Автор: Евгений Пантело
Тема:Свободная тема
Опубликовано: 2012-06-02 15:30:44
Автор не возражает против аналитического разбора и критики в рецензиях.

Двое

   Вечерело. Невидимый клинок раскроил синеву небесной плоти, и из открытой заоблачной раны прямо над горизонтом выступила густая кровь заката. Багровое пятно стремительно разрасталось, и очень скоро горизонт был уже полностью залит кровью умирающего дня. Редкая вата облаков, усыпанная серебром и перламутром, лёгким пухом парила над чётко очерченной полукруглой полоской земли там, вдали, где только что исчезло утомлённое светило.
   Темнело. Сумерки придавали кровавому закату особую остроту темы, восторженность чувств  неожиданно  сменялась неясным духовным смятением, скорее даже страхом.  Горный кряж, уходящий на  северо-запад, напоминал спину исполинского дракона, дремлющего в тишине ночи. Частые пики гор вырастали  из  бездонной черноты и вонзались в рыхлые облака, уже сменившие серебро и перламутр на кровавый рубин.
  Всё это рождало невероятное чувство гордости, вдруг появлялась  необыкновенная решительность. Внутренняя  сила переполняла тело, появлялось неуёмное желание перевернуть горы, сдуть облака или приподнять небо. Взгляд заворожено врезался в закат, и по этой невидимой нити в тело поступала колоссальная энергия Вселенной, будоража каждый нейрон возбуждённого мозга.
  На склоне одного из этих пиков, в плешине, как раз там, где заканчивался буковый лес, и начиналась яйла¹, горел костёр.  Было уже достаточно темно, что бы утверждать, что наступила ночь. Марево от костра разливалось на много километров вокруг, чему способствовала ночь и безупречная чистота воздуха. На запад от огня открывалась вышеописанная панорама только что отпылавшего заката. Восток же давно спал глубоким сном, окутанный густотой ночи. Небосвод сиял мириадами дивных бриллиантов. Северная звезда скромно держалась севера, недалеко от неё, словно суровый хранитель, расположилась Большая Медведица. Вдоль неба, как след огромной небесной колесницы, рассыпался Млечный Путь. Однако всё это было на небе, а на земле, хотя и в возвышении, горел костёр.
  У костра сидели двое: мужчина и женщина. Они сидели, не двигаясь, обняв руками колени, и отрешённо глядели на играющие светом языки потухающего костра. Лёгкий ветер ворошил волосы на обнажённых головах, их лица при этом оставались неподвижными, как восковые маски. Словно одинокие волки, рыскающие в темноте и вдруг решившие отдохнуть, сидели они у костра, и мысли, ведомые только им, бередили их умы.
   Мужчина был молод и силён. Высоко поднятая голова, прямой и уверенный взгляд, орлиный нос характеризовали его, как молодого, да раннего отпрыска пусть не царских кровей, но человека сильной воли. В его взгляде сочетались мудрость и авантюра, сильная воля и безумная стихия.
  Женщина тоже была молода. Молода и красива. Мягкие черты лица придавали её взгляду теплоту и любовь. У неё были красивые карие глаза, взгляд  прямой и гордый. Высоко вздёрнутые брови придавали её чертам какую-то детскую весёлость. В серьёзности её лица просматривались нотки  детского максимализма. Это невозможно было не заметить даже сейчас, когда она сидела неподвижно, устремив взгляд на огонь.   
  Как странствующие пилигримы, сидели они у огня на плешине горы, а вокруг на много километров растянулся буковый лес с его дикой звериной жизнью. У края костра на углях стояла открытая жестяная банка, в которой ещё осталась какая-то снедь. За спиной женщины лежал  туго набитый рюкзак. Женщина зябко поёжилась. Мужчина, угадав её желание, снял с себя куртку и накинул  на плечи подруги. Женщина нежно улыбнулась. Тепло мягкой волной разлилось по её телу. Звёзды перестали казаться такими холодными, и даже мёртвый камень скалы, на котором горел костёр, вдруг наполнился каким-то потаённым смыслом. В этот миг мужчина любовался красотой своей подруги. Он был счастлив, созерцая прекрасное лицо, озаряемое всполохами увядающего очага.
