Автор: Юрiй Асадчих
Тема:Мистическая проза
Опубликовано: 2014-12-22 18:53:27
Автор не возражает против аналитического разбора и критики в рецензиях.

Сказание о Румынской Княжне

                                                    ЧАСТЬ 1

Давным-давно, в седой век, жил один знатный румынский Князь со своею верною женою и умницей
дочерью. Любил их и оберегал от всего плохого, как и подобает истинно любящему отцу и главе крепкой,
благополучной семьи. А беды, скажу я вам, на ту пору, сыпались одна за другой, и не было в них просвета.
В Румынии, где они мирно и беззаботно жили до сих пор в любви и радости, разгорелась Бесконечная
Война. По своей жестокости и повальной мощи не было, в прошедшей истории Румынии, большей трагедии,
нежели та,  видавшая много кровавых смут и бессмысленной резни.
Страшное было время. Народ молился и роптал, надежда на химерический мир давно иссякла,
растворилась, как дым. Лишь только черный дым пожарищ городов и деревень, лугов и лесов незыблемо
клубился по дню над землями периферий Валахии и Трансильвании, а ночью, уже следующие окрестности
утопали в крови и освещались беснующимися огнями войны.
Одним за другим сменялись тогдашние румынские князья-правители у власти, едва не каждый день новый!
Сегодня один держит зыбкие бразды правления, весь, трясясь и холодея в страхе от предчувствия злого,
неотвратимого конца. И уже искренно каясь в том, что жажда власти возымела над ним верх. Да дело
сделано! и обратного пути нет.
На следующий же день к вечеру, подлая измена соратников, придворный бунт, перерастающий в стихийное
народное восстание; как следствие, кровавая резня. Простой люд шел обреченно на убой, не зная, под
какие знамена ему придется стать в очередной раз.
Отстраненного от управления князя-горемыку, разом со всею его семьею зверски убивали, прямо таки,
разрывали натурально на части, и тут же становили нового. Того в свою очередь преследовала, по пятам,
таки самая роковая участь, что и предыдущего. Штука  очевидная, что на мирный исход дела, по
разрешению хитросплетенного клубка политических интриг в скорости, никто не верил. Предполагать и
надеяться на иное, было бы глупо, и понятно то, даже безучастному ко всему сухому пню. Дикую бойню - в
которую втянулись всяк и каждый, будь-то крестьянин, городской бедняк, мещанин, ремесленник иль
купец, приняв сторону своего избранника, поддавшись на обман его пламенных речей - уже никто не
способен был остановить. Как и прежде, народ становился всего лишь легковерным орудием, побуждаемый
властителями к жестким действиям: якобы праведная  борьба во имя великого блага для народа, а на самом
же деле - кровь лилась из-за собственных нужд и выгоды тех самых государственных мужей. Стремление во
что бы то ни стало достичь заветной власти и обогащения - ставало первопричиной самых больших войн в
истории человечества. Власть пьянит, кто хоть раз держал ее в руках, уже не сможет от нее легко
отказаться. А имея возможность наживать себе достаток, на правах государственника – ведет к еще
большему обнищанию тех, интересы и права которых, он якобы поставил за основу своего естества.
Лицемерие! –  настоящая природа властителей.
Замысловатые, высоконравственные теории создавал изощренный ум древнего философа, который
утверждал: будто государство поставлено для защиты интересов народа, что объединение людей под крыло
такой сложной машины управления, как государство – есть благо! Только для кого благо? На поверку
оказывалось совсем иначе: народ живет для потребностей тех, кто представляет собой государство, в чьих
руках сосредоточена власть, кто стоит на вершинах иерархической лестницы. Законы пишут для усиления
позиций  государства и толстосумов, а не простого народа. У кого есть большая звонкая монета, за теми и
закон.
Так уж повелось у великих государственных мужей считать, что грубому и необразованному народу, в силу
своей запущенности и потому не способных верно мыслить, и самостоятельно отличать, что благо для них, а
что худо, просто непозволительное кощунство совать нос в государственные дела, тем паче заниматься
зловредным вольнодумством. Не знающие тактики политических приёмов в управлении укладом державы,
во всех ее многогранных проявлениях, простолюдины - могут себе только навредить, возьмись они
управлять своими судьбами. Вот поэтому правительство берет на себя, сей только ей посильный труд,
заботу и ответственность за народ, и обязуется править от его лица верою и правдою. Эта святая миссия
возложена на их плечи самими небесами. Безграмотность народа правящими кругами только
приветствуется.  Чем темнее и глупее народ, тем проще им руководить, и меньше беспокойства о том, что в
их головах будут возникать ненужные мысли. Это дает возможность чиновникам пускать радужную пыль в
глаза простому люду, скрывая истину, и свои личные интересы ловко выдавать за интересы всего общества.
Жилка рабства сидит в каждом, ее взращивали столетиями хитростью и насилием, дабы не оказывали
простые смертные  сопротивления воли «законной» власти, тем, кто ее олицетворяет. Смирение и трепет
должны прорастать в людях по отношении к властям, готовность, не задумываясь жертвовать своими
жизнями, по первому велению своего властителя. И те, идущие на смерть, даже не понимают разницы: а
нужно ли это ему и его народу или это алчная прихоть власть имущих? Это должно быть в крови, это
предопределение (немая покорность) младенцы должны всасывать с грудным молоком матери, и передается
оно от родителя своему потомству.  Всех же кто не согласен со святою истинною, унаследованною веками,
всех их, непокорных отщепенцев ждут гонения.
Мысли о свободе, равенстве каждого перед законом, обществом и Богом – так это совсем утопия!
Демократия, придуманная еще в бытность античности, только книжное слово, не более. Всегда были бедные
и богатые, угнетенные и угнетатели. Нет такого государственного строя, где бы каждый жил на правах
вровень с остальными. Невозможно равномерно разгладить все социальные классы в один. Со временем,
один черт, станут возникать вновь шероховатости, бугорки, отслоения. И возникает, на ровном месте, та же
самая неискоренимая несправедливость: у кого-то все, а у кого-то ничего. История в своей многовековой
памяти хранит не один такой пример. Равенство же существует только перед лицом смерти, ей-то уж точно
все равно кого забирать на тот свет. Это - то единственное в чем люди независимо от статуса действительно
равны.
Так уж построен наш бренный мир и человеческая натура. Он духовно слаб и не может противиться
губительным соблазнам, не способен себя перебороть: жадность к деньгам, стремление к роскошной жизни,
властолюбие, гордыня, зависть к своему ближнему, случается даже по мелочам, излишества в
удовольствиях. Это сильнодействующий яд разлагающий людские души. Кому как не сатане пришло в
голову сварить это зелье, чтоб опоить им человечество, впоследствии ставшее безвольными заложниками
своих порочных желаний. Началом этой стремительно разросшейся язве, несомненно, стал тот вкушенный
плод, который так ловко всучил Еве и Адаму лукавый в Эдемском саду. С тех пор и повелось.

И в довершение всего, вместе с войной нагрянула в Румынию чума. Как пшеничные снопы валила эпидемия
солдат, крестьян и горожан. Страна вымирала. Зловещая старуха Чума, вся покрытая язвами и струпьями,
гнилью изъедена ее плоть, облаченная в смердящие лохмотья, кишащие вшами и молью, забирала с собой в
царство смерти на то время целые поселения. Она косила людей по всей Европе, не щадя ни старого, ни
малого, приносила смерть и горе. В город, в который входила проклятая старуха, скоро пустел, дома
перекашивались, все мрачнело, было серым и уродливым, воздух был пропитан гнилью и страданием. Люди
оказывались беспомощными перед роковым взором Чумы, эпидемии опустошали земли. Едва не одна треть
старого мира вымерла в те далекие дни.

Поэтому-то, спасаясь от войны и мора, наша княжеская семья, взяв с собой всех слуг, погрузив в телеги
весь свой скарб и сокровища, под надежной охраной железных рыцарей, отправились в путь, чужие земли.
Долгим и рискованным было их предприятие. Опасности подстерегали за каждым поворотом бесконечной
дороги, за деревом в лесу, камнем. Несколько раз подвергались нападению разбойников, но одолеть
закованную в прочные доспехи охрану, ощетинившуюся мечами, копьями, алебардами, когда сам Князь
умело и бесстрашно орудовал тяжелым мечем, разя одним ударом противника – для подлецов оказалось
совершенно невозможным делом. Батюшки светы! А каким чудом они убереглись от чудовищного горного
обвала? – проходя неезжеными дорогами через трансильванские Карпаты. Что и говорить, хлебнули они
опасностей досыта.
На ту пору, когда семья второпях покидала свою родимую сторонушку, случилась с женою Князя одна
совсем не примечательная на первый взгляд история, которой суждено было случиться, да чем разрешится,
было неведомо никому.
Они останавливались обозом в одном трансильванском поселке у подножья гор: нужен был приличный
проводник, знающий хорошо Карпаты и за щедрое вознаграждение мог провести их через хмурые горные
хребты на ту сторону, где ожидало спасение. Такой шустрый малый нашелся скоро. А в то время пока
подыскивался подходящий следопыт, Княгиня, прогуливаясь со своею прислугою между торговыми рядами,
встретила на малой базарной площади богатого торгаша еврея со смуглым, пожженным южным солнцем
лицом и горящими хитроватыми глазами. Тот скороговоркой расхваливал свой товар и убеждал в
необходимости совершения покупок именно в его лавке. Предложил он и восхитительной госпоже с ее
изысканным вкусом купить у него какую-нибудь вещицу. Разнообразие товаров вправду было велико, есть,
на что глянуть и на чем остановить выбор искушенным в роскошных и дорогостоящих вещах панночкам.
Лучшие восточные и европейские ткани, колье, ожерелья и браслеты из благородных металлов и
драгоценных камней, гребни и гребешки для волос щедро усыпанные жемчугами, меха, зеркальца и
прочие-прочие, все, что так необходимо и любо сердцу каждой состоятельной дамы, без чего жизнь просто
не мыслима, пресна и скучна.
Она успела взять у неумолкающего ни на минуту старика много чудных вещиц до того, как нашли умелого
проводника, а некоторые так даже и не успела, как следует, рассмотреть.  Только показывала пальчиком на
то, что ей приглянулось, и проходила дальше, а уже сопровождающая ее свита расплачивалась и брала из
рук услужливого торговца необычайные заморские вещицы.
Путешественники торопились покинуть румынскую землю. Впопыхах, женщина с помощью двух служанок
уложила все купленное ею в одну из многочисленных груженых телег, предав годам забвения одну
шкатулочку, сделанную из красного янтаря и усеянную великолепною резьбой мастера, и драгоценными
камешками. Тогда она, мимоходом оценив внешнее достоинство, даже не удосужилась открыть ее при
покупке.

Наконец, после всех приключений, оказавшись вдали от родины, беженцы находят тихую,
околдовывающую душу и поражающую живой ум природными прелестями местность, по другую сторону  от
полноводного Буга.
Здесь их вояж и закончился. Князь выложил столько золота в козну ненасытного  польского короля, что бы
выбить у него грамоту на владение этими землями, что пришлось распрощаться почти с третью от всего его
состояния. Но, сделка, скажу я вам, того стоила. И если бы с него потребовали половину его сокровищ,
отдал бы без торга. Князь хотел спокойного и безопасного будущего для своей семьи и не поскупился бы. А
хитрый Король, конечно же отлично осведомленный, о сложившийся ситуации, прикинул для себя, что к
чему, и своего не упустил.
Восхищенные зеленым царством природы, они влюбляются в Украину, приняв ее в свои сердца, как вторую
родину. Они обживают новый дом, строительство которого началось задолго до того, как они, решившись
распрощаться с прошлой жизнью, и не видя иного пути, как тайно покинуть свой обогретый любовью и
годами совместной жизни родной кров. Их новое семейное пристанище выдалось, конечно, не таким  
большим и величественным, как  фамильный замок, оставленный ими, но уютней и роскошней, на зависть
всем тем  немногочисленным соседям, живущим в окрест. Ариаднина нить привела их в эти благословенные
Богом места, с той целью, чтобы они снова смогли обрести заслуженное оседлое семейное счастье у
домашнего очага, - так думали они и не могли нарадоваться, поверить своему успеху. Уж теперь-то все у
них пойдет хорошо, по праву, после скитаний, всех испытаний выпавших на их долю. Но, увы!

