Автор: Татьяна Алекс Пивненко
Тема:Свободная тема
Опубликовано: 2014-12-24 19:42:38
Автор не возражает против аналитического разбора и критики в рецензиях.

Девочка и китайский шар

«Ненавижу Новый год! Особенно всю эту суету в
супермаркетах», - Элька посторонилась, прижав к
себе аккуратную сумочку из рыжей замши.
Мимо, с тележкой, полной всякой всячины,
царственно продефилировала полноватая дама с
ярко накрашенными губами. «Цвет фуксии, -
машинально отметила Элька, - Тот самый, который
так любят маленькие девочки и стареющие
дурочки». Презрительно окинула взглядом дорогую,
но нелепую дублёнку незнакомки с неровными, будто
рваными полами.
За «фуксией», лавируя в пёстром людском потоке,
торопился высокий, нескладный мужчина, по-
видимому, её супруг. Догнав благоверную, он увенчал
тележку солидным куском сыра.
- Дорогая, мы пармезанчик забыли! – донеслись до
Элькиных ушей слова долговязого.
Элька скривилась, вновь подумав о несовершенстве
бытия. Сыру, когда-то изобретённому итальянскими
монахами-бенедиктинцами, уготована судьба
скромной нарезки на пышном славянском застолье.
А потом он исчезнет во рту цвета фуксии, который в
своей пресыщенности не сумеет оценить глубокого
пикантного вкуса.
«Люди разучились мыслить. Разве не глупо скупать
горы продуктов в канун Нового года? Продуктов,
половина которых неминуемо будет испорчена и
выброшена. Или принесена в жертву унитазам после
чрезмерных возлияний», - хмыкнув, девушка
потянулась за бутылкой минералки.
В сущности, ей больше ничего и не нужно. Тонкие
Элькины ноги, обутые в огромные, словно лапа
снежного человека, угги, вновь зашаркали по
зеркальному полу супермаркета.
«Ничего не нужно, - повторяла она про себя,
раздраженно барахтаясь в людском потоке и
расталкивая зазевавшихся покупателей, - Ничего,
кроме вдохновения».
С тех пор, как столица стала ей родным домом,
Элька боялась только одного: потерять свой дар. Её
картины расхватывали, словно горячие пирожки.
Тогда Элька лишь усмехалась, вспоминая слова
матери про нищих и полуголодных маляров. Она – не
маляр, она – художница, работы которой
продавались с тех пор, как отделение худграфа
раскрыло свои объятия для наивной сельской
девчонки.
Но теперь сытая и лишённая иллюзий Элька
садилась за этюдник без былого восторга. Нет,
работы получались что надо. Богемная публика
создала ей определённую клиентуру. Пресыщенные
светские львицы заказывали свои портреты, требуя,
чтобы глаза казались большими, а кожа лица –
матовой и упругой.
Сначала Эльку это забавляло: образы на портретах
были похожи на оригинал, как свинья на коня. Зато
эта мазня приносила немалый доход и даже
некоторую известность.
А потом Элька почувствовала жуткую усталость.
Всплыли слова профессора Тихомирова: «Деточка,
делая штампы, вы теряете талант!». Профессор слыл
абсолютным бессребреником, и даже зимой ходил  в
стареньком сером пальто и залатанных перчатках.
Но перед его картинами восхищённо замирала даже
искушенная публика.
Элька нахмурила лоб: ходить в обносках, когда
центральная галерея  города с гордостью
выставляет твои холсты! Это не для неё. Но
профессор лучшие свои работы дарил, а не
продавал.
Девушка зажала бутылку минералки под мышкой,
глубоко засунув руки в карманы элегантного
полупальто. Направилась было на кассу, но
неожиданно замерла перед витриной, где россыпью
громоздились уценённые новогодние игрушки.
Среди нераспроданных символов прошлого Нового
года, дефектных поцарапанных шаров и облезлых,
явно не товарного вида, гирлянд, сверкало Чудо.
Чудо было всего лишь обыкновенным снежным
шаром из серии «мэйд ин чина». Но Элька
заворожено взяла его в руки, словно какую-нибудь
редкую драгоценность.