  Она ощутила прилив душевных сил, ей стало хорошо до головокружения. Они сидели у огня, который уже не горел, а тлел.  Алое пепелище играло цветами, переливаясь, как персидский атлас, но  излучало еще достаточно тепла и света.
    Мужчина извлек из рюкзака спальный мешок. Привычным движением он разложил походную постель и посмотрел на подругу. Женщина, ответив мягкой улыбкой, сбросила куртку и нырнула в недра пухового ложа. За ней последовал мужчина. Согреваемые теплом своих тел они поцеловались и закрыли глаза.
    Женщина уснула сразу.  Её дыхание стало ровным, сон принёс ей душевный покой. Мужчина вздохнул. Расслабившись, он вдруг почувствовал прошедший день. Усталость ощущалась в каждой клетке натруженного за день тела. Километры лесных и горных дорог легли грузом на дрожащие от перенапряжения мышцы, приятно ныла спина, освобожденная от бремени тяжелого рюкзака. Изможденная плоть стонала, эхом  отдаваясь в  каждом нерве расслабленного организма. Сердце выдавало громкий, глухой бой. Его мерное биение, казалось, передавалось земле, и весь глобус входил в резонанс с этим маленьким метрономом. Под такую вот  колыбельную мужчина забылся и уснул. Но сон его был не крепок и тревожен, что впрочем, вполне естественно для затерявшегося в ночи путника. Ему что-то приснилось, однако картинки были отрывисты и туманны, словно видения в бреду. В них не было ни логического смысла, ни какого-то содержания – отрывистые фрагменты без начала и конца. И так, он уснул.
      Маленький   скалистый   островок,   на   котором   они  находились,   воспарил   над   землей, как ковер-самолет, выше его были только небо и звезды. Черная мантия небосвода неутомимо совершала священный звездный ход, приближая рассвет. Тишина и покой властвовали в этом царстве тьмы, и только ночная птица нарушала идиллию пронзительным пугающим криком. В свете луны остроносые скалы и карликовые деревья -  уродцы отбрасывали причудливые тени, смысл которых зависел от воображения. Заливаемые лунной жидкостью, они олицетворяли сказочные персонажи.
  Кутаясь в чёрное звёздное одеяло, мир слился в одно целое. Вдруг перестало существовать разделение на живую и неживую природу. Будучи частью Великой Вселенной, всё вокруг ожило, задвигалось, начало жить своей собственной, предписанной провидением,  жизнью. Мужчина и женщина, почивающие в тёплом коконе спального мешка, тоже влились в хоровод удивительных превращений. Сами того не ведая, они были приняты в фантасмагорическую игру. Феерия и метаморфоз ощущений охватили этот хрупкий мир. Они лежали на пятачке горной террасы, а вокруг бушевала жизнь, которую можно было понять только душой. И пока они спали, их души, слившись в огромную каплю вселенского начала, кружились в неистовой пляске пространства и времени в тенетах бесконечного эфира.
   Утро, как избавление, пришло с востока. Рыхлая сырость сменила непроницаемую черноту ночи. Причудливые тени деревьев, корчась от нестерпимой боли, умирали в свете молодого дня. Счастливые птицы, как дети, радовались солнцу и резвились в ветвях полусонных деревьев. Рассвет приходил быстро и бесповоротно. Серый холод раннего утра ещё висел туманом над горным кряжем, но солнце, выросшее из-за отдалённого гребня, скоро рассеяло этот холодный кисель.  Когда пал последний оплот уходящей ночи, как отголоски её, на камнях и траве остались лишь серебристые шарики росы. Они, как алмазная крошка, играли переливами в лучах восходящего солнца и были восхитительны в своей первозданной красоте. Однако, по мере нагревания скал, роса постепенно испарилась, и день вступил в свои законные права.
  Женщина открыла глаза и осмотрелась. Мужчина уже давно встал, развёл костёр и даже успел приготовить завтрак. Смешно, совсем по-детски, протерев сонные глаза запястьями рук, потянувшись,  она вылезла из спального мешка. Он любовался ею. Она поймала его взгляд и нежно улыбнулась. Он встал, подошёл к ней и осторожно поцеловал, словно боясь причинить боль грубым прикосновением.
  Потом они завтракали.
- Что тебе снилось? – спросил он.