Прошло около пяти лет с того дня, как осела румынская семья в Украине – внезапно умирает жена Князя.
Ее забрала в Царство Теней и Печали – пресловутая Чума. Какой жестокий удар, какое нежданное горе
охватило вдовца Князя и осиротевшую Княжну, ставшую к тому времени взрослой девушкой, невестой на
выданье. Безбрежная тоска поселилась в доме вместо жизнерадостной, стойкой женщины. Эх…эх…
Да как же это? В чем тут дело? Уж-то, не обошлось ли здесь без козней лукавого беса, - шепталась дворня.
Совершенно невообразимо и необъяснимо было то обстоятельство, что страшной болезнью обреклась одна
Княгиня и никто кроме нее. Ни муж, ни дочь, никто из прислуги и из охраны никто не зачах. Известное
дело, что Чума очень коварна и беспощадна: свободно перемещаясь по воздуху и тавруя роковым клеймом
без разбору всех избранных смертью – она торжествует над бытием. Возникни подобнее – явление чумы, -
как правило, происходило круговое заражение, и костлявая старуха пристрастная к умерщвлению
пожинала свой горестный урожай. А тут такое дело! Откуда взялась? В сих краях, по словам сторожил, чума
не бродила давно. И вмиг некий Всезнайка распространил по округе историю о страшном родовом
проклятии семьи румынского Князя. Хотя он недалеко, скажу, отошел от истины. Но кто наслал проклятие
или за что - никому не было понятно. Да и мне неизвестно.
Да только совершилась неизбежная семейная трагедия в одно безоблачное утро ранней осенью. Когда их
чудесный сад, в котором они семьею любили проводить столько времени теплыми  вечерами, еще стоял в
зеленом убранстве и лишь местами был разбавлен позолотою и багрянцем.
Налюбовавшись его упоительной, в эту пору, красотой из окна спальни, Княгиня в хорошем расположении
духа принялась готовиться к завтраку и обещающему быть погожему дню. Перебирая наряды и раздумывая
над выбором, ее взору предстает, из-под вороха дорогих материй, та самая изумительная вещица для
хранения дамских белил и румян, приобретенная некогда у еврея-торгаша. Богатая красавица совсем
позабыла о ней. И как это на протяжении такого времени она ни разу не попадалась ей на глаза? Подумать
только, какая красивая шкатулочка!   Обрадовавшись нечаянной находке, с большим нетерпением и
любопытством открыла инкрустированную крышечку. Россыпь драгоценностей, что украшали шкатулку,
отражая свет утренних лучей, проникавший в широко распахнутое окно, переливались мягкими радужными
цветами и  услаждали взор.
Но стоило шкатулочке открыться, как очи женщины тут же округлились, улыбка разом сошла с лица. Она
тихо вскрикнула, все пошатнулось в ее глазах. Мир, словно разбитое цветное стекло витража, осыпался в
бездну, и - уронив дорогую коробчёнку на пол, лишившись чувств, сама падает пред зеркалом в своей
комнате…
На следующее утро уже не смогла подняться с постели. А через несколько дней мучительно перешла в иной
мир…
Так, сбылось забытое предсказание старой гадалки. И, будучи всего лишь одним звеном из череды
предначертанных несчастий, суждено той цепи было, переплавиться в Горне Рока в дамоклов меч и
зависнуть над долей княжеской семьи, в ожидании назначенного часа.
Княгиня была совсем юной, когда повстречала ту на городской ярмарке. Она еще не имела такого высокого
статуса и была обыкновенной девчонкой. Дочери обедневшего рыцаря в тот день было предсказано и
женитьбу на богатом благородном Князе, и рождение дочери. Предсказала войну, эпидемию и далекую
дорогу в чужую страну, где будет ей тихая обитель. И гибель от Трансильванской Чумы, которую примет в
то время, когда мор во всех землях Румынии уже давным-давно утихнет, сгинув в землю, пропитанную
кровью убиенных войною, слезами вдов, и сирот малых. Да еще, будучи в тот момент далеко по другую
сторону карпатских гор и в прошествии многих лет. Девушка только рассмеялась над глупостями слепой
провидицы в ответ: «Ай, и складно же ты врешь цыганка. Того, что говоришь – не может быть! Но все
равно, возьми,  - это тебе за твою побасенку».  И, вложив ей, на подрагивающую в пальцах пыльную
ладонь, мелкую монету, затерялась в шумной толпе, увлекаемая веселыми подругами. Старая цыганка
долго стояла статуей, с монеткой в иссохшей руке и жевала беззубым ртом губы. У краешка слепого глаза
появилась слеза, быстро набрав тяжести, капля покатилась по сухой и морщинистой старческой щеке: «Эх-
эх, дитя мое. Эх».
Словам прорицательницы суждено было сбыться. В указанный срок, Чума, запертая в тесной шкатулке,
через пять лет является и забирает нужную ей жизнь, тем самым, завершая предсказанье. А, сделав свое  
дело – бесследно растворяется во времени и пространстве.
В тот же день тело женщины со всеми почестями и сильным надгробным словом, со скорбью в сердцах
опустили в яму. В комнате, где она преставилась, слуги тщательно обработали все стены, пол и потолок
особым раствором; все наряды, простыни, одеяла, роскошные персидские ковры, каждый кусочек материи,
всю мебель из помещения предали огню. Абсолютно все личные драгоценности Княгини брошены в болото.
Таким способом хотели оградить себя от страшной болезни. Двери же той комнаты навечно опечатали
семью замками.        
Долго оплакивали смерть Княгини отец с дочерью. И как издревле всегда считалось: одним из лучших
лекарей душевных ран  есть не что иное, как время. Оно заживило их раны, как и крепкая любовь – отца и
дочери друг к другу – пособили перебороть горе от утраты. Слёзы скорбной печали, сердечный недуг,
мрачные думы – всё уносилось быстриной времени в памятную даль прошлого. Но ни одна глубокая рана
бесследно не пропадает. На душах их остались горькие шрамы, что имеют свойство в моменты наибольшего
душевного волнения, воспоминая прошлого утраты, отдаваться в груди глухой позабытой болью.
Бежали дни. Жизнь продолжалась и вот – в доме стал снова слышен смех. Князь и молодая Княжна,
повсеместно находясь рядом - готовы были в любую минуту поддержать друг дружку добрым словом или
верным делом, и никогда не опускались до банальных ссор, коим возникать доводится меж родителями и
детьми в каких либо спорных вопросах.  Князь любил дочь, прямо души в ней не чаял, питая нежную
отцовскую любовь, как и Княжна, любила своего доброго и заботливого батюшку, слушалась и ни за что на
свете не огорчила бы его ничем, даже самой малостью. В любви заключалось их счастье и в их мирном
пристанище с его неотразимыми пейзажами. Их повседневный уют и удобство обеспечивали прекрасный
дом и исполнительные слуги. Их беспечную свободу и насыщенную радостью и событиями жизнь, охраняли,
закованные в тяжелые черные латы наемные немецкие солдаты. Каждый из них имел ярко расписанный
большой щит, в ножнах воинов покоились длинные и острые, как бритва цирюльника, двуручные мечи, а за
их железными спинами висели на кожаных ремнях арбалеты, свойство которых – разить без промаху всякий
раз врага наповал.
Въедливая обыденность, серая скука – не для них. Они умели весело и увлекательно проводить время,
наслаждаясь и радуясь каждому цветному дню. Отец задаривал любимую дочь дорогими подарками,
покупал ей изысканные заморские платья, лучшие дорогостоящие ткани и лучшие портные украинских
земель шили их для нее на заказ. Совершали ежедневные летние верховые прогулки, под стрекот цикад и
кузнечиков в траве, и весеннее задушевное пение птах, к лесному озеру необычайной красоты в пределах
их нынешних обширных владений. Озеро поистине было чарующе и манило к себе восторженные, полные
восхищения его живописностью, взгляды. Прямо посреди зеркальной глади большого озера возвышался
аккуратный остров, двадцати саженей в ширину и столько же в длину, имея правильную  округлую форму
берегов. Вся его площадь, густо поросшая сочной зеленой травой и божественной красоты цветами –
производила сильное впечатление на художественные, романтические чувства созерцателя. Каждый раз, в
весеннее и летнее время, приплывая сюда на прогулочной двухместной лодочке, умилялись видом дивных и
ароматных цветов и порхающими над их головами экзотическими бабочками с широкими крыльцами,
изрисованными самыми разными узорами и с обилием радужных оттенков на них. Чистый воздух, местная
природная магия вносила в их души прекрасное состояние умиротворенности, свободы и единства с
окружающей сказкой. Среди этого великолепия хотелось оставаться как можно дольше, предаваясь тихой
неторопливой беседе и ярким беззаботным мечтам.
А, если и случилось, что им ставало скучно, сидя у каменного камина, в коем, как живые прыгали озорные
языки пламени, заставляя еловые поленья плакать, в дождливую осеннюю погоду или зимним вечерком, их
всегда спешил позабавить потешный Скоморох, репертуар, которого изобиловал смешными выдумками-
байками и уморительными проказами. Своим балагурством, заставляя смеяться до колик в животе и слез на
щеках, и хозяев, и гостей, заезжающих к ним на званый обед. Мог сутки напролет разыгрывать всех и
дурачиться и от этого сам получал огромное удовольствие. Служить княжеской семье ему было совсем не в
тягость, он искренне любил своих добрых хозяев, и вместе с ними болезненно переживал кончину Княгини,
когда она покинула их год назад.  
Они жили очень счастливо в своем доме. В стране, ставшей им второй родиной, их Эдемом. Чувство
неиссякаемого удовлетворения и безграничной радости ни на миг не покидало их сердца. Они счастливее
всех на свете и ничего нет больше в мире такого, чтобы могло разрушить их благодать. Возвращаться в
Румынию они не собирались и не думали о том. Чума отступила с ее земель, но продолжала по-прежнему
терзаться и раздираться междоусобными войнами и набегами турок. Больше никакой смерти. Никакого горя
и боли. Никогда…
Князь и дочь много путешествовали по красивым украинским городам, проезжали через цветущие села,
гостевали в пышных поместьях. Вежливо принимали просьбы соседей почтить их своим обществом и
отужинать вместе в их доме. То были рассудительные благомыслящие светские собрания за столом или в
белой чопорной беседочке, в саду тёплыми вечерами. Обычно начиналось все с продолжительного обмена
любезностями, согласно этикету, а потом пошло-поехало: рассуждения о политическом положении в
государстве и за рубежом, свежие мысли о прибыльных делах, опыт в ведении хозяйства, разговоры о
беглых крестьянах, травля охотничьих баек и о прочих ужасно скучных и неприятных для Княжны темах.
Она со скрытой неохотой соглашалась ездить с отцом на такие соседские мероприятия. Ей милей
уединение, нежели шумное товарищество бахвальной местной знати.
Их соседями были богатые и влиятельные украинские и польские паны, занявшие  в свое время окрестные
буйные земли и согнавшие сюда множество крестьян, с утра и до глубокой ночи, гнувшие изъеденные
плетью спины на своих господ, ненавидя и проклиная их всей своей невольничьей душою.
Следует признаться, что паны проявляли огромный интерес к румынскому Князю и Княжне, радо принимали
их в своих хоромах, тайно завидуя, до скрипа в зубах  и ночной бессонницы, богатству Князя. И это не
смотря на то, что достаток завистников не редко  превышал достаток новых поселенцев. Восхищались
красотой его дочери – страстно желая ее себе либо в жены, либо в невестки. Либо в полюбовницы. Да
только алчные помыслы соседей оставались всего лишь несбыточными сладострастными мечтаниями.
Какие женихи сватались к вожделенной деве! – надо было только видеть: и смех, и грех. Ее очень
забавляло едва ли не ежедневное сватовство. Для нее это стало особого рода игрой, в ряд к другим ее
обыденным развлечениям.
Отбоя от навязчивых кавалеров не было – слетались они, как мухи на липовый мед к воротам княжеского
дома. Каждый раз смотрела она искрящимися веселостью очами, едва удерживая смех на очередного
неудачливого покорителя ее сердца – и отрицательно качала головой, верша свой высокий приговор. Одни
хотели покорить ее сладкими речами, сочиняли и посвящали ей стихи и песни. Другие повествовали о своих
подвигах, совершенных на войне, ссылаясь на свои явные или надуманные боевые шрамы, а то и на
отрубленную по локоть руку или повязку на одном глазу. Рассказывали об охотничьих трофеях, час от часу,
что-то добавляя, перекручивая истинные события, а то и вовсе забыв о приличиях, чтобы произвести на
красавицу неизгладимое впечатление – начинали откровенно врать. Но и это не помогало. Девушка упрямо
говорила только одно слово «НЕТ». А тут еще и остроумный Скоморох подливал масла в огонь: крутился, то
возле госпожи, что-то увлеченно нашептывая ей на ушко, хитро поглядывая на смущенного и от того
покрасневшего, словно вареный рак, кавалера. То за спинами женихов строил такие рожи, что даже
каменная статуя едва бы сдержалась от хохота.
Кривлялся и изобличал по-всякому молодых людей. Иной раз девушка, уже не выдержав шуток
весельчака, разражалась озорным смехом, чем подталкивала самых робких бежать, сгорая от стыда и
юношеской обиды, прочь из аудиенц-зала. Ни один из сватавшихся к ней мужчин не приглянулся. Тот хоть
богат - да некрасив, тот богат и красавец писаный – да в голове совсем пусто, третий - грубиян
неотесанный, четвертый – хвастунишка редкостный…у девятого нос оглоблей… двенадцатый - чересчур
женственен…