Шар был прозрачным. Внутри него находился
заснеженный деревянный домик с приветливо
раскрытыми ставнями. Возле домика стояла
наряженная ель с подарками, под ней прятался
маленький зайка. Элька встряхнула шар: белая
мишура и золотистые блёстки, имитирующие снег,
взметнулись и закружились, медленно оседая внутри
замкнутого стеклянного мирка.
… Тогда, много лет назад, Элька умоляла бабушку
купить ей такую чудесную штуку. Но на дворе стояли
голодные девяностые годы, и бабушка, сердито
цыкнув на внучку, купила пакет ячневой крупы, из
которого потом получилась невкусная серая каша.
-  Зато много! – сказала, как отрезала, бабушка, -
Ешь и не строй мне тут погоду!
И Элька ела, размазывая по щекам слёзы и сопли.
Рядом давилась таким же скудным ужином
маленькая Маринка – Элькина сестрёнка. А
волшебный шар остался на прилавке сельмага.
Элька уже придумала: каждый день она будет бегать
в магазин, и смотреть, не забрал ли кто шар.
А вечером с работы пришла мать – как всегда
навеселе. И Элька не упустила случая пожаловаться
ей на бабушку: мол, не купила ей понравившуюся
игрушку. Мать была в приподнятом настроении, но
слушала Эльку рассеянно, между делом
раскладывая вещи в шкафу. Правда, с лихостью
нетрезвого человека пообещала:
- Ну, ничего, доця! Купит тебе мамка цацку. Или дядя
Витя купит. Ты помнишь дядю Витю, он к нам как-то
заходил на чай? Может, папкой для вас будет.
Станешь его папкой звать, а?
Элька насупилась и ушла в другую комнату. Дядя
Витя, как и все другие дяди, заходившие на чай, ей не
нравился. Да и пили эти гости не чай, а водку. И
когда раскрасневшаяся мать пьяно хохотала над
очередной плоской шуткой нетрезвого кавалера,
Эльку внезапно охватывала злость. Не надо ей
никакого  папы. «Своего нет – чужого не нужно», -
так, кажется, всегда говорила  бабушка, взращивая
во внучках чувство собственного достоинства. А ещё
бабушка говорила, что мать чужих мужиков любит
больше, чем собственных детей.  Эльке было обидно
такое слушать про мать, и однажды она в запале
выкрикнула:
- Баба, ты плохая, плохая! На мамку всякое
наговариваешь, а ещё… ещё шар мне не купила.
Жадина-говядина!
Лицо старухи стало мертвенно-бледным. Она юрко,
словно молодая, метнулась к порогу, где стояла
обувь домочадцев. Затем, потрясая перед Элькиным
носом драным сапогом, закричала каким-то не
своим, тоненьким и визгливым голосом:
- А это ты видела, дрянь малолетняя? Обувачку свою
узнаёшь? Её тебе купить не надо новую, а? Отвечай:
шар тебе китайский или штиблеты путёвые?
Элька смотрела на это представление, не моргнув
глазом. Затем твёрдо, не по-детски жёстко
произнесла всего одно слово:
- Шар.
За что тут же и получила «по мордам» грязным,
рваным сапогом.
Но на бабушку за это не обиделась, ведь бабушка на
самом деле была вовсе не злая. Элька помнит, как
они рыдали, обнявшись, и старуха утирала платком
кровь из разбитой Элькиной губы, приговаривая:
- Прости дуру старую, прости, кровинушка.
Измаялась я совсем: всё вам, всё для вас… Сама
дочь взрастила непутёвую, так хочу, чтоб у вас всё
сложилось, детонька. Устала я, ох  и устала!
Рваный сапог, словно лохматая дворняга, валялся
тут же, на облезлом деревянном полу. И тогда Элька
поняла, что выросла.
А китайский шар назавтра исчез – продавщица
сказала, что его купили. Тогда Элька вздохнула и
пошла домой – рисовать. Это она любила больше
всего. Закусив от  усердия губу, она старательно
рисовала: на альбомном листе появился домик с
приветливыми жёлтыми окнами, ёлочка, подарки под
ней…
Ёлку бабушка тоже никогда не покупала. Но, заглянув
внучке через плечо и увидев рисунок,
расчувствовалась, и уже завтра в доме красовалась
настоящая лесная красавица. Элька наблюдала, как
младшая сестрёнка тянет свои нежные розовые
пальчики к пушистой еловой ветви и весело хохочет,
отдёргивая их.
