на землю,
тенью проскользнула
к абрикосе, что росла
с детства под её балконом,
влезла по могучим веткам
на второй этаж…

И тут закрыто…

Снова пилочка родная
пригодилась…

Мама с бабушкою спали,
как обычно:
соревнуясь, кто кого
изощрённее по храпу!

Очень тихо,
она разделась,
одежду сунула под шкаф,
долго принимала душ,
смывая кровь, грязь и помаду,
и, наконец, легла в постель…

Какой там сон!!!

«Поскорей избавиться
от лохмотьев грязных!»

Забрала одежду
из-под шкафа,
одевшись снова, вышла –
мимо спящего консьержа,
свёрток бросила в контейнер,
сверху мусором прикрыла
и вернулась попытаться
всё-таки заснуть…

Долго мучилась в кровати…

Сон не шёл…

Перед глазами
всё маячил негодяй,
на неё напавший…
И которого она –
пилочкой зарезала!…

«Значит, я теперь – убийца?
Делать что? В полицию?
Сознаться и доказывать,
что я лишь защищалась?…
А если вдруг окажется,
что это – депутат?
Или ещё какая-нибудь
«Важная персона»?
Разве мало негодяев
совершают преступленья,
прикрываясь статусом?
В суде потом так вывернут,
что это я напала,
хотела изнасиловать,
он не соглашался,
и я его – кирдык!…

Искать, конечно, будут:
это не мобильник
отжать у малолеток,
не кража документов
и даже не угон,
и не миллионы
вывести в оффшоры…

А там же… Ёлки-палки!…
Там мои следы!…
И на руке его
остались мои зубы!
И на обломках телефона –
мои пальцы!…

Что же теперь делать-то?!…
Кажется, я влипла…

Кажется, я влипла…
Что же теперь будет?…
Что же?…
Как же быть?…»


…Заходил Раскольников,
присел
на краю кровати,
молча повздыхал
да поковырял задумчиво
топором линолеум…   


***

Продолжение следует…

История cоздания стихотворения: