Автор: Татьяна Алекс Пивненко
Тема:Свободная тема
Опубликовано: 2014-12-03 17:34:43
Автор не возражает против аналитического разбора и критики в рецензиях.

Десять пляшущих спартанцев

Спартанцами их нарёк Косой или же, как его ещё
называли, Президент. Косой был самый учёный:
когда он ещё жил нормальной жизнью, то есть, не
опустился до уровня завсегдатаев рюмочной, то
даже выдвигал свою кандидатуру на выборах в
местную администрацию. Сельским головой,
конечно, не стал, однако прозвище закрепилось
намертво. А когда Косого бросила жена – ушла к
хозяину продуктового магазина, низкорослому
коротышке Вапняку, мужчина завёл дружбу с
зелёным змием, «белочкой» и чёртиками. Это,
известный факт, до добра не довело. И как-то раз, в
процессе ловли очередной «белочки», Косой встрял в
пьяную драку, а точнее – в самый настоящий дебош,
результатом которого стала напрочь разбитая
витрина и  сломанные двери местного магазинчика,
где располагалась рюмочная.  Косой же лишился
глаза, то есть, глаз-то на месте остался, но из-за
травмы сетчатки зрение сохранить не удалось. Так и
возникло его основное прозвище, как говорится,
имярек.
Косой никогда не пил меньше положенной дозы, а
именно, ста пятидесяти грамм водки. Водку он
уважал, и, подняв вверх указательный палец,
частенько вещал, оглядывая единственным глазом
разношёрстную компанию собутыльников:
- Как  говорил профессор Преображенский, крепость
спирта не должна быть меньше, чем сорок градусов!
Приятели согласно кивали. Худой и высокий, словно
жердь, алкаш Клёпа опрокидывал в рот содержимое
пластикового стаканчика, и, фыркая, морщился:
- Фу-у-х! И как её люди пьют?
Затем шумно утирал нос линялым рукавом
застиранной ветровки и просил у продавщицы
конфетку – закусить.
- Гривна! – отрывисто и пренебрежительно бросала
Люська, брезгливо оглядывая небритого Клёпу.
Тот щурил воспалённые, с розовыми веками глаза,
отсчитывая мелочью на ладони нужную сумму.
Длинный и несуразный, напоминающий паука-
сенокосца, Клёпа добродушно ворчал, хлопая
поросячьими ресницами:
- Целый рупь – и за что? Ох и дерёшь ты, Люська. Не
Люська, а цыганка!
- Ты мне «тыкать»-то брось: чай на одном поле с
тобой по нужде не ходила, - ерепенилась
продавщица.
Себя она явно относила к более высокому сословию,
и поэтому часто покрикивала на своих постоянных
винно-водочных клиентов.
Клёпа протянул обещанный «рупь», и, получив
псевдошоколадную конфетку, засунул её за щеку.
- Люсь, а мне сто грамм беленькой, - к прилавку
тянулся Юрась, и по дрожащей, словно в лихорадке,
сутулой фигуре, по виду помятой физиономии
становилось ясно, что опохмелиться ему явно не
помешает.
Люська недовольно поднялась со стула, заворчала:
- Только же села, растудыть вашу мать! Ну, давай,
что там у тебя?
- Люсь, ты мне это… В общем, на список черкни, а?
- Чего-о? У меня переучет в четверг, а я должна буду
свои кровные за вас докладывать? Ясно сказала: у
кого долг больше пятидесяти гривен, в долг не даю!
Продавщица захлопнула потрёпанную «библию» - так
завсегдатаи рюмочной называли толстую тетрадь,
куда Люська исправно записывала должников.
Увидеть в ней свою фамилию для порядочных
людей было смерти подобно: это означало полную
потерю статуса и приравниванию к горьким
пьяницам и неудачникам. Этот фолиант Люська
берегла, как зеницу ока – в рабочее время не
выпускала из рук, а уходя, ставила магазин на
сигнализацию, оставляя долговую книгу почивать в
ящике под прилавком.
Люська уже была готова перелить заказанные сто
грамм обратно, в бутылку, но вмешался Косой:
- Отпусти ему. Я угощаю.
Потрёпанные купюры легли на стойку, и Люська
ненавидяще вперилась взглядом в бывшего мужа.
Косой не отвёл взгляда. Эта молчаливая дуэль
длилась несколько долгих минут. Прервал её хозяин,
возвестивший о своём приходе треньканьем
китайской безделушки на двери.
Гришка Вапняк деловито подошёл к Люське,
приобнял, чмокнул в щёчку. Подозрительно оглядел
выпивающую братию, которая, по обыкновению,
теснилась за специально отведённым несвежим
пластиковым столом в дальнем углу рюмочной.
Нахмурился, увидев Косого. Нарочито громко
объявил:
- Рабочий день закончен! Попрошу вас, господа.
И добавил, обращаясь к Люське:
- Закрывай пораньше, дорогуша, и так – целый день
на ногах!
Люська зарделась от такого неожиданного
внимания, и, жестом придворной дамы поправив
платок на своих плечах, продублировала:
- Магазин закрывается. На выход!





- Хлыщ-то, говорят, сегодня поутру кончился.
Говорят, отходил тяжело, вся больница на ушах
стояла – ничего сделать не могли, - Юрась
рассказывал, изредка поглядывая на Косого. Клёпа
плёлся следом и хлопал глазами, стараясь сдержать
слезу – Хлыщ был его лучшим другом.
- Нечего было палёнку пить! – отрезал Косой. Клёпа
зашмыгал носом.
- Дык, дешевле ж, - возразил Юрась, замедляя шаг.
Косой пожал плечами:
- Зато гроб дороже выйдет. Говорил ему, что Валька
мешает в самогон разную бурду, говорит, мол – для
крепости. А крепость эта боком вышла – склеились
кишки и поминай – Митькой звали!
- Дык… Дешевле ж? – полувопросительно возразил
Клёпа. Юрась поддержал:
- У меня вот и рубля не осталось. Вся обстановка
прахом пошла… А вот  телевизор – не продам!
Новости хоть глянуть, чем мир живёт… У Вальки
самогонка бешеная, и дешевле, чем магазинная
казёнка – поэтому и ходят к ней. Я вот думаю:
может, плед свой кому загнать?
- А укрываться чем будешь, заморозки на дворе?
Спартанцем решил заделаться?
Клёпа уставился на Косого:
- Спар… чего?
- Это воины такие в древности были, которые
добровольно лишения терпели. Спали на голой земле,
завернувшись в плащ. Так и вы – за водку и душу
продадите, на все готовы! Только вот свободы не
увидите. В долгах, как в шелках, - Косой плюнул на
землю.
Клёпа захихикал:
- Так мы, это… спартанцы значит? А что – всё
приличней звучит, правда, Юрась? Здорово Косой
придумал – не пьяницы, не забулдыги, а спартанцы!
Веселье товарища неожиданно заразило Косого. «И
правда, надо во всём искать позитив, как сейчас
молодёжь говорит. Вот что у меня?  Люська ушла.
Всего-то! У людей и похуже дела будут».
Окончательно приглушив настойчивый зов памяти,
Косой предложил приятелям:
- Может, ко мне на рюмку чаю?
- А есть…?
Косой утвердительно кивнул и поднял воротник
поношенного пальто. Справа от него шёл Юрась –
бывший дальнобойщик, жена которого безвременно
умерла от рака. Вдовец периодически уходил в запои
и постепенно распродал за бесценок большую часть
своей домашней утвари. Слева тащился Клёпа –
фактически, человек без определённого места
жительства. Пару лет назад он влюбился в женщину
с двумя детьми, которую по доброте душевной
прописал в своём доме. Теперь,  как у истинного
джентельмена, дома у Клёпы не было. Ночевать ему
приходилось в маленьком флигеле на территории
своего же двора. Горе своё Клёпа топил в водке, и
был должен сельскому магазину астрономическую
для села сумму – немногим меньше  тысячи.
Три потрёпанные фигуры направились в дом.