- Не помню. Что-то приятное.
- А мне вода, – сказал он, задумавшись.
- Чистая?
- Да, прозрачная, как стекло.
Она подумала и ответила:
- Это к новостям. К хорошим.
- Сегодня наш последний день в горах, -  с грустью выдохнул  он. – Приедем и расскажем о горах…
- А что мы скажем?
Он снова задумался.
- А знаешь, нас не поймут, – сказал  он. – Здесь какая-то первозданная простота, а там совершенно другая жизнь. Что бы понять нас, надо придти сюда. Столько впечатлений и нечего рассказать.
- Будем рассказывать друг другу. Расскажем сыну, когда приедем.  
¬- А когда вырастет, возьмем с собой в горы.
- Если еще пойдем.
- Пойдем. Когда-нибудь  обязательно. Сегодня нам предстоит нелегкий спуск. Последний.
  Для того, чтобы начать спуск нужно было подняться на сотню метров по едва заметной тропе.
Тропа эта представляла собой усыпанный белым галечником желоб стока дождевых и весенних паводковых вод. Галька перекатывалась под ногами, затрудняя ход. Мужчина шел впереди, женщина -  за ним. Тонкая, но прочная капроновая веревка, как нерв, надежно соединяла их тела. Вот женщина поскользнулась, но натянутый как гитарная струна нерв рванул ее вверх, вперед, крепко поставив на ноги. Так, в связке, они вышли на отметку, с которой начинался спуск.
     Перед ними открылась живописная панорама. Там внизу, как на ладони, окутанные легкой, голубой дымкой лежали город и море. Внизу были облака и птицы. Сеть дорог опутала город тонкими нитями. По этим нитям двигались точки автомобилей. Казалось, стоит только сделать шаг, и можно раздавить этот крошечный мир. Мужчина и женщина стояли на краю неба, воспарив над мирской суетой и извечной борьбой за жизнь. Они, как боги, взирали на грешную землю, где грязь давно смешалась с праведностью, где инстинкт и интеллект пребывали в постоянном противоборстве за право властвовать над человеческим родом, и, однако, где сейчас был их ребенок, их плоть от плоти и далеко не бог.  И им нужно было идти к нему, сменив чистоту неба на тленное ристалище бытия.  И они сделали этот шаг, не колеблясь.
     Сначала тропа круто почти вертикально, нырнула вниз. Женщина спускалась первой. Мужчина страховал сверху, опуская подругу до террасы или маленького пятачка, на котором можно было закрепиться. Затем опускал вещи и спускался сам. Он был ловок, как кошка. Его гибкое тело извивалось меж острых ножей скал, сильные пальцы цепко хватались за малейшую трещину в горячем от солнца камне. В этот миг женщина была преисполнена гордости за своего друга. Стоя над пропастью в сотни метров, она любовалась мужчиной, и даже страх,  порожденный инстинктом, не мог отвлечь ее от этого.
     Крутой спуск продолжался не долго. Вскоре тропа выровнялась и пошла по пологому склону гребня. Здесь они сделали привал. Пили воду, сидя на рюкзаках, молча, любовались живописным видом. Потом снова пошли.
   Вдруг тропа разделилась. Это значительно затрудняло задачу, ибо ни о каких знаках не могло быть и  речи. Нужно было просто угадать. Решили идти вправо. Тропа уводила всё дальше и дальше вниз, иногда почти полностью исчезая, и вдруг снова появляясь за следующим поворотом. Они стали искать место для привала, когда тропа резко нырнула вниз, уходя под громадную скалу. Для того, что бы проследить тропу, нужно было спуститься ниже, где вертикальный спуск плавно переходил в  горизонтальный. Дальше тропа шла по узкому карнизу вдоль нижнего периметра скалы.