Имел место и такой случай. Решил как-то посвататься к румынской невесте один очень богатый и знатный
по всей Украине и за ее пределами Шляхтич – давно уже поганый старикашка с плешью и седыми редкими
усами до груди. По сути, он являлся одним из  влиятельнейших и богатейших феодалов украинского
происхождения. Но сам он в том утверждении согласия не имел, отрицая и говоря, что единственными
настоящими богатствами есть его честное имя, благородные помыслы и богоугодные дела. И что он больше
чем кто-либо другой родственно близок к простому народу, ибо не продал веры православной и не подался
в католики. По чести скажу, что излагая слова сии, кривил он душой, ибо все его добрые дела можно было
перечислить на пальцах одной руки, если таковы могли прийти на ум, хорошенько напружив память.
Слыл Шляхтич холостяком – ни жены, ни детей – знай себе, богател день ото дня, копил, откладывал…
Скупердяй редкостной породы, каждая копейка на счету – на себя лишний раз не потратится! У такого черт
и медяка не выдурит, и бедная вдовица с голодными детьми у порога черствого хлеба кусок на коленях не
вымолит. В отношения по мужской части всю жизнь вступал только с дворовыми бабами в стогах, да на
кухне с немой поварихой Ефросиньей. Если верить сплетням - у того, похоже, имелся грешок и с Попадьей.
Это объясняет ту натянутость отношений между сластолюбивым Шляхтичем и приходским святейшим
Батюшкой, который наотрез отказывался то новый амбар высвятить, то горилку и крашенки в Пасху
посвятить пану. А одна словоохотливая бабка-повитуха – взахлеб, колоритно – протороторила  весьма
занятную историю – налаживая на себя по десять раз крестные знамения для убедительности и правоты
слов – будто видела их святейшего Батюшку и Шляхтича, после обедни, тягающими друг друга за чубы за
церковью. До того наш Батюшка осерчал – торохтела она – что, не крестясь, бранился отборной руганью,
упоминая всех чертей поименно и матерь ихнюю, что в пекле сатане галушки варит. Даже с горяча своего
гнева праведного, трижды перетянул прелюбодеятеля по  спине кадилом! Но верить ли сим бабьим сказкам
или нет – дело сугубо частное…
Намножил он за жизнь свою богатства несметные, а передать-то их некому: потомства нет, родни, которая
могла бы вступить в наследство, нет – всех пережил, - и на тот свет сокровищ не забрать. Вот и решил
поехать свататься к молодой румынской красавице, о которой столько толковали вокруг в последнее время.
Твердо он был уверенный в том, что никакая красавица в мире не устоит перед его обаянием, его
положением в обществе, а особенно перед его, затмевавшим взоры, золотом, кое и за несколько лет не
пересчитать двум дюжинам жидов, если даже будут непрерывно считать днем и ночью без сна и отдыха.
Челядь, весело перешептываясь и украдкой хихикая, этак сыскоса поглядывала на Шляхтича, и
неторопливо грузила в телеги без счету добро разное: золото и серебро, поросят и гусей с курами, и мешки
с зерном, и бочонки с медом, вина в кувшинах и бутылях в телеги понаставили; корзины с грибами, с
фруктами, с овощами, что только-только с грядки, а колбас и сыра –  страх, сколько всего понабрали,  
загрузили и рушили в путь.
Находясь в состоянии крайнего возбуждения, перед предстоящим сватовством знаменитой невесты, слава о
которой разнеслась во все уголки государства – места себе не находил, накручивая, на трясущиеся от
волнения крючковатые пальцы, длинные усы. Сидя в прыгающей на ухабах карете все ерзал на мягком
обшитом бархатом сидении,  раз за разом выглядывал из окошка и с негодованием покрикивал, делая
вознице страшные глаза: «Ну? Долго нам еще плестись, лентяй?!»
Шляхтич так торопился, так беспокоился (как бы желанную невесту до его приезда никто другой не
засватал, и она дала согласие) – из-за чего у него на полпути случился удар. Стариковское сердце, не
выдержав радостного томления, лопнуло на кусочки. Праздничный обоз тут же развернули в обратную
сторону и по прибытию справили шикарные поминки. Четыре дня пьянствовали и накушивались до
неприличия  дворовые мужички и бабы в память об усопшем хозяине, так и не постигнувший прелестей
супружеской жизни с молодою Княжною. Поговаривали даже о чуде: о том, что, выпив за упокой немало
чарок горилки – вдруг без умолку заговорила повариха Ефросинья. Но, что именно она говорила никто не
понял, а после и не помнил – все были вдрызг пьяные. Загуляло простонародье: пили, ели, ноги шли в
пляс, да так загуляли, что в хмельном угаре, кое-кому, а его мысль поддержало большинство, взбрело в
голову сотворить в пределах владений покойного Шляхтича – независимость и суверенитет! И царем, чтоб
Конюха обязательно! Ну, а хозяйское добро разделить по-братски поровну, чтоб без обид: одну половину -
ясно дело - Конюху, а другую разделить, по чести, меж остальными. Отдельные сторонники даже похватали
вилы и топоры в знак одобрения.
Тут-то к ним на поминки и пожаловали высокопоставленные ляшские чиновники и вооруженная до зубов
конница, поглядеть – что тут вырисовывается за картина…
И, что интересно – после долгих и изнурительных допросов, проводимых в тюремном  подземелье одного
замка – на вопрос: «Кто зачинщик?», Конюх выдал – к всеобщему изумлению – повариху Ефросинью,
которая к тому времени – ну как назло – заново утратила божий дар речи…

Никто не мог добиться расположения княжны, как не старался, на какие бы романтические и героические
поступки не шел. Все напрасно. А вот сердечной симпатии Князя – сумела добиться одна панна. Младше от
него лет на пятнадцать, но уже имеющая сынка-буяна, ровесника Княжны. Недурна собой, воспитана,
обеспеченна и жила по соседству за лесом. Ее сын был хоть и красавцем, но совершенно невозможной
личностью. Только и умел, что транжирить направо и налево родительские деньги, напиваться до змия
зеленого с такими же, как и он, праздными дружками, затевал кровавые пьяные дуэли на клинках, травил
собаками провинившихся и ни в чем не повинных слуг, да портил крестьянских девок. Об этих увлечениях,
конечно, мало кто ведал. Мать посильно прикрывала его жестокие шалости, замазывая кому следовало рты
серебром и золотом, не допуская сие широкой огласке.
Следуя, сложившейся в этих местах, как бы уже традиции или, если хотите – моде, на покорение сердца
местной красавицы, сей скандальный повеса, решил и себе попытать счастье. Предварительно осушив
бадью красного вина, он предстал пред ясны очи знатной  панны. И сразу же за свой жуткий перегар,
разящий обоняние за полверсты получил отрицательный ответ. Не привыкший к отказам парень оскорбился
настолько, что удумал оголить в присутствии Княжны клинок. И за сей необдуманный, вероломный порыв,
чуть было не поплатился жизнью. Собственно, которой он и не дорожил, исходя из привычного образа
жизни. Не успел он и до половины извлечь оружие из ножен, как ему в грудь, туда, где стучало дикое,
корыстное, самовлюбленное сердце - нацелились стрелы, заложенные в арбалеты стражников, в любое
мгновение готовые со свистом пронзить его. А над головой занеслись мечи. Исходящее от острой стали
холодное мерцание - вещало ему быструю смерть. Панок зарычал, словно зверь, от бессилия и
безнадежности положения, и вынужден бросить на пол смертоносную игрушку. В его горячей безрассудной
голове мелькнула мысль: потягаться силой с рыцарями - но все же отступился от этой затеи. Перевес сил
был явно не в его сторону.
Князь, как и дочь, не возжелал проливания крови в своем доме. Только приказал охране вывести пропитого
беспутника вон и предупредил: подойдет к их дому хоть на шаг ближе полета стрелы – будет непременно
убит.

К вечеру того дня, после принеприятнейшего инцидента, к высоким кованым воротам княжеского чертога
подъехала легкая прогулочная коляска, в сопровождении шести вооруженных всадника из личной охраны
господ, что прибыли в ней. Стража немедля доложила о прибытии нежданных гостей и получила от Князя
распоряжение, впустить.
Гостей провели в аудиенц-зал. То прибыли родители того молодого буяна, но без него самого (так как тот,
по словам отца и матери, не смеет ослушаться справедливого  предупреждения). Визитеры преподнесли
дорогие подарки, благодарность за благодеяние и самые искренние извинения за свое не разумное чадо.
Рассказали, какое сильнейшее чувство раскаяния и чувство вины гложет их  сына, что  тот клянется жизнью
и честью дворянина – больше не тревожить спокойствие этого дома. И молит молодую Княжну о прощении
за свою грубость и несдержанность. Пан и Панна поручительствуют  за молодого повесу и добавляют, что
через три дня и не днем позже, отправят сына набираться ума в Краковский университет.
Князю Пан с Панной пришлись по душе. Благовоспитанные, очень достойные и приятные в общении люди, в
отличие от их ретивого сына. Он принял извинения и дары и, в свою очередь, предложил свою соседскую
дружбу и помощь в любых делах. Сказать, по-правде, он поступил так, по большому счету, чтоб чаще
лицезреть Панну. Каким-то непостижимым образом она с первого взгляда распалила в нем страстную
сердечную привязанность.

К слову, как выяснится позже, через некоторое время после примирительного разговора в доме Князя,
родители, сдержав данное обещание, отправят сына обучаться наукам в Краков, но по дороге на молодого
Панка и его свиту нападут разбойники. Все будут обчищены донага и убиты. Сам же Панок безвестно
пропадет. Одна из версий будет гласить: что тому удалось прорубать своим клинком брешь в рядах
разбойников, превосходящих по численности и бежать. Нужно отдать должное, владел он мечом в
совершенстве, не чета большинству наемников, ремесло которых: убийство. Но с наступлением сумерек его
раненного, по запаху крови, выследят и разорвут в лесу волки. Так ли случилось на самом деле или иначе –
одному Богу ведомо.

             День ото дня чувства Князя становились все прочнее, приводя его в конфуз. Он безуспешно
отгонял от себя сие наваждение, считая поступком недостойным благородного человека. Во-первых, она
замужняя женщина и принадлежит всецело другому мужчине, с  которым венчалась в церкви и давала
клятву на верность перед Господом. Прелюбодейство – страшный грех, а Князь – глубоко верующий
православный христианин. Во-вторых, с мужем Панны они за короткое время приятельства стали хорошими
друзьями. Плести амурные интриги за спиной человека, с которым у тебя завязались близкие отношения,
доверие, общие интересы – с его женщиной! – гнусная подлость, порочащая честь всех троих. Сама мысль о
пороке – должна быть противной. С другой стороны, и Панну притягивала отнюдь не простая приязнь. Это
выражалось в ее особых взглядах и улыбках полных  скрытого смысла, посылаемые ему.
Дальше этих знаков внимания, и намеков на тайную привязанность - дело не продвинулось, если б не
происшествие приключившееся, в прошествии незначительного времени, которое послужило толчком в
развитии дальнейших отношений.
Скоропостижно отошел в мир иной от неизвестного никому недуга Пан. Все случилось очень быстро, в
течении двух дней. Слабость в ногах, судороги лица, помутнение разума, боли в голове и сильнейшая
лихорадка, которая и довершила дело. Семейный лекарь был безсилен что-либо предпринять.
Неожиданная смерть Пана, виделась каждому весьма загадочной и спорной. Смекалистые дворовые люди о
том перешептывалась украдкой многие дни, слагая свое видение истинных причин смерти, порой самые
невероятные: с привлечением чародеев и злых духов, которые в угоду своим коварным целям, извели их
доброго хозяина. Ни для кого не секрет, что Пан был слаб здоровьем и странен порою в поведении и
суждениях, однако это списывалось на его тайную болезнь, существование которой он пытался скрыть от
посторонних глаз и ушей. Однако, в миру он слыл добросердечным и справедливым человеком. Будучи
отзывчивым и интересным собеседником, с легкостью  располагал к себе людей. Многие в его лице имели
искреннего и надежного друга. Плохого за ним не водилось, спроси хоть кого, любого дворового человека.
Все тебе одно скажут – хорошим был барин, и мухи не обидел.
Балясы остались заезженной темой для суеверных, а что реально, очень кстати, устранен законный
соперник Князя – истина неоспоримая! Лишь немногие завистники из числа соседей, косились за спиной
недобрым оком  на вдовца чужеземца, подогревая свои порочные подозрения.
Князю, безусловно, было жаль своего приятеля. Шибко расстроился и переживал, и в одночасье, в самом
дальнем, темном уголке души, обрадовался такому повороту судьбы. Путь к сердцу любимой настежь
открыт и манит его.
Они стали видеться гораздо чаще, чем обычно. Тайное до сих пор, скованное цепью приличия запретное
чувство, из маскированного под дружеские теплые отношения, со стремительной быстротой переросло в
нечто большее, чего не ожидалось по началу их первой встречи и знакомства.