Посидели хорошо. Душевно, как в старые времена. С
песнями и без битья посуды.
Тем более странным показался ночной стук в окно –
громкий и требовательный.
Косой протёр глаза, вскочил с кровати. Одёрнул на
себе смятый дневной наряд, который не удосужился
снять на ночь. Накинул пальто и высунул в дверь
всклокоченную голову:
-  Чего там ещё?
Из темноты вынырнула тощая нескладная фигура
Клёпы:
-  Косой, а, Косой! Там это…рюмочная горит, такое
дело, слышь?
Но Косой уже не слушал несвязную речь товарища, а
со всех ног летел к магазину. Клёпа, сопя, поспешал
за ним.
Несмотря на предутренний час, зевак было
предостаточно. Слухи множились, как снежный ком:
- Думают на поджог! ...
- Пожарных бабка Нина, соседка,  вызвала – говорит,
проснулась от того, что сполохи огня всю комнату
через окно освещали…
- Ты на Вапняка-то посмотри: того и гляди – удар
хватит!
Но Косой смотрел не на хозяина и не на полыхающую
крышу магазинчика. Люська – вот на кого был
обращён его взгляд. Она стояла в пуховике, из-под
которого виднелся подол ночной сорочки,
отороченной рюшами. Мягкие домашние тапочки,
мокрые от снега, наверняка безжалостно холодили
босые ноги. Люська стояла в оцепенении,
раскачиваясь, словно в трансе, в то время, как
Гришка Вапняк рвал на себе волосы от досады.
Сквозь людские голоса, треск пламени и
приглушённые комментарии прорвался
торжествующий вопль Юрася:
- Братцы, да что ж мы стоим, как на похоронах?
Плясать надо, братцы! Талмуд-то Люськин долговой
– тю-тю! Сгорел! А бумажки нет – и нет  монет!
Клиенты рюмочной, вечные должники, которым
Люська приписывала к основному долгу лишние
десятки и двадцатки, встрепенулись, и стали робко
поздравлять друг друга с неожиданной удачей.
Хмельной ещё Юрась поддавал жару:
- Ура-а-а! Свободу спартанцам! Эге-ге-гей!
Юрась, смешно подламывая коленца, пустился в
пляс. Его видавшая виды енотовая шапка слетела с
лохматой головы и покатилась по снегу. Этот дикий и
одновременно жалкий танец свободы подхватило
ещё с десяток потрёпанных жизнью личностей,
которые плясали, не обращая внимания на крики
пожарных:
- Разойдись! Слышь, кому говорю?
Косой не плясал – в должниках он не числился и на
судьбу долговой книги ему, в общем-то, было
наплевать. Перед его взглядом разворачивалась
куда более драматичная картина: Люська,
попытавшаяся успокоить Вапняка, прижавшись к
нему и ища его поддержки и защиты, внезапно
отшатнулась. На её бледной щеке расцветала роза
Гришкиной пощёчины, а его крик звоном стоял в
ушах:
- Из-за тебя всё, стерва! Из-за пьяниц твоих: они-то,
скоты безрогие, и сожгли магазин! Говорил же, чтоб в
долг – ни-ни!
Гришка замахнулся было ещё, но встретившись
взглядом пары своих маленьких глазок с
единственным глазом Косого, который светился
яростью,  внезапно передумал. Плюнув Люське под
ноги, зашагал прочь, пригрозив напоследок:
- Чтоб из хаты моей поутру вымелась, стерва!
Люська не проронила ни слова. В её остекленевших
глазах Косой видел призрак рухнувшей Спарты,
тускнеющую иллюзию временного благополучия и
сытости. А ещё – страх. Люська не умела быть
одной, даже уходила она к кому-то, а не в никуда.
Косой неслышно подошёл и набросил на её плечи
своё пальто. Люська вздрогнула, и внезапно
уткнулась лицом в его свитер, пропахший табаком.
Плечи её тряслись от рыданий.
Косой гладил грубой рукой Люськины волосы,
приговаривая:
- Ну-ну, не плачь, не надо, лучше пойдём…
- Куда? – Люська жалко шмыгнула носом.
- Домой.
Занимался рассвет, обещая солнечный зимний день.
Две фигуры шли рядом, боясь вновь потерять друг
друга. Позади остался рухнувший мир, на обломках
которого бесновались пляшущие спартанцы.

История cоздания стихотворения:

Наблюдения...