  Мужчина отвязал от себя верёвку, снял рюкзак и налегке начал спускаться вниз. Спуск оказался круче, чем предыдущие, но мужчина смеялся над опасностью, играя своим телом, как жонглёр мячиком. Скоро он достиг маленького пятачка, где тропа выходила на скальный карниз. Всё шло хорошо,  что заставляло насторожиться, но он потерял бдительность и вдруг сплоховал.  Всей своей массой он встал на уступ, который оказался тонким козырьком из расслоившегося известняка. Порода осыпалась, и твердь стала уходить из-под его ног. Всё произошло настолько  внезапно, и события разворачивались так стремительно, что женщина даже не успела осознать происходящее. В одно мгновение мужчина распластался на камне, пытаясь закрепиться, но его тело медленно сползало в пропасть, а руки безрезультатно искали надёжный выступ. Под тяжестью тела известняк ломался, как прогнивший потолок. По мере его разрушения, тело мужчины неумолимо сползало вниз, приближая момент трагической развязки.
  Женщина засуетилась, не зная, что предпринять. Она затряслась, словно в лихорадке, лицо ее побледнело, глаза налились безумием и страхом. Не произнося ни слова, она  что-то искала. Её тело металось по тропе, как в агонии, биение её сердца напоминало барабанную дробь при исполнении смертельного номера. Но здесь был не цирк, а ставкой была жизнь.
     А тем временем ноги мужчины повисли над пропастью. Испуг прошёл, но трезвое осознание случившего ничего не меняло. Он все еще энергично боролся за жизнь, но где-то в глубине мозга застряла мысль о логическом конце этой драмы. Нет, он не боялся смерти.  Мысли колотились в мозгу взбесившимся пульсом, заставляя тело до конца держаться за уходящую твердь.
     Безумный взгляд женщины упал на отвязанный конец страховочной веревки. И вдруг она прозрела.  Сознание преодолело страх, мысли стали работать четко и быстро. Она схватила конец веревки, сделала петлю и бросила мужчине. Наудачу петля попала прямо на него. Однако мужчина не спешил. Оценив ситуацию, он понял, что подруга, не имея хорошей опоры,  просто соскользнёт в низ. И он отклонил помощь, сделав это без малейшего колебания. Он поднял глаза, чтобы последний раз увидеть подругу. Их взгляды встретились, и она все поняла. Слёзы хлынули из её глаз. Она плакала и смотрела на него, не в силах произнести ни слова. От безысходности она готова была прыгнуть вниз. Она опять обезумела и, обняв голову руками, разразилась истерическим плачем. Потом вдруг представила, как вернется домой,  как малыш спросит, где папа. Как вообще она сможет это все пережить. Она проклинала жизнь и горы, и себя за то, что родилась и родила. В её голове все смешалось в один беспорядочный хаос, и сознание готово было покинуть её истощенный мозг.  И карликовые деревца, и эти каменные истуканы, простоявшие здесь много веков – все они, казалось, смеялись над неосторожным человеком, посмевшим бросить вызов их непоколебимой гордыне. И который теперь платил за свою игру самой высокой ставкой. А когда наступит расплата, они останутся здесь на целую вечность и будут взирать свысока на хрупкий мир в низу, и глупая смерть человека не тронет их каменные сердца. Понимая это, женщина рвала свою душу в клочья, измученные нервы уже отказывались воспринимать нестерпимую душевную муку.
    Дальше все произошло само собой. Веревка соскользнула со спины мужчины, и петля зацепилась за его ногу. Другой конец веревки был крепко привязан к талии женщины. Мужчина попытался освободиться от веревки, но петля от этого затянулась ещё туже. И тогда он закричал:
-Тяни! Быстро тяни!
Его крик, словно раскат грома, ударил в мозг обезумевшей подруги. Скорее повинуясь инстинкту, нежели разуму, она стала бешено тянуть прочный нерв, надежно соединивший их почти сросшиеся тела. В её руках вдруг появилась неистовая сила. Это стало очевидно, когда её тонкие руки буквально вырвали из пропасти тяжелое тело мужчины. Ею руководила какая-то сумасшедшая гонка на выживание, или инстинкт самосохранения, или еще что. Она работала с отчаянностью обреченной, и даже когда он был у её ног, она продолжала тянуть веревку. Он вскочил и поднял её на руки. Она громко зарыдала, уткнувшись мокрым лицом в его  волосы. И они никак не могли надышаться жизнью. Горы, солнце, живописный пейзаж вокруг ушли куда-то на второй план. Страшная усталость нахлынула лавиной. Она ощущалась не только в мышцах, но и где-то внутри, там, где стучали сердца. И они поняли, что только что произошло их второе рождение. И над горами вознеслось их новорожденное счастье.