Подобный поворот судьбы в жизни их семьи, вызывали в Княжне природную боязнь перед резкими
переменами, а также ревность, обиду и потому неверие в счастье отца с чужой  женщиной. Ее
представление о верности органически отторгало саму мысль подобных связей, полагая то предательством
по отношению к покойной матушке. Любимый человек умирает, но память о нем продолжает жить до конца
дней, согревая своим теплом сердце в трудную минуту. Его нельзя никем заменить, а попытки подменить
кем-то другим – преступление!
Да – она ревнует отца к посторонней женщине, а как иначе? Жили, не тужили, были счастливы вдвоем - и
входит в их размеренную жизнь посторонняя женщина, и рушит их блаженное единство. Рушит то, что они
долгое время создавали после кончины близкого человека, ее матери.
Но ведь существует и другая сторона медали: нельзя исходить из себялюбия. Не должна она и права такого
не имеет – вмешиваться в личную жизнь батюшки. Он – вдовец и еще не слишком стар. Да и разве возраст
помеха в любви? Любви, как говорят, все возрасты покорны. Она должна принять будущую мачеху в своем
сердце, как принял ее отец, и они обязательно поладят. Вскорости они полюбят друг дружку и будут
счастливы все втроем, в понимании и мире. И любовь к матери она непременно сохранит, не предав
забвению, светлую память о дорогом человеке. Так решила для себя Княжна.

Сердечные отношения между Князем и Панной слаживались великолепно, ни сучка, ни задоринки. Глядишь,
свадьба не за горами. И в отношениях  будущих мачехи и падчерицы, со временем, наладились полное
понимание и поддержка. Панна всегда много шутила, была по-детски весела и беззаботна. Проводила
многие часы в беседах с молодой девушкой, проявляла искреннюю заботу и участие, а вечером она
непременно заходила к ней в комнату и расчесывала перед сном пряди ее длинных шелковистых волос,
рассказывая чудесные истории. Со стороны соседей, кто знал о недавней трагедии и кто водил дружбу с
этой семьей, ставала понятным, страстная  привязанность женщины к чужой дочери - потеряв своего
единственного сына, она перенесла всю свою родительскую любовь на девушку. Все только радовались за
них и восхищались их стойкостью к ударам судьбы.
Перемены в княжеской семье, доверительная и теплая симпатия, ставая день ото дня обоюдной, дала
возможность перейти семейным отношениям в иное русло, привнося гармонию и новые радостные  
впечатления.   
Вот только с Княжною какое-то время происходили весьма странные вещи, не подающееся объяснению.
Сама, не осознавая до конца как, ощущала чье-то враждебное присутствие, чью-то запятнанную тяжкими
злодеяниями душу, что незримой тенью обосновалась в стенах их  дома. Призрак преследовал ее и днем, и
по ночам, прокрадываясь в ее сновидения в облике ужасного монстра.  Неуловимой тенью следовал за ней
в сад, прячась за деревьями, шурша опавшей наземь листвой.  Подстерегал ее у воды,  когда она
приезжала, как обычно, к озеру, в уединении  наслаждаться поэзией природы, погруженная в
размышления. Там он шептал ей слова, которых не могла разобрать. Да и был ли в них смысл? Невнятное
бормотание неприкаянной души, за неведомые грехи обреченная на вечное и бесплотное скитание по
бренной земле, снедаемая отчаянным одиночеством. Ее убогой сущности дано, лишь, пугать слабых дев, да
по ночам скрипеть деревянными половицами в доме.
Ему удалось лишить ее покоя, вселил в душу безотчетное беспокойство и предвестие чего-то недоброго.
Что бы то могло означать? Кто этот беспокойный дух? Хочет ли он ее напугать или быть может
предупредить? – она не понимала.
Однако делиться с отцом своими опасениями и сомнениями не торопилась – только расстроит его. Да и
вскоре все прекратилось само собою также внезапно, как и началось. Может все ее нехорошие
предчувствия не что иное, как плод ее живого воображения?

Не слишком затягивая, Князь и Панна вскоре поженились. Свадьба вышла шумная и роскошна. Пили, ели и
веселились за изобильным праздничным столом полторы сотни приглашенных. Для развлечения
приглашены были искусные музыканты, виртуозные танцоры и танцовщицы, прыткие бродячие циркачи, а
также чародеи-фокусники в длинных одеждах и с чудными колпаками на головах. Зрелищ хватало, напитки
лились рекою, от яств  всевозможных трещали и прогибались дубовые столы, накрытые белоснежными
скатертями, вышитые золотом. Всего было вдоволь. Гости, раз за разом поднимали кубки с торжественными
пожеланиями молодоженам, силясь устоять на шатких от  хмеля ногах и не упасть под стол. За счастье и
здоровье пили стоя. А определив вино по назначению, гости  грузно присаживались на места и тут же
бросались на изысканные закуски, в то время как в центре внушительного зала танцевали восточный танец
смуглые красавицы.

О шумной свадьбе долго судачили и светские люди, и дворовая чернь. Кучу интересных подробностей
могли вспомнить и рассказать очевидцы, спустя многие годы, но о дальнейших событиях  сохранились лишь
обрывочные воспоминания, да и то, все взятые неизвестно с какого источника. Но я, взяв ответственность
за достоверность этой истории,  обязуюсь изложить все в том виде как оно и происходило, без поздних
выдумок современников и их нелепых дополнений.  

Через некоторое время, счастливой совместной жизни, в отношениях супругов и молодой Княжны
произошел раскол. Все больше случались недопонимания и недоразумения. Нежданно-негаданно Панну,
будто сам черт  подменил. Стала совсем несносной, только и делала, что все время капризничала и без
повода (а его и не могло быть) устраивала ссоры. Чем дальше, тем большие закатывала скандалы и
напрямую выказывала недовольство Княжной, даже не скрывая внезапно возникшую к ней черную  
ненависть, чего до сих пор небывало. Острая неприязнь пролегла меж ними, словно пропасть. Твердила о
том, что Князь ей мало уделяет времени, а то и вообще никакого внимания не обращает. То – скажу я вам –
чистой воды бессовестная ничем не оправданная ложь. Князь наделял своих любимых  женщин лаской и
заботой равно, ни в чем им не отказывая.
Отец с дочерью, никогда не знавшие семейных ссор, находились в замешательстве. Не понимали, почему
изменилась в худшую сторону Панна, что побудило ее к жестокой,  несправедливой агрессии по отношению
к ним. Нужно заметить, жаловаться на что-то или на кого-то не было видимых или скрытых причин. Ни в
чем она не ограничена: ни в мужской любви Князя, ни в свободе действий и занятий по душе, ни в деньгах,
ни в украшениях диковинных, отводилось и предлагалось ей все лучшее  из возможного. Они из шкуры
лезли вон, только чтоб  угодить и успокоить расходившуюся ураганом привередливую женщину. Бестолку.
Даже со всеми соседями Панна успела рассориться, что перестали те являться к ним, как было до сель, с
дружественными визитами, а их в свою очередь не приглашали к себе.  
Что им было думать? Что делать?
Пришлось вспомнить дочери Князя и про некогда беспокоящий ее дух, который, как она в свое время
посчитала позже за игру воображения. А что если он настоящий и теперь стал преследовать мачеху. Пугая
по ночам, воспалил ее разум, заставляя душевное равновесие хрупкой женщины пошатнуться, что, и
послужило причиной внутреннего срыва и теперешних разногласий с членами семьи?..
В конце концов, Панна стала подогу где-то пропадать. Не предупредив мужа, куда едет, без
сопровождения, уносилась в лес на своей любимой белой кобылице. На вопросы супруга:  где она была? –
только отмахивалась и говорила следующее: «Хотела немного побыть одной – наедине со своими мыслями.
Меня угнетает атмосфера, царящая в МОЕМ доме. Меня здесь все ненавидят! Даже мой муж-ж-ж…» - и
начинала громко, наигранно плакать. «Что ты, что ты такое говоришь? – успокаивал ее тут же растерянный
и расстроенный Князь. – Тебя здесь очень любят, поверь. Не плачь, любимая. Умоляю тебя, не плачь»
Отчасти из праздного, а по большой части, из живого любопытства у кого-то возникает вопрос, куда же это
ездила скрытная Панна?..

В глубине лесной чащобы, где не то что человечьих – звериных троп не было!, в буреломе, в перекошенной
деревянной избе -  обитала Ведьма, что на себе носила лохмотья из оленьих и волчих выпороток*. На
версту от ее источенного короедами жилища не водилось ничего живого: зверь не шастал, птица не летала
и не вила гнезд; весной не слышно было жизнерадостного щекота соловья, не слыхать и стрекотания
сороки и пугающего: ПУГУ! – из дупла по ночи, не жужжали жуки и мухи. Из-за густого переплетения сухих
ветвей над головой, закрывавшие от взора небо, вяло просачивался солнечный свет. Вечный полумрак
господствовал здесь, окутанный легкой дымкой бледного тумана. Мертвые деревья, с которых даже
грозовой ветер не в силах был сорвать черную листву зловеще шелестели, навевая неприятные
предчувствия; шуршащая жухлая трава под ногами, словно тупым ножом резала нервы, заставляя раз за
разом  оглядываться назад, то через плече, осеняя себя крестным знамением, остерегаясь чего-то! Лишь
светлячки – единственные из живых существ, помимо старой Ведьмы – тысячами, сотнями тысяч кружились
в прелом воздухе под плетеными сводами, деловито копошились на влажной земле, на скользких  от
влажности стволах немых деревьев, источая холодный зеленоватый свет…
Сюда-то и наведывалась Панна.
Для чего людям обращаться к этим богомерзким служителям темных сил? Чтобы  получать от них
исполнения их самых сокровенных, корыстных, порочных желаний. Вот и Панянка,  оказавшаяся на
поверку с червивою душою, принимала от колдуньи темные советы и всякое магическое зелье. Дело свое
Ведьма знала хорошо: варила сомнительные микстурки, зелье приворотное или отворотное… а по случаю
особый яд, на только ей известных травах, который вызывал помешательство и мучительную смерть. Также
с помощью черной магии создавала сильный напиток, который давал  неограниченную  власть над волей и
желаниями несчастного, одурманенного им. Просто подмешиваешь чары в питьё или пищу – и дело готово!
Карга с охотой помогала Панне во всем, применяя свою наследственную сверхприродную силу для
достижения коварных замыслов. Вознаграждение за свои труды брала более чем скромное – брала
продуктами. С голодной жадностью выхватывала она из рук Панны лукошко из лозы, покрытое сверху
белым платком, и практически не прожевывая, принималась поглощать ее содержимое. Жаренное или
вяленое мясо проглатывалось вместе с костями, если попадались; пшеничный хлеб – неизменно облипал
крошками вокруг засаленного гадкого рта; немного фруктов и овощей по сезону. Проталкивала все в глубь
бездонного желудка парным коровьим или козьим молоком, а также, что предпочтительней,  крепким
виноградным вином.
Высушенная как гриб, прожорливая старуха, получая относительно небольшую плату, заведомо обрекала
себя за колдовство на вечные муки в Гиене Огненной, чего нисколько не страшилась. Совершала все
пакости старая дрянь, больше из чувства родственного долга. Ведьма была двоюродной бабкой по линии
отца нашей Панны, много лет назад избежавшая наказания за преступления против Бога и народа
христианского. Наказанием назначена ей была смертная казнь: толи утопление в болоте, толи битье
камнями, толи сожжение – сама старуха уже не припоминала подробностей. С тех пор и живет каргища в
глуши лесной, и общается исключительно с внучатой племянницей да сама с собой, глядя на себя в
искаженное отражение мутной воды, коей наполнен был ведьмовской чан. Помогала ей, время от времени
колдовскими штучками, взамен награждаясь сытой отшельничьей старостью. Немаловажный и любопытный
момент заключается в том, что много лет назад именно Панна помогла ускользнуть бабке от горькой участи.