- Наряжать вот только нечем! – буркнула бабушка,
которая изо всех сил старалась казаться строгой.
Элька тут же кинулась вырезать снежинки из старых
тетрадных листов. А бабушка внезапно засобиралась
в магазин, и вернулась оттуда с кульком из грубой
рыжей бумаги, в котором Элька с удивлением
обнаружила длинные дешёвые леденцы.
- До Нового года не лопать, отпорю, как пить дать! –
приказывала бабушка, развешивая леденцы, словно
ёлочные игрушки, на нитяных петельках, которые
сама же к ним примотала. Одну конфету она всё же
разрешила дать маленькой Маринке, и та, довольная,
облизывала липкую сладость. Но Элька была не в
обиде: Новый год-то уже завтра, недолго ждать!
И утром девочка, едва открыв глаза, побежала к
ёлке, радуясь, что теперь и у них дома настоящий
праздник. Подарок для себя она обнаружила сразу
же: новые войлочные сапоги выглядывали из-под
нижних ветвей. Элька слабо улыбнулась: втайне она
надеялась получить тот самый чудесный шар из
магазина.
- Чего, не нравятся что ль?
- Нет, что ты, бабуля, отличные сапоги! – Элька
расцеловала довольную  старуху.
- Ну что ж ты стоишь, меряй тогда!
И Элька послушно натянула новые сапоги,
мимоходом запоминая первый житейский урок:
духовное всегда проигрывает материальному.
А потом, уже подростком, сама поражалась: как
могла она заболеть искусством, грезить о мольберте
и акварелях, предпочитать кисть из беличьей шерсти
новой юбке? Но школьный учитель рисования не зря
восторгался её работами, и Элька твёрдо решила
поступать в столичный университет на
художественно-графическое отделение.
Удивительным было не только её решение, но и то,
что бабушка неожиданно приняла её, Элькину,
сторону, цыкнув на мать, которая, издеваясь,
предрекала Эльке будущее привокзальной шалавы:
- Цыц, непутёвая! Ребёнок учиться едет, а ты со
своей похабщиной лезешь. Сама-то кто? Далеко
ушла?
- Какая из неё художница? Лучше бы в ПТУ на швею
пошла или на повара – и одета, и сыта была бы!
Езжай, езжай, ни копейки не дам, с голоду там
сдохнешь! – надрывалась мать.
И действительно - не дала. Зато бабушка, поманив
Эльку в свою комнату, дрожащей рукой сунула ей
пачку купюр:
- Это на житьё-бытьё, на первое-то время. Езжай,
внученька, выбивайся в люди.
И, утирая слёзы, наспех перекрестила ошарашенную
Эльку. Но затем, совладав с собой, сказала нарочито
сварливым голосом:
- Да смотри, без баловства там. Знаю я эти столицы:
в подоле принесёшь – так и быть, своими руками
удавлю!...
Но Эльке и так было не до баловства – учёба
неожиданно захватила, заинтересовала её, заставляя
рисовать ночи напролёт. И однажды дежурный
преподаватель, профессор Тихомиров, заглянул в
Элькину комнату в общежитии:
- Вижу, свет горит… Дай, думаю, загляну – может, кто
выключить забыл или заснул.
Профессор мялся на пороге, оглядывая скромную,
но чистенькую комнатку, единственным украшением
которой были Элькины картины. Затем  восхищённо
покачал головой:
- Вот оно, зёрнышко настоящего таланта! Нужна
только плодородная почва для его развития…
И обещание своё сдержал – взял, так сказать, Эльку
под свою опеку, постепенно вводя в богемное
общество столичных художников. Представлял её,
как свою ученицу, тем самым заинтересовывая
возможных заказчиков. Сам профессор был одинок
– жена его давно умерла, а сын, кажется, уехал за
границу. Иногда Элька заходила к Тихомирову на
чай, в его уютную квартиру-студию, где всегда пахло
масляными красками. А однажды поймала себя на
глупой, ребяческой мысли: «Вот на такого  бы папку,
я, пожалуй, согласилась бы!».
Но Элькиного мнения дома не спрашивали: мать
неожиданно сорвалась и укатила на север с
очередным кавалером, оставив Маринку на бабушку.