  Второе рождение принесло новые ощущения. Тропа уходила вниз к лесистому подножию. Крутые повороты горного серпантина заставляли то и дело менять направление, словно флагманский фрегат, рыскающий галсами под грохот вражеской артиллерии.  Мужчина  снова был беспечен и ловок.  Его тело, гибкое и упругое, как ивовый прут, ловко скользило по опасной тропе. Однако, несмотря на кажущуюся беспечность, теперь он был куда более осторожен, чем прежде. Он любил свою подругу, любил своего сына, который остался  на большой земле, и чувствовал ответственность за них. Он не мог так легкомысленно распоряжаться своей жизнью, ибо неосознанный риск был для него  непозволительной роскошью.  
   Не успели оглянуться, как облака, недавно только лежащие у их ног, уже надменно возвышались над ними.  Эти вечные странники небесного океана. Земля стремительно приближалась, почти как при парашютном прыжке. Под ногами уже ощущалась земная твердь, а над головой вырос угрюмый  серый исполин. Он был похож на клык бабируссы², пронзивший облачное нёбо. Дымка, в которой тонула земля, рассеялась. Зелёный ковёр внизу уже обозначился кружочками древесных крон. Вдруг тропа повернула влево и взору открылась живописное ущелье, в глубине которого шумел ослепительный водопад. Казалось, горы плакали от какой-то нестерпимой боли, и  в этих слезах, как насмешка, отражалось весёлое солнце. Оно играло переливами, смеясь над каменностью гор, над их  угрюмостью и неподвижностью. А они плакали от своей обреченности, от жгучего желания хоть раз в жизни почувствовать боль или зябко поёжиться от влажной утренней прохлады. Но это дано только тем, на кого они смотрели свысока. И завидовали. И плакали.
  Водопад остался позади. Тропа неумолимо вела вниз, на отметку, под которой кипел «дантевский ад». Но земная твердь достаточно прочна для праведников. Мужчина и женщина возвращались туда, где был их дом – грешный и святой, как огонь инквизиторского костра. Это был их кров, и там их ждали.
  После гор лес воспринимался как-то неестественно. Здесь была равнина, по которой можно было ходить с закрытыми глазами. Мужчина остановился и бросил последний взгляд на камень, уходящий в небо. Потом он вздохнул, поцеловал подругу, и они зашагали по тропе, ведущей  в цивилизацию.
ххххх
  Стремительно набирая ход, поезд уходил на север. Колеса хронометром отбивали безвозвратно уходящее время. За окном проплывал унылый пейзаж выжженной солнцем равнины. Он ни как не мог сравниться  с каменными исполинами, вросшими в небесную плоть остроконечными вершинами. Там стояла священная тишина, там не было людей, но чувство восторга заменяло одиночество. Там природа являлась в своей первозданной красе, и только достойные способны были осознать её истинную сущность. А здесь на равнине царила суета. Масса людей вокруг совершала хаотическое движение, подобно молекулам, и от этого хаоса с непривычки начинала кружиться голова. И горы надменно взирали сверху на эту суету. Но здесь была жизнь, с рождением и смертью, а там, в заоблачной дали стояла холодная вечность.
     Унылый пейзаж за окном не радовал глаз. Мужчина и женщина сидели рядом, обнявшись, и думали о своем. Острота впечатлений от гор уже немного притупилась, они все больше думали о ребенке, который ждал их дома, о доме, о земных делах. И вдруг они поняли: чтобы понять жизнь, нужно узнать вечность. Они сидели рядом. Он целовал её волосы, а она была счастлива, положив голову на его плечо. И поезд уносил их на север, туда, где весной распускалась сирень, и вишня, как невеста, одевала ослепительно белый наряд.  Домой.

1 – Яйла (джайла, жайлау (тюркское)) – плато, горные равнины с преимущественно травянистой растительностью, плоские вершины Крымских гор.
2 – Бабирусса - (лат. Babyrousa babyrussa) — млекопитающее семейства свиней подотряда нежвачных. Характерна тем, что верхние клыки, пробивая нёбо, искривляются и выходят наружу подобно рогам.

История cоздания стихотворения:

Впечатления о походе по Ай - Петри в бурные 90 - е годы.