На то время она была еще ребенком, дочерью деревенского кузнеца. Той смутно памятной темной ночью,
семилетняя девчушка, прокралась во двор к деревенскому старосте. На улице стояла глухая полночь.
Подкрасться к здоровенному дядьке с топором подле левой руки (правая отсутствовала) и вытянуть из-за
пазухи грязной и латаной рубахи ключ от тяжелого амбарного замка, не составило большого труда и
особого риска. Страж спал мертвецки пьяным сном под брюхом телеги, гружённой дровами и храпел так,
что поглохли все старостовские собаки, поэтому те ничего не услышали и ни разу не залаяли на
малолетнюю преступницу.  
Бабка лежала на боку совсем нагая, связанная по рукам и ногам. Не ведая от страха и боли – что творит –
грызла зубами еловую опору, воя и скуля. Проникший вслед за девочкой лунный свет, показал на левой
груди, корчившейся женщины,  свежее тавро в виде буквы «В». Ставил его каленым железом сегодня с утра
собственноручно приходской батюшка с пожеланием: вечно гореть в пекле! Девчонка ловко перетерла
острым черепком битого горшка травяные веревки, и они бесшумно скрылись, словно два призрака во тьме,
покровительнице всех злодеев…
Дальнейшие подробности той ночи и события следующего дня – пересказывать не стану. Во всяком случае,
не сегодня, ибо та история не имеет ни прямого, ни косвенного отношения к нашей повести.

Тринадцать дней к ряду подсыпала в питьё Князю коварная женщина магическое зелье и добилась-таки
своего. Злым чарам  не мог противостоять он бесконечно, и был совершенно околдован.
Она утвердила над, растаявшей и размытой снегом по весне, волей мужа - полное подчинение и
безоговорочное послушание. Он закабалился. Превратился в жалкого послушного раба. Манкурта. Теперь-
то хитрая Панна исполнит свой злодейский замысел – избавиться от молодой княжны – главной наследницы
огромного состояния, раз и навсегда! Довольная собой и открыто радуясь свершению задуманного, жена-
мегера велит бедному   отцу собрать тот час слуг и солдат на острове, что посреди живописного озера, и
возвести из черного камня дом. Беспрекословно повинуясь велению жены, организовывает авральное
строительство на Цветочном острове. Все сразу смекнули, для кого они должны выложить из грубого камня
темницу – да куда им против хитрой чародейки?! И что мог придумать он – отец? Какой выход из положения
можно найти - после угроз смерти его дочери, если он не будет смиренен? Пусть невольница, главное - что
будет жива, а там…
Башню поставили в три недели. Подавленный горем Князь умолял жену не обрекать на вечное одиночество
и безотрадное существование единственную дочь. Но приказы Панны обжалованию не подлежали.
Несчастный отец под влиянием злого волшебства не имел сил противостоять давлению. Сознание
совершенно и окончательно размякло, рассудок мутился и перемешивался, словно завихрения воды в
быстром ручье. Выпросить удалось лишь одно свидание в четыре дня для поставки продуктов дочери, чтобы
не дать ей погибнуть голодною смертью. Верные княжеские  слуги и железные стражи трепетали и немо
подчинялись страшной хозяйке, ее требованиям. Боялись. Даже в глаза, хоть вскользь, глянуть не смели –
почитали за Горгону. За ту самую, о которой рассказывал на базарных площадях слепой старец Гомер,
развлекая разношерстную публику сочинительством небылиц, зарабатывая у скупых зевак кусок хлеба.
Дочь перечить воле мачехи не стала, опасаясь, как бы злодейка вовсе со свету бедного папеньку не извела,
а ради него она готова жертвовать собой и выдержать все испытания.
Так и жила молодая узница на острове одна одинешенька, а вокруг вода и нависший со всех сторон над
озером высокий лес с его голосистыми пернатыми и четырехпалыми  обитателями. Попыток бежать не
предпринимала: во-первых, осуществлять побег нужно вплавь, чего она к сожалению не умела; во-вторых,
по известной нам чуть выше причине.
По соглашению Князь раз в четыре дня приплывал на тихо скользящей по волнам лодке к дочери.
Привозил всякое кушанье, и пока не начинало смеркаться, и зажигалась в недосягаемом полету птицы небе
первая вечерняя  звезда, понурив голову, беседовал с девушкой, несправедливо наказанной злой мачехой.
Рассказывал ей все наслышанные им вести, что в мире нынче за положение, какие моды у теперешних
горделивых знатных панянок. Привозил, бывало, кроме продуктов - красивый наряд, пополняя ее гардероб
то новым платьем, то кокетливым чепцом  или новой парой обувки искусной работы итальянского или
французского башмачника. Та могла часами смотреться в отражение большого зеркала - единственный
предмет роскоши, который позволено было иметь девушке, находясь в заточении -  любуясь своею
красотою и очередной обновкой, то и дело от восхищения хлопала в ладоши и, счастливо улыбаясь,
кружила в танце…
Когда наступала пора прощанья, с помутневших глаз Князя текли горькие слезы раскаяния и отчаяния.
Брал ее маленькие ладони в свои и просил прощения за свой тяжкий грех. Та целовала отца в морщинистый
лоб, гладила по голове, по тронутых благородной сединою волосам. Как постарел ее несчастный батюшка –
право, не узнать! Нет, она не считает его виноватым и по-прежнему горячо любит и жалеет.
В те дни, когда к Княжне не навещался отец, на свой страх и риск, являлся знаменитый в округе балагур и
затейник – Скоморох. Поднимал узнице настроение забавными фокусами и остроумными шутками,
частенько обсыпал кучей колкостей новую злую хозяйку. Веселая узница, сидя на скамеечке, у самой воды,
смеялась. А при расставании, девушка нежно обнимала и благодарила весельчака. Тот, смахнув рукавом с
глаз соленые капли, садился в лодочку и, загребая длинным веслом воду, уплывал.
К сожалению, беде свойственно нарастать снежным комом, что катит с вершины ледяной горы. И если не
найти выхода в противоборстве – будут несчастья чередоваться – одно за другим.
Так  случилось следующие. Скоморох в одно из своих тайных посещений, пытаясь отвлечь невольницу, так
рассмешил ее, валяя дурня, что звонкий девичий смех услышала сама Панна. Она в это время, как
некстати, прогуливалась верхом неподалеку по лесу. Мигом примчалась к озеру и узрела картину весьма ей
не понравившуюся: Княжна безудержно хохотала и совсем не выглядела несчастной, чего она так жаждала.
Ее пробрало такое бешенство, что всю колотило, в груди буйствовало лиходейское пламя, требовавшее  
выхода во мщении. Не выдав своего присутствия, Панна тут же тихонько развернула лошадь и поскакала
домой, скрипя от злобы зубами.
Того же дня, когда под вечер явился Скоморох, его схватила, по приказу, стража и забила батогами до
полусмерти. А на вечер следующего дня, отдала его за грош, будто какую-то безделицу, проезжему
важному поляку. Вместе с тем она и Князя не пощадила.  В порыве бешенства велела замуровать его в
одной из подвальных комнат.
А вскоре, Панна вместе со всею прислугой и немецкими найомниками, прихватив все сокровища княжеской
семьи, переехала в свое поместье за лесом, доставшееся ей после смерти первого супруга.

Пролетели четыре долгих дня, затем еще четыре, за ними еще… так прошел месяц томительного ожидания,
а Княжна так и не дождалась отца. Подсказало ей сердечко, что злая мачеха, таки загубила его душу.
Вволю наплакавшись, изможденная и сломленная девушка решается на отчаянный поступок.
Выбирает из своего богатого гардероба красивое белое платье, одно из самых любимых, и находясь в
отрешенном состоянии от всего мира, наряжается, стоя у большого зеркала. Поправляет каждую складочку,
каждую пуговку, намертво затягивает корсет, что не вздохнуть. Рывком срывает с шеи крестик вместе со
шнурком, тушит дыханием слеповатое освещение свеч и, гордо подняв голову, выходит из башни на
дневной свет.
Казалось бы - вот-вот недавно, солнце,  мягко оттолкнувшись от восточного горизонта, окунуло одну треть
неба в алые краски и вот, оно, уже перепрыгнув половину небесной сферы, ослепительно зависло в зените.
Всюду порхали бабочки и стрекозы, высоко над головой пели звонкоголосые пташки – чудесный день! Но
Княжна ничего того будто не видела и не слышала. С застывшим взглядом подошла она к воде и,
бросившись в прохладную воду озера, камнем идет ко дну.
К вечеру вода в озере из чистой и зеркальной сделалась смрадной и черной, словно топленая смола. А
когда прошла летняя ночь, и поутру встало солнышко над лесом, даря свет и тепло миру, не рассеяло оно
густого молочного тумана над озером, ставшего с той поры постоянным. Был он настолько непробиваем для
взора, что с берега совсем не видать стало острова.



                                                   ЧАСТЬ 2

Прошло лет двадцать или тридцать, может и  того больше – не знаю. От когда-то хвалебного дома
румынского Князя остались одни руины и воспоминания. Все паны, жившие в здешних окрестностях, в
числе их и Панна, давно выехали. Потому как до этих тихих благолепных мест добрались полчища
басурман, словно нашествие саранчи. Топтали тысячами копыт хлебные поля, грабили, жгли дотла жилища
мирных жителей, оскверняли невинной кровью землю христианскую. Старых и немощных казнили на месте,
молодых и здоровых, сковав бряцающими кандалами, уводили на землю свою басурманскую. Продавали
женщин, мужчин и детей, как обычный товар на невольничьих рынках Кафы и Царьграда.
Вдаль, на несколько верст вперед, тянулись цепочкой порабощенные люди и обозы с награбленным
добром. Мужчины и женщины, стирая от долгой утомительной дороги до белой кости подошвы ног, сбивая
живьем об острые камни ногти, покорно шли вперед, потому что знали – отстающих казнят на месте без
раздумий. Бежать из плена, придумав хитроумный план, когда они в дороге – шанса не единого. Татары не
сводили  с них хищного взора ни на миг, сидя в седлах низкорослых степных лошадей. Ночью несчастных
сбивали, словно скот, в кучи, разжигали вокруг костры и выставляли неусыпных часовых. Ночной воздух
наполнялся невольничьим плачем, земля пропитывалась горькими слезами, а песни о неволе, о выпавшей
горькой доле подымались к самим звездам, холодно смотревшие вниз и ни капельки, кажись, не
проникались увиденным. Татарские воины  не прерывали тех песен, ибо не было их красивей и созвучней.
Музыка  голоса и слов завораживала, вызывая в их зачерствевших душах приятные волнения.
К юным красавицам и детям – отношение было менее жестоким, чем к остальным и все-таки. Ожидали
девушек – судьбы жен и наложниц басурманских начальников. Очень высоко ценилась их красота на
азиатских рынках. Женщины постарше отводились для утехи рядовым татарским воякам. По прибытии же
их продавали в качестве прислуги. Мужчинам предполагалась роль каторжников на каменоломнях,
строительстве, гребцов на торговых и военных галерах. Или, просто-напросто, прилюдная длительная и
мучительная смерть на мусульманских площадях для развлечения бездушных горожан, охочих до таких
зрелищ. Из детей малых – их обычно везли на телегах, как и нетронутых молодых девчат – растились
янычары. Со временем они забывали свою веру, бусурманились и возвращались под зелеными знаменами
пророка назад в Украину, чтобы рубать матерей и отцов своих, братьев и сестер обращать в рабство. Не
оставалось в них уже ничего человеческого.
Гонят воины аллаха невольников через леса, холмы, вброд через реки и вязкие болота, через Дикое поле
вглубь земли поганой, прочь от земель окраинных, именованных Украиною. Горе. Ох, горе, тебе матушка
Украина! Кровь детей твоих  пьют и на поругание забирают в края далекие. Где справедливость? Бог?!

За річкою вогні горять
Там татари полон ділять.
Село наше запалили
І багато розграбили
Стару неньку зарубали,
А миленьку в полон взяли.
А в долині бубни гудуть
Бо на заріз людей ведуть
Коло шиї аркан в’ється,
І по ногах ланцюг б’ється.
А я, бідний, з діточками
Піду лісом стежечками, -
Нехай йому із водою...
Ось-ось чайка надо мною...