Но бабушка не жаловалась. Элька до сих пор помнит
строчки из её письма, выведенные аккуратным,
почти каллиграфическим почерком: «… И слава Богу
– одной занозой меньше…»
Но «заноза», видимо, всё же больно впивалась в
сердце старой женщины – потому-то и умерла
бабушка внезапно, по-будничному, на ходу. Врачи
сказали – инфаркт…

- Девушка, вы уже выбрали? Битый час у прилавка
стоите – не подойти никому! – сердитая старушка,
голову которой украшала  старомодная шляпка-
таблетка, больно ткнула в Элькину спину жёстким
кулачком. Девушка хотела было огрызнуться, но
бойкий вид старушенции её позабавил, вновь
напоминая о бабушке. Элька улыбнулась наглой
бабульке, и, прихватив шар, прошла на кассу.
Дома, в небольшой съёмной квартирке, быстро
выскользнула из огромных мягких сапог, и, не
раздеваясь, включила ноутбук. Найдя значок скайпа,
нажала на вызов. Вскоре на экране появилось
улыбающееся Маринкино лицо.
- А мы ёлку наряжаем! – похвасталась сестрёнка.  
Маринка, в отличие от честолюбивой Эльки, в город
не рвалась, оставшись жить в старом бабушкином
доме. Едва окончив школу, она выскочила замуж за
соседского паренька, своего друга детства. К
счастью, брак оказался удачным, и Элька от души
радовалась за сестру, которая вскоре должна была
стать мамой.
- А ты уже купила ёлку? – продолжала тараторить
Маринка.
Элька напустила на себя таинственный вид:
- Я купила кое-что получше ёлки. Вот, гляди, - она
вытащила руку с китайской игрушкой из-за спины.
- Ох… Тот самый? – изумлённо выдохнула Маринка, и
Элька поняла, что она помнит, всё помнит.
- Ну, думаю, не тот самый. Но… такой же. Сбылась
мечта идиота! - нарочито бодрым голосом сказала
девушка.
И тут же почувствовала, что на глаза
наворачиваются дурацкие сентиментальные слёзы.
Маринка тоже подозрительно тёрла уголки глаз по ту
сторону экрана.
- Счастливого Нового года, Художница!
- И тебе счастливого, Мамашка. Мужу привет
передавай!
Элька рассеянно нажала на кнопку отбоя.

Этой ночью не понадобились благовония с ароматом
корицы и листья фенхеля. Элька усмехнулась своим
мыслям. Ловко наложила завершающие мазки.
Отошла, всматриваясь в холст.
Помнится, одна эксцентричная художница из
богемной тусовки как-то посоветовала Эльке жечь
на ночь ароматизированные коричные палочки и
размахивать тлеющими стеблями фенхеля –
дескать, это приманит ускользающую Музу
творчества. Элька даже послушно купила весь этот
нелепый набор в одной эзотерической лавчонке и
попробовала чётко выполнить рекомендации
подруги. Правда, вдохновение после проводимых
манипуляций, к сожалению, так и не пришло. Зато
чопорная соседка, мнящая себя интеллигенцией, на
полном серьёзе стала думать, что Элька -  
наркоманка, которая по ночам курит гашиш.
Но сегодня Элька снова рисовала – как раньше,
запоем, без перерыва на кофе и сигареты.
… Маленькая девочка в старом пальтишке,
накинутом на полинявшее платьице, стоит, утопая
поношенным войлочными сапожками в белоснежном
сугробе. Ночное небо мерцает холодными каплями
бесстрастных звёзд. Клубится позёмка. Но девочке
не холодно, ведь в руках её, покрасневших на морозе
– Чудо. И это Чудо сверкает, словно Северное
сияние, освещая всё вокруг. А девочка заворожено
смотрит на него, не замечая уколов ледяного  ветра и
насмешек глумливой метели. А снег всё падает,
падает, падает…
Элька ещё раз полюбовалась на свою работу. На
мгновение задумалась. Аккуратно повернула картину
и сделала дарственную надпись: «Евгению
Павловичу Тихомирову от Эли. С уважением.»
Быстрым движением вывела замысловатый вензель
– авторскую подпись.
И, после секундных колебаний, приписала:
«P.S. Вы были правы. Больше – никаких штампов!»

История cоздания стихотворения:

О жизни духовной и материальной ...