Татарские полчища, отдавшиеся под владычество турецкого султана, слыли хорошо вооруженными, отлично
подготовленными и организованными солдатами, знали военное ремесло на высоком уровне. Набеги татар
на Украину были обыкновенной хозяйственной необходимостью.
Своими регулярними набегами турки, совместно с татарскими силами удержали в страхе всю Европу. Но не
украинское казачество. Оно являлось свого рода надежным щитом сдерживающим натиск басурман -
защищая весь хрищенный мир от порабощения. То были храбрые, находчивые и веселые люди. Их
железные характеры годами закалялись в битвах на суше и морских побоищах. Бились с турками, ляхами,
татарами, с московией. Вне всякого сомнения – это лучшие вояки во всей Европе своего времени. Частенько
за помощью к запорожским козакам обращались и русский царь, и Речь Посполитая, и молдавский
господар, и римский папа, и французский король. Кто спас французский  престол от притязаний с
Испанской стороны, как не казаки, во главе с легендарным кошевым отаманом Сирко! Славный был
козацький предводитель, таких поискать – да не сыскать! А какие славные победы одерживали запорожцы
на
море? Надо ли вспомнить бесшабашные погромы, утворённые казаками на маневренных чайках в Варне,
Килие, Измаиле, Аккермане, добравшись аж до Малой Азии и атаковав ее? Как в 1615 году султан кусал
себе локти, наблюдая из окна своего роскошного дворца, как горит константинопольская гавань, а в море,
достигая горизонта, как бы насмехаясь над нерасторопными турками, белели паруса неуловимых чаек.
Но, несмотря на все заслуги казачества перед всем христианским миром, платили им черной
неблагодарностью. Предавали и подставляли под удар, при первом  же удобном случае, соседи-державы, с
которыми официально была временно налажена дружба. Но дружба была, как оказывалась, только на
бумаге. Скажем прямо, те мирные договора не стоили и гроша ломаного. В правилах того времени было
выжидать пока твой потенциальный противник обессилеет. Внимательно следили, хитровато щуря глаза,
как язва их соседа постоянно кровоточила и розросталась от вооруженных стычек, вспыхивающих то с
одного боку то с другого, то изнутри, и потом без лишних усилий пытались прибрать  его к рукам,
навязывая ему свою волю и правление на свой манер. Этот трюк был любим всеми государствами-
хищниками во все эпохи, какую не возьми. Применялся он к украинской земле не единожды. Боялись
потому что, как черт ладана, крепнущую казацкую державу, являющуюся,  по сути своей, демократической
республикой „христианского толка”...
Но, что же это мы? Кажиться я отвлекся. Прошу прощения, будет с вас исторических справок! Я  полностью
отошел в сторону от нашего с вами рассказа, и уже забежал на много лет вперёд, минуя необходимую
хронологию, которую так любят все канцелярские чиновнички. Повествуемая мною история случилась
гораздо раньше тех известных всем и славных событий, приведенных мною выше –  во дни, когда только
шло зарождение казачества, как государственной и военной организации. И когда само слово “козак”-
попадало на слух ещё довольно редко, а на страницы деловых документов тем паче. Да и то - чего таить -
по большей части, оно было тождественно скорее с недостойным словом “разбойник”. Почему? Всё просто,
потому что такое определение новой, всепоглощающей умы и сердца простых людей национальной силы,
возрастающей из обычного степного и лесного добычнечества, было на руку существовавшей на то время
власти, насильно навязанной и чуждой нашему народу. Они прекрасно осознавали, во что может разрастись
вольное казачество и каким метким ударом оно может сразить ненавистные узы иноземного господства. И
так, продолжу.

Панны разъехались  кто куда, в большой панике, спасаясь от разорения и беспредела татарських орд,
которые, как молния налетали на деревню или город и дочиста разграбливали. Вместе с ними, само собою,
исчезли и все остальные горожане и крестьяне. Здешние земли обезлюдели  надолго.
Годы шли. Но оставаться необжитой трудолюбивыми людьми и не видеть плуга; косы поутру, когда на
сочной высокой траве роса отсвечивает мелкими бриллиантами теплые лучи солнца, восходящего в синеву
небес и не давать золотых урожаев пшеницы – поистине и во славу щедрая дарами земля – не могла. Через
время, после последнего набега, здесь стали появляться небольшие поселения вольных крестьян. Они
больше не от кого не зависели и никому больше небыли должны, жили мирно, сами по себе. Сбегали от
жестоких, алчных хозяев, державших их в унизительном ярме крепостного отбывая повинности. Заселяли
устья и русла рек около лесов, широкие территории низин между величественными холмами, защищая себя
и свой дом от могучих степных ветров. Строили маленькие уютные белые домики, крытые соломой и
камышом; занимались охотой, рыбалкой, пчеловодством, разводили домашний скот и торговали шкурами
пушных зверьков по городам. Распахивали плугами под хлеба бескрайние равнины, впрягая сильных и
медлительных, но трудолюбивых волов: Цоб! Цоб-цабе! Цоб… Вольные люди не ленились – работали,
потому что на себя, и природа щедро одаривала их своими неиссякаемыми богатствами. Лес давал им пищу
и зверья разного, река – рыбу. Обработанная плугом земля давала щедрые урожаи пшеницы; на грядках
густели овощи; плодовые деревья в садах, около хат, обвисали ветками до самой матушки земли,
облепленные наливными яблоками, грушами. Красовалась и густо краснела, стесняясь собственной  
привлекательности вишня и горделивая калина в яру. Из льна и конопли женщины ткали полотно, а уже из
него шили одежду, вышивали рушники. Здесь всякий христианин жил на воле и в достатке, занимаясь
натуральным хозяйством. Богатая добыча, свободная жизнь имели особую неповторимую
привлекательность. Все у них водилось и всего всем хватало, и чувствовали себя  потому  счастливыми и
защищенными: «…трудящийся да яст; не трудящийся же да вкусит от плодов безделья своего»*.
Но была одна неприятная… Нет! Скорее, очень жуткая вещь, пугающая этих людей до дрожи в коленях и
вздыбленных волос на голове, почище басурман - Белая Княжна. Даже самый отчаянный смельчак не смел,
приближаться к Черному озеру, днем и ночью, и в любую пору года, которое окутывал туман, да такой
густой, хоть ножом бери нарезай!, а вода в нем не замерзала зимой даже в лютые  крещенские морозы.
Любого кто приближался к нему, подстерегала верная погибель, а душа была обречена на вечные муки,
насильственно  заключенная в глубинах черных вод. И их мученические души никаким образом и никакими
усилиями не могли достать, вырвать из когтей зла - ангелы, чтоб забрать на небо, к свету и к Господу Богу
для райской опеки. Ни один крещенный христиан – будь-то мужчина, женщина или ребенок – подходивший
к воде Страшного Озера, домой не возвращались никогда.  Захватывающие, холодящие сердца и умы
слушателей истории – пересказывали всем желающим бывалые охотники. Страшилки об исчезновениях
людей, что натыкались на Проклятое Место: по незнанию, по неосторожности, может из-за праздного
любопытства, из явственных историй, слухов, домыслов – переросли в местную страшную легенду. Она
повествовала о том, что всех, кто подходил к самой воде лесного озера: охотник преследующий добычу,
женщина, собирающая ягоды и грибы в лукошко, игравшие в лесу детишки – Белая княжна неизменно
садила их в лодку и  увозила сквозь Вечный Туман,  хлюпая веслом, прямехонько в Пекло. Некоторые
добытчики рассказывали, будто слышали, как ужасная Княжна то горько плачет, то от чего-то весело
смеется, то кличет из тумана отца. А стоило им проявить беспечность – подобраться ближе – как из тумана
к берегу сама собой причаливала прогулочная лодочка без весел, и ласковый девичий голос манил в гости.
Воздух вокруг любопытствующего сгущался, тяжелел и начинал подергиваться  рябью, будто ключевая вода
в большом корыте потревоженная ветром, или как даль горизонта в страшную жару. И безудержная
фантазия нечистой силы, принималась разыгрывать страшный спектакль.
Глядя сквозь колышущееся марево, контуры деревьев и кустарников чудным образом начинали искажаться,  
и возникала иллюзия того, что все: и деревья и трава, и трухлявый, покрытый мхом пень – оживали.
Мерещилось, даже небо, проглядывая вверху над головой через переплетения  ветвей, ворочаясь и
пульсируя, опускалось на землю, стремясь раздавить своею чудовищной тяжестью. Вот оно коснулось
макушек трепещущего в острахе леса и тут же под его неимоверным весом начинают бессильно
пригибаться. Стволы деревьев задрожали и с жалобным треском всё больше и больше стали крениться к
земле; ломаются тяжёлые ветки и с шумом летят вниз; в воздухе, словно в диком хороводе, кружатся
листья. Ну, всё – конец. Ноги приросли к земле, буд-то корни пустили. И шагу не сделать. Сейчас
раздавит!!! И вот -  небо, обросшее свинцовыми облаками, пружиной устремляется обратно вверх, где ему и
положено быть. Деревья облегчённо выпрямляются. Картина настолько впечатляющая, что может тут же
ввергнуть неподготовленного, к таким розыгрышам, человека в паническое отупение.
Отовсюду становятся слышны десятки голосов то одновременно, то в разнобой шипящие, как змеи, твое
собственное имя и от этого делалось ещё страшнее. Еще десятки невидимок хрипло смеялись и их смех был
схож на карканье воронов. Жаром страха сжимало голову, словно ковальскими тисками. Чудился утробный
детский плач, исходивший толи из-под сырой земли, а может, пробивался сквозь плотный туман над озером
или из самих глубин смрадной воды…
Злобно завывал нарастающий холодный, как сама смерть,  ветер, кружил над лесом, нагибая его зеленые
макушки. Пролетая между деревьями, обтирал своим невидимым, но мощным телом стволы яворов, ясеней,
лещины, наклоненных над водою печальных верб – легко счесывая с них грубую кору и мох. Дерзко
трепал и ерошил пышные убранства дождливо шелестящих осин и пятнистых березок. Терся о сморщенную
кору исполинских дубов и облепившие его лишайники, волновал своим холодным дыханием шелковую
траву.
Звук барахтанья и хлюпанья кого-то в воде, неуловимого взглядом из-за тумана – вытряхивал из
оцепеневшего тела душу.
Голоса, смех, плачь, шум листвы, барахтанье в воде, треск ломающихся ветвей – все эти чудовищные звуки
разом, временами внезапно обрывались на середине, будто сверхъестественная и могущественная сила
запирала их, резко захлопнув крышку волшебного ларца, из которого исходил весь этот шум. А может
просто от дикого ужаса пропадала на короткое время сила слуха? Как знать. Но через мгновения вновь
раздаются страшные дьявольские голоса и звуки.
Вот ветер ворвался в дупло сгорбленного от старости явора и, протяжно завыв, выгнал из него насмерть
перепуганную белку. А из тумана вынырнул, разрывая его края в белые клочья, вихрь в пять человеческих
ростов вышиною. Ревя, и бешено свища, он всасывает в себя комья земли, траву и столбом несется через
играющую волнами поляну, к столетнему великану. Кажись, в безумном танце вращающегося вихря, можно
рассмотреть, мелькающие,   едва уловимые очертания, химер. Они клацают челюстями с кривыми острыми
зубами, подмигивают и высовывают длиннющие раздвоенные гадючьи языки. Перечеркнув поляну и
оставив после себя рыхло-черный след, вихрь со всей силы ударяется о могучий дуб и осыпается сухим
пыльным градом наземь. Издав предсмертный протяжный стон, который поднявшись  высоко над зеленым
телом леса и пролетев несколько верст по воздуху, затих.
Поднялись в небо стаи птиц, потревоженные дьявольским стоном, и беспокойно закружили над лесом. И
снова гробовая тишина, и давление ужаса в висках, его горячее дыхание в затылок и костлявые незримые
ледяные пальцы, пляшущие по всему телу.  И когда неведомая сила начинала мягко, но уверенно толкать
окостеневшего зрителя сего сатанинского спектакля в спину к воде - направляя к преставшей до берега
лодке – любой храбрец в панике уносил ноги прочь от мистического места, голося, что сил. Если ещё
слушались ноги. И не останавливался пока не выбегал из лесу. Там он, совершенно выбившийся из сил и
задыхаясь от стремительного бега, падал лицом в траву, приводя дыхание и мысли в порядок. Ему повезло.
Опасность осталась позади.
Всего лишь немногим удалось спастись бегством. Много же люду осталось во владениях Проклятого места
навсегда.

Однажды, через описываемую мной местность проезжал храбрый козак-характерник*. Остановился он на
ночевку в одном из здешних вольных поселков, размещенный вблизи леса. Жители приняли его хорошо, с
почестями. То был славный, всем известный в свободных землях казацкий Атаман. О нём шла молва во все
уголки уходов*: что он с небольшим отрядом плохо вооружённых людей, именуемых себя «казаками»,
громили татарские и турецкие корабли в устье Днепра. А крымский хан и нечестивый султан,  одно шлёт
жалобы польскому крулю с четными просьбами найти управу на сих безрассудных сарацин*; которые из
мирных промыслов в степных уходах, рыболовства, охоты и пчеловодства - перешли на сторону разбоя и
смуты. Занимались, как значилось в тех письмах: «битьем пастухов татарских». Задавали жару татарским
ушкалам*, гоняя их, как стадо блеющих от страха овец, по всему Дикому полю.
В храбрости и по уму, этому казаку, в силе и мастерству боя на шаблюках, а также стрельбе из пистолей –
равных не было ему. Говорили, что его, и сама безносая с косой не берет, и черти обходят десятой дорогой.
А когда он скакал на своем добром коне, цвета вороньего крыла, по степи битым шляхом – трава и цветы
припадали к земле, а через лес ехал – листва со столетних дубов сыпалась. И сам степной вольный ветер-
гуляка, не решался соперничать с тем конем в скорости. Потому что и прозвище того коня подходящее:
Ураган.

Жители поведали казаку об их злополучном лесном озере и просили его стать им на защиту, против темных
сил гиблого места и навсегда покончить с Белой Княжной, и ее  недоброй славой. Поселенцы были уверены
в том, что это по плечу такому славному казаку, десятки раз стававшего на смертный бой, против сильного
и коварного неприятеля. Ведь главенствующий казацкий закон – защищать народ православный и веру
Христовую от иноверцев и захватчиков. Одна женщина и вовсе упала в слезах перед казацким ватажком на
колени. Не далее как два дня назад Княжна забрала с собой ее мужа и двух сыновей охотящихся в лесу.
Козак, не раздумывая, согласился помочь.
На следующий день, потягиваясь и сладко позевывая, козак разлепил веки и быстренько спрыгнул со стога
душистого сена, кое обосновал себе как лежанку, под бока кинув кожуха. Полюбовавшись багрянцем
рассвета, несший на смену ночной свежести, душность летнего дня - стал хлопотать. Напоил холодной
родниковой водой коня, дал овса, расчесал ему гриву, сам, наскоро закусив, принялся проверять
амуницию, чистить и затачивать оружие. Покончив с этими обыденными церемониями, по-козацки
залихватски прыгнул в седло и погнал через лес к таинственному озеру, где воочию совершаются
волшебства и преступления.
Обгоняя ветер, Ураган доставил Атамана куда надо, менее чем за четверть часа. Коня он стреножил и
оставил щипать сочную траву на веселой полянке. Сам же направился к туманным водам. Бухая и, в
одночасье, цокая серебряными подковами, коими были подбиты каблуки его сапог, подошел к краю
лодочной пристани. Прочная, безщельно сколоченная платформа из толстых и широких дубовых досок была
надежной. Ее удерживали над водой два сосновых столба, уходящие вниз, сквозь толщину чернильно-
черной воды в дно водоема. Замер статуей, вслушавшись в звуки, доносившиеся далеко из тумана. Слышал
он явственный скрип дерева и скрежет металла, схожий на тот, что издает не смазанное колесо телеги и
звонкий девичий смех. А за спиной, в лестной чаще, неустанно отбивал дроби дятел.
Так он стоял некоторое время весь обращенный вслух. И вскоре из зловещей белизны показалась ТА САМАЯ
лодка. Она остановилась, глухо стукнувшись носом о деревянную пристань, в казацких ногах. Козак, не
колеблясь, ступил в нее. Тут же челнок подхватила неведомая сила, и поплыл в туманную неизвестность,
все ближе и ближе к долетающим до ушей из белизны тумана звукам.
Вот сквозь белые клубы стали вырисовываться очертания острова. Разглядел скамью под навесом у самой
воды; в аккурат по центру острова темнела невысокая пузатая башня со шпилем, крытая красной
черепицей. Лодка ткнулась о берег и остановилась. Краем глаза Атаман успел заметить, как в черноте воды
замелькали неясные, едва различимые тени. Придерживая одной рукой свою легендарную саблю с дорогой
рукоятью, сошел на твердую почву.
Скрип и смех лился с другой стороны из-за каменного дома. Нахмурив брови и накрутив на ухо седеющий
оселедец, пошел на голос.
Вся поверхность необыкновенного острова была устлана травой и цветами. Туман – известный похититель
красок, не в силах был спрятать красоту дивных цветов. Они контрастно сквозили сквозь невесомое молоко,
фантастически ярким окрасом и было их столько, что мнилось казаку: идет он по живому волшебному
ковру; остров будто соткан из цветов и мягкой травы.
Обойдя круглые стены башни, и, оказавшись на противоположной стороне, козак обнаружил девушку,
убранную в белое платье, которое может себе позволить только особа голубых кровей. Та по-детски
беззаботно развлекалась, качаясь на качели. Качели, как и скамья с противоположной стороны, была
установлена у самого края берега. Скрипя металлом и деревом, выносила Княжну далеко от берега и
высоко над озерной гладью в молочные ворочающиеся клубы, что доставляло ей неимоверное удовольствие  
и смех. Козак  стоял молча и наблюдал, ожидая, что же будет происходить дальше.
Княжна хоть и сидела, раскачивая качели спиной к нему, да про его прибытие знала – в этом не возникало
сомнения.
Качели стали замедляться и когда остановились вовсе, девушка с грациозной легкостью лебедя соскочила
с нее и пошла навстречу гостю, сияя ему приветливой улыбкой. Природа наделила ее красотой щедро:
нежная белая кожа, большие бирюзовые глаза, маленький носик, бровки шнурочками, алые мясистые уста
и щечки с чудными ямочками. Имела стройный стан  и спадающие до изящно утонченной талии густые
шелковистые волосы. Она взяла Атамана под руку – стали прогуливаться.
Голос ее был нежен и мил, как сладкая музыка для слуха и сердца;ёё цветы, источая благовония, ласкали
обоняние, и у отважного козака от того стало легко и спокойно на душе. Усомнился – может ли эта
чувствительная и хрупкая девушка совершать кошмарные преступления? Она ли то чудовище, о котором
местные поселенцы насочиняли страшных историй и сплели общими усилиями жуткую легенду? Нет. Не
верилось ему. Это же ангел! Ангел, спустившийся с небес, и принял земную плоть и кровь.
Здесь царила прохлада и сырость, не взирая на то, что за пределами этого места, в это самое время,
палила серповая жарища. Остров и озеро жили отдельно  от остального мира, по своим законам, не
подвластные природе.
Хозяйка острова искренне радовалась гостю, все расспрашивала: а как, да что происходит нынче в Европе,
идет ли еще война в Румынии, а какие наряды носят горделивые титульные модницы? Все интересовало
благодарную внимательную слушательницу. Девушка  счастливо улыбалась и хлопала длинными
ресницами, а когда казак отвечал ей улыбкой – заливалась румянцем и опускала глаза, стыдясь поднять их.
Отдохнуть они присели на скамью. Княжна доплела венок из цветов, словно корону одела на свою голову,
сразу притихнув, как бы, собираясь с духом, и вдруг спросила:
- Что ты знаешь, храбрый козак, об отце моем и что знаешь о мачехе?
- Ничего не знаю, - пожал широкими, могучими плечами кошевой атаман.
- Ничего?!! – враз рассердилась Княжна, а эхо, подхватив, еще несколько раз, зло повторило: «Ничего?!!»,
выкрикивая из тумана тот тут, то там, силясь перекричать самое себя.
Она отпустила его руку. Поднялась со скамьи. С нею поднялся и казак, отгоняя от себя обезоруживающую
умиротворенность:
- А, правда, Княжна, то, что ты люд православный губишь в сем озере, и нет в тебе ни жалости, ни капли
сострадания?
Княжна, обжигая взглядом, мучительно отвела глаза:
- Правда. В этом мое проклятие. Тебя я, храбрый козак, тоже заберу на дно озера. И будешь мне служить
вечно ты…
Еще чего! Козак тут же оголил саблю и хотел одним широким махом срубить Княжне голову – да вышло не
так просто, как казалось!
Из воды разом выскочили утопленники, счета им не было, схватили неустрашимого казака по рукам и
ногам, и давай затягивать в озеро. Хоть какой и не был сильный казак, хоть какой и не была острой его
сабля из дамасской стали, а все же справиться с несколькими дюжинами врагов, не страшащихся острой
стали, был не в силах.
Озерная нежить по-звериному скалила гнилые длинные зубы. Рычали, толкали друг дружку, пытаясь
каждый себе схватить казака – да покрепче! –  чтобы кости и позвонки его хрустели и ломались.
Выламывали мертвецы казаку руки, запрокидывали голову ему, едва  не срывая ее с могучих плеч. Руки
утопленников, худые и жилистые с потрескавшейся одеревенелой кожей, поросшие местами болотным
бурным мхом, грубо тянули за руки, обвивали тело, хватались за края его одежд. Иные впивались своими
волчьими клыками в икры, прокусывая сапоги, в попытке свалить могучего воина с ног. А на берегу в это
время  неистово метался и ржал взволнованный Ураган.  
Из-за долгого пребывания на дне проклятого водоема озерные жители, жуткие на внешность, а у
некоторых, из-под гниющих одежд и скользкой вязкой плоти серели ребра и позвонки, вызывали чувство
гнетущего отвращения и ужас – у кого-то, но не у закаленного битвами воина. Он отчаянно отбивался, и
сдаваться не собирался. В их желтовато-белых, лишенных зрачка глазах, читались ненависть к чужаку и
тупое послушание своей повелительнице.
Атаман, крепко сжав зубы, рычал, как и это сатанинское отродье, и в очередной раз, изловчившись и
освободив на время правую руку, крепко сжимающую лихую саблю, срубил одной утопленнице, с
обнаженными персями, голову. У той вместо волос росли уже водоросли. Другого уродца разрубил пополам
наискосок, от правого плеча до левого бедра, и из его нутра вывалился шевелящийся клубок пиявок.
Заверещали, зарычали сердито утопленники, повиснув на его правой руке, пытаясь вырвать оружие у
воина вместе с рукою. И уже по грудь затянули его в озеро.
- Да восстанет Бог, и расточаться враги Его. И да бегут от лица Его ненавидящие Его! Как рассевается дым,
Ты рассей их; как тает воск от огня, так нечестивые да погибнут от лица Божья…
Ничего не видящий обезглавленный труп нащупал козацкое горло и сдавил его обеими руками так, что не
смог далее говорить он слов из святого писания. Не боялись, сучьи дети, молитв и слова Божья из книги, и
уже по самый подбородок загнали в воду.
- Постой, Княжна! Не торопись меня губить – успеешь. Предложение у меня есть… слово последнее… –  
прохрипел и пробулькал находчивый козацкий атаман.
Княжна остановила слуг, когда уже над водой виднелась только бритая голова чуть выше бровей и
казацкий чуб.
Предложение было таковым: Княжна отпускает козака на свободу, даруя ему временно жизнь, но лишь на
три дня, чтоб со светом божьим попрощаться, а взамен он попытается разузнать для нее все, что удастся о
судьбах Князя и Панны. И ровно через три дня, на день четвертый, он возвратится к ней и примет смерть.
Гарантом того, что он не сжульничает и не сбежит, как заяц от медведя – его слово. Слово козацкого
рыцаря. Княжна на условие согласилась.

Лодка скользила, слегка покачиваясь, в обратном направлении, чего еще не бывало, чтобы доставить
славного казака к деревянной пристани, где его уже заждались: верный конь и последнее в его жизни
приключение. А из-под воды на Атамана нехорошо зыркали с десяток перекошенных злобою  рож. Они-то и
приводили в движение челнок, царапая железными ногтями его днище.
При виде своего хозяина, Ураган довольно заржал, зафыркал и уткнулся мордой тому в   шею – как же он
переживал, как боялся за своего двуногого товарища. А как иначе? Ведь на поле брани они бились вместе,
оба стояли всегда до конца и не разу еще не давали стрекача. На ровне с непобедимым, ославленным
козаком, он ничуть не уступал в бодрости духа и отваге, и в смертельном бою пинками мощных задних ног,
тяжестью пудовых копыт дробил вражеские кости, валя неприятеля наземь. Сбрасывал татарина и турка с
лошадей, и втаптывал их повергнувшие тела в пыль. Все тяжбы и лиха преодолевали вместе. Ох, как же он
все-таки волновался!..

Три дня к ряду скакал без отдыха и сна козак от поселенья к поселенью, намереваясь узнать хоть малую
крупицу того, что произошло все-таки с румынским Князем и с коварной Панной, где и как преставились.
К вечеру последнего дня нашелся один очевидец. Одежда на нем носилась исправная, но сидел в шинке
совсем босой – ни сапог, ни лаптей. Образа благородного, видать из дворянства, но по какой-то причине
пал до самых низин простого лесного работяги. Держал себя сдержанно, лишнего не болтал. Его каменное
лицо удерживало всегда одно выражение. Он сурово глядел на бренный мир, готовый в любой миг
сорваться с цепи, выхватив из-за широкого кожаного пояса охотничий зазубренный нож, приставляя к
горлу косо на него посмотревшего или ляпнувшего не к месту глупое словечко. Он, как и все в поселенье
мужчины занимался охотой, ловлей пушного зверька, валил лес и пропивал в заплеванном  и задымленном
шинке почитай весь свой достаток от промысла. От вопроса казака - при упоминании имени румынского
Князя и его жены - посидевший, но еще здоровый, как вол охотник сразу как-то смутился, и хмель вышел,
будто его в ледяную лунку головой окунули. Причины своего замешательства он конечно же не потрудился
прояснить – дело его, - лишь рассказал в трех словах по сути, что знал. А после непродолжительного
разговора, чтоб скрыть от собеседника пробужденные от длительной спячки душевные муки, отвернулся и
больше не проронил ни слова.
Атаман настаивать на разговоре далее не стал, было понятно, то пустое дело. Выкупил у шинкарки,
заложенные тем хмурым добытчиком сапоги, поставил перед ним на стол - тот бровью даже не повел - и
вышел из увеселительного заведения. Из сжатого рассказа козак узнал о мачехе Княжны только то, что
тридцать с лишним лет назад через этот край пролегал опустошительный путь татар, они разграбили
усадьбу Панны, а ее саму пленили. А далее, очевидно, продали с остальными рабами на невольничьем
рынке. И поделом ей! О судьбе же Князя суровый молчун из шинка ничегошеньки не ведал.
Как только за казаком хлопнула дверь - мрачный мужчина, взревев раненым медведем, выхватил
молниеносно из-за пояса острый нож, вогнал его в дерево стола по рукоять и весь затрясся от волнения,
застыв в такой позе надолго. Своей выходкой он привлек пьяные настороженные взгляды многочисленных
завсегдатаев и вырвал взвизг перепуга из толстых губ шинкарки. Более ничего не произошло. И уже через
мгновенье все пошло своим обычным чередом: выпивка, смех и ругань, грохот кружек и пьяные
полушуточные куплеты о любви и песни о свободной, и разгульной жизни.
Всеобщее веселье никак не касалось того охотника, сидевшего осторонь каменным изваянием, с босыми
ногами под столом. Хочу отметить – дабы не держать никого в неведении – кто этот человек таков. Не то
чтобы это уж очень важно для продолжения моего повествования, а просто для уточнения. Время его не
пожалело – впрочем, годы еще ни к кому не были благосклонны, они меняют и старят людей одинаково, без
скидок за заслуги и положение. Не узнали бы его, сейчас, даже самые близкие люди. Сей одиночка,  был
сыном нашей хитрой Панны, тем самым молодым буяном, о котором ходил много лет назад слух, что его
слопали ночью волки на полпути до Кракова. Как видим, все то - вымысел. А что произошло с молодым
панком тогда –  на самом-то деле? – в то, к сожалению, я не посвященный.
В вечернем небе зажигались звезды. Из окошек людного заведения лился свет от множества лампадок и
свеч. Через засиженные мухами стекла можно было увидеть, как один пьяный мужичонка, схватив
развеселую шинкарку, стал лихо выплясывать с нею и горланить очередную песню. Остальной народ
подпевал и грохотал тяжелыми кружками по столу.
Опечалился козак, но не оттого, что ему возвращаться на озеро смерть принимать… смерти не боялся он.
Расстроился он с того, что злодеяния Княжны будут продолжаться, а остановить ее нет возможности.
Когда он уже собирался по-козацки впрыгнуть в седло своего скакуна, скрипнула дверь, и из шинка робко
вынырнул сгорбленный маленький старичок. Чудной такой, с веселыми живыми глазами и улыбкой
искренней, но с известной только ему грустинкой в глубине страдальческой души. Лицо его все в шрамах да
рубцах. Погладив рукою седую бороду, кашлянув, как следует, прочищая горло, проговорил скрипучим
голосом:
- Подслушал я ненароком, да простит меня за то ясновельможный пан, разговор с тем добрым человеком. И
коли пан еще не торопиться, то и мне есть чего рассказать…
Скрюченный старостью дедушка, несколько дней назад, после многолетних скитаний, вернулся, в эти
некогда родные его сердцу края. Он был – как выявилось в беседе – когда-то Скоморохом при  княжеской
семье.  Без запинок старик поведал казаку всю историю о Князе, красавице дочери и о коварной Панянке
от начала и до конца, не упустив ни единой важной и относящейся к делу мелочи.
Когда рассказ подошел к завершению – Атаман просит немедленно вести его на то место и показать, где
был замурован Князь. Старичок тому не противился.
К полуночи они оказались у руин княжеского дома. Подступы к нему заросли высокой травой, колючими
непролазными кустарниками шиповника и терновника. Пришлось Атаману приложить немало усилий, чтобы
вырубать саблей дорогу сквозь преграду.
Очутившись внутри развалин, Скоморох без заминки находит скорбное место, где живьем много лет тому
замуровывали его хозяина.
Вход в подвальную комнату был заложен камнем, да так искусно, что не оставалось и следа, ни намека на
то, что здесь скрыта комната. Несколько раз он примерял крепким плечом каменную кладку, но та не
поддавалась, осыпаясь лишь мелкой крошкой. Без тарана, нечего и думать, не обойтись. Ругнувшись стиха,
он оставил спутника с горящим факелом в руках ждать его возвращения, а сам по ступеням направился к
выходу, окунувшись во тьму. Назад он вернулся уже не один. Шепча, что-то на ухо Урагану, явно
приободряя его, трепля за гриву, подвел к заложенному входу.
Хлопнул по крупу рукой, тот покорно развернувшись и воинственно заржав, принялся молотить стену
копытами задних ног, пока каменная кладка не поддалась под могучими ударами и рассыпалась, поднимая
облако пыли, дразня ноздри и вызывая чих, и кашель.
Перехватив из рук старичка зажженный смоляной факел, протиснулся через пробитую нишу в комнату,
ставшую для Князя склепом. Следом за ним последовал взволнованный Скоморох. И какого их изумление –
когда они обнаружили сидящего в углу старого Князя на рваных, замызганных тряпках. Тот был так слаб,
что самостоятельно поначалу не мог передвигаться и находился в полусонном состоянии. Кожа да кости;
борода и волосы на голове снежной белизны спадали до холодного покрытого мохом пола, усеянного
крысиными косточками и шкурами грызунов. Узник, оставался жив до этого времени, как он объяснил
нежданным избавителям,  потому что поклялся, крепко поклялся, перед самим собой и перед Господом
Богом – не умрет! покуда вновь не увидит своей доченьки.

Это уже потом неизвестные нам сочинители налепили множество подробностей о том, как старому Князю
удалось прожить три с лишним десятка лет в сыром подвале. Так одни утверждали, что главной причиной
такого чуда - было погружение его в глубокий и беспробудный сон, где Орфей, став ему покровителем,
радушно потчевал гостя в своем царстве  все эти годы  заточения. А в то время пока его разум находился в
стране видений, тело Князя, по словам рассказчиков, охранял невидимый страж дома – Домовой, который,
как считается, тайно обитает в каждом жилище, помогая хозяевам в домашних делах. Плоть мученика не
тревожили ни крысы, ни насекомые, даже одежды оставались не порченые грызунами.
Надо полагать, ссылаясь опять-таки на их версию, что это именно он когда-то пытался предупредить
молодую Княжну о надвигающейся опасности. Но ничего путного из того, как мы могли с вами убедиться, не
вышло. Она не смогла внять подсказкам.
Другие же твердили, что никакой мистики в случившемся нет и быть не могло. Что секрет лишь в
изобретательности и невероятной жизнестойкости. Для того, что бы пополнять  в себе хоть какие-то силы,
поддерживая в немощном теле признаки жизни от голодного  истощения – Князь не гнушался, употреблять
в пищу крыс и летучих мышей, проникавших в его темницу через отдушины. Шли в пищу черви, и слизняки,
имеющие приют и уют в земле и сырости. Воду пил ту, что собиралась на каменных стенах и потолке в
большие увесистые капли.
Подобные истории знатоков невероятны, и не выдерживают никакой критики.  Но, признаюсь честно, мне
приходится брать кое-что на веру, ибо каким-то образом Князю удалось-таки выжить в наглухо
замурованном подземелье, оставаясь без каких либо запасов провизии все это время.

Втроем в ту же ночь отправились они под светом звезд и месяца к озеру. Перечеркнув лодкой туманную
гладь, предстали перед Княжной. Та как увидела – бросилась на колени перед ними, не зная себя от
счастья, плакала и целовала руки то козаку, то отцу, то верному Скомороху. Все обнимались, рыдали и
радовались встрече. Один лишь кошевой стоял спокойный как гора, скрестив на мощной груди железные
руки. Чуть обождав, покуда первая волна радости немного утихнет, твердо молвил:
- Я сдержал слово, данное тебе, Княжна. Для чего же медлить? Я готов принять смерть.
Не знающая ни увядания старостью, ни смерти девушка с жаром стала лобызать руки храброму козаку, не
находя слов благодарности.
- Милый мой избавитель, отважный рыцарь! Мое проклятие отныне снято, теперь только обрету я покой.
Всех своих подданных сей час же отпущу, туда, где им место, к свету и Богу. И больше ни одна душа
христианская  не погибнет от руки моей в озере. Отпускаю тебя, славный рыцарь. – И нежно поцеловала
бесстрашного козака в губы, а тот на то только поморщил нос.
Козак задерживаться не стал, сел в лодку, а старый Князь и Княжна оттолкнули ее от берега, и поплыла
она назад туда, где терпеливо его ждал верный Ураган и очередная дальняя дорога. А из гладкой плоскости
водоема тихо-тихо, нисколько не потревожив его вод, один за другим подымались вверх призраки. Это уже
не те темно-серые или посиневшие уродцы с прогнившими до костей телами, обросшие тиною и обсаженные
улитками, приводимые в движение злою силою. А невинные их души, невесомые и прозрачные, сияющие и
жаждущие свободы от тленных тел-темниц, независимости от воли темных сил.
Смеются, кружат над головой плывущего в челне козака. Взявшись за руки, водят вокруг него невесомый
хоровод. Их глаза сияют радостью. Парящие над водой эфирные тела, ласково серебрит месяц. Они машут
на прощание рукой Атаману, и звездное небо увлекает их всех к себе. Свободные! Счастливые!..

Над мирно дремлющим лесом, не спеша, зная себе цену, стало подниматься большое и горячее солнце.
Лучи, пронзив наконец-то колдовской туман, осветили его изнутри, и он стал рассеиваться. Запели птицы,
приветствуя новый день. Где-то дала о себе знать кукушка, пророча кому-то долгие года жизни, а в другой
стороне леса дятел принялся за новый домик для одной знакомой белочки. Сама же хвастунья белка сидела
на толстой ветке явора, вычесывала лапками свою шикарную рыжую шубку и косилась на густую лещину.
Солнечный утренний свет, пробиваясь и скользя между макушками высоких деревьев, падал на землю
широкими ясными лентами, выгоняя из травы юрких цветных бабочек, сердитых шмелей и надоедливую
мошкару. Всякий радовался теплому утру, пробудившему весь лес ото сна. Вот наклонив морду уже пила
воду из озера лосиха, временами отрываясь и слушая окружающие шорохи и звуки. Рядом, стрижа ушами и
мотая головой из стороны в сторону, отгоняя от себя уже довольно бодрых мух, топтался ее малыш. Вода в
озере обратно, как и много-много лет тому назад стала кристально чистой и запаха гнили, как и не бывало.
Узнав о чудесных переменах, что произошли с водоемом, с березы грузно сорвалась старая сорока и,
петляя промеж стволами деревьев, застрекотала эту новость тем, кто ничего пока о том  не знает, и только-
только продрал глаза.


С тех самых пор в озере, вновь обретя былую красоту,  не утонула ни одна православная душа, как и
пообещала ватажку казаков румынская Княжна. Страх у местных поселенцев перед злыми чарами со
временем растворился как тот туман. Но еще долго ходили слухи от охотников  и грибников, что без опаски
подходили к чудесному озеру – о Цветочном острове. Сказывали про пузатую обветшавшую приземистую
башню, на которой построила гнездо добропорядочная семья аистов, а в середине вили свои гнездышки
десятки хлопотливых ласточек. Стены от фундамента до самого шпиля густо оплели чудесные вьющиеся
ярко-красные, желтые, цвета весеннего неба и первого снега неведомые цветы с тонким сладким ароматом.
Над ними с утра и до вечера порхают бабочки и деловито гудят пчелы. Говаривали, будто всем храбрецам и
по сей день можно увидеть на острове, сидящих на лавке у воды, старого Князя в обнимку со своею
дочерью. Их глаза искрятся, они счастливо улыбаются друг другу, а старый Скоморох по своему
обыкновению развлекает их своими глупостями и фокусами.



АСАДЧИХ Ю.Н. 2007год.


*Козак-характерник – эти персонажи нам известны из упоминаний в разных легендах, которые говорят о
том, что они знались с потусторонней силой и могли сделать, что угодно, например: нарисовав мелом на
стене коня или кораблик – могли бежать из темницы.
*Уходы – территории, отведённые определённым казацким общинам для занятий промыслом.
*Сарацин – у христианских средневековых писателей - разбойник.
*Ушкалы – татарские добытчики.
*Выпоротки -  шкурки недоношенных животных, извлеченных из нутра самки.
*Цитата из повести М.Е.Салтыков-Щедрина «История одного города».

История cоздания стихотворения: