Автор: Валентина Семенова
Тема:Свободная тема
Опубликовано: 2016-06-05 20:53:55
Автор не возражает против аналитического разбора и критики в рецензиях.

ПИСЬМА ПРАБАБУШКИ письмо четвертое часть 2

             XVII
Довольно боли и насилья,
Измятых душ, избитых тел.
Они, пожалуй, утомили –
Всему же должен быть предел.
                …………
Так вот, как овощи под пленкой,
Растила мама нас с сестренкой.
Все подконтрольно – встань, ложись –
И страшно было выйти в жизнь.
Но если души что-то знают,
И если право им дано
Войти в отборное  зерно –
То пашню сами выбирают.
В нас чувства зрели так теснясь,
Что негде яблоку упасть.
                XVIII
Я помню, к нам на две недели
Попал Чюрлениса альбом.
О, мы сокровищем владели!
Что ж так притягивало в нем?
Как пустотелый темный оникс,
Звучало странное  «Чюрленис»,
Сонаты моря и небес
И жемайтийский древний лес –
Там все мерцало и звучало.
Слои светящихся миров
Приподнимали свой покров,
Являя вечные начала
Как ветви мощного ствола.
И тайна, тайна там жила.
             XIX
Потом я встречу это имя
В прекрасной книге и пойму,
Что нас влекло неудержимо
К его картинам. Почему
Касались их благоговея,
Мне объяснит зека Андреев,
Отобразит и Рай и Ад,
Как Данте семь веков назад.
Все это будет, но не скоро.
Пока же мне шестнадцать лет,
И мало кто мне смотрит вслед.
А я ищу себе опору
Среди нелепейших надежд,
Как  и бывает у невежд.
               XX
Как раз тогда  сестра Иринка,
Которой было двадцать два,
Нашла вторую половинку,
Как показалось ей сперва:
Светловолосый и плечистый,
На одного из фигуристов
Он походил издалека.
Мужская крепкая рука,
Немногословность и серьезность,
И редкий смех с закрытым ртом –
Меланхолический синдром –
Давали полную возможность
Раскрасить серый силуэт
И полюбить такой портрет.
              XXI
Любовь сестренке застилает
Глаза – сплошная пелена.
Мое сердечко тоже тает
При сладкой мысли, что она
Гуляет в старом парке с Пашей,
Ему рукой с балкона машет,
Спешит ответить на звонок
И к сигарете огонек
Несет задумчиво и нежно.
Весь мир в тени – одни они
Освещены. Недели, дни
Катились к свадьбе неизбежной
Как слезы катятся из глаз,
Когда нам больно в первый раз.
                XXII
Простите странное сравненье –
Оно всплыло само собой.
Я помню привкус подозренья:
В машине счастья где-то сбой.
ИскрА к нему не добегала,
Ее любовь его пугала
Хоть чем-то, кажется, влекла,
Раз он ходил к нам. У стола
Сидел Царевной–Несмеяной.
Обедал, молча глядя в пол,
И на балкон поспешно шел
Перекурить, и постоянно
Держал штаны то там, то тут –
А вдруг случайно упадут?
             XXIII
Любой зародыш разговора
Уничтожался парой фраз.
Надежней крепкого забора
Стояло «Да» и  «Нет». У вас
Не оставалось вариантов
Для лингвистических талантов.
Его физический объем
Был невелик, но что-то в нем
Вам кислород перекрывало.
Когда он где-то застывал,
Не шевелился, не вставал –
Оттуда сразу выдувало
И смех, и шутки, и тепло.
Там то сквозило, то мело.
              XXIV
Подружки будто сговорились –
Все реже стали заходить,
А после вовсе испарились.
Кто их возьмется осудить?
И только маленькая Женька
Твердила: - Думай хорошенько!
Не делай глупостей, очнись,
На землю твердую вернись,
Пока не поздно. Он не любит…
Не услыхала, и поток
Ее стремительно увлек
Туда, где женщин не голубят,
Не нежат и не берегут,
И где молчаньем тоже лгут.
              XXV
Она стучалась – ей открыли.
Рвалась наружу, вышла – внутрь.
Сложились радужные крылья,
И вереница хмурых утр
Теперь растянется на годы,
Пока не грянет гром свободы.
До свадьбы несколько часов.
Как стая бешеная псов
Тебя преследуют сомненья.
Как исхудала, как бледна…
Не плачь. Наплачешься сполна.
Ты как в тяжелом сновиденьи
Не то к любимому спешишь,
Не то от матери бежишь.
             XXVI
Молодожены укатили
Под Черновцы, к его родне.
Наверно, с месяц погостили
И вскоре зажили вполне
Самостоятельно в глубинке,
В селе Глыбоком, и Иринка,
Как будто выпав из гнезда,
Попала бог знает куда.
В тот  год  я, помню, поступала.
Отставив ласковую лень,
Учила что-то целый день,
Переживала, плохо спала,
Мой  мозг решительно погряз
В сплошных надеждах на ин. яз.
             XXVII
Ин. Яз. – советская элита
С обидным западным душком,
С туманным лозунгом «Belle Vita».
Любой порядочный обком
Следил за этим факультетом.
Тут глаз да глаз зимой и летом:
Не тот роман переведут,
А то журнальчик издадут
Про европейские свободы.
И люди в штатском лишний раз
Могли спросить: « Как там ин. яз. -,
Бельмо на зрении народа?»
И ведь совсем не запретишь,
А то была бы гладь да тишь.
                XXVIII
Я о таком не размышляла,
Когда зубрила Do and Does;
А расскажу, как я попала
На этот самый на ин. яз.:
Сначала дед с его комодом
Разноязыкого народа;
А после мама лет с семи
Меня учила ’Come to me!’
‘Sit down. Read and write correctly.’
Она за пять военных лет
Вполне постигла сей предмет.
В то время где-то на проспекте
Перемогался факультет.
Тетради шили из газет
             XXIX
И мерзли, мерзли постоянно.
В итоге мама раздала:
Сестре - игру на фортепьяно,
А мне - английский. Не смогла
Привить любовь, но обучила.
А это, братцы, тоже сила,
So, I have nothing to regret.
Да вот беда - за десять лет
Английский выучить не фокус.
Но как попасть на факультет?
Счастливый вытащить билет?
Чтоб обойти высокий конкурс,
Мои родные хитрецы
Меня послали в Черновцы.
              XXX
Я поступила в величавый,
Музейный университет,
И тихо мой корабль отчалил
В большую жизнь из детских лет.
Там на меня нахлынет дружба,
И образ будущего мужа
Всплывет на восемь вечеров,
На месяц - дружественный кров,
На семь - хозяйская квартира,
Где не один десяток книг
Прочту, закусывая их
Извечной булочкой с кефиром.
Начну с подруги – у нее
В подъезде сняли мне жилье.
                 XXXI
Толпа родных. Представьте сами:
Такой волнительный момент –
Дитя пошло сдавать экзамен,
Без десяти минут  студент,
А вдруг провалит? Рядом с мамой
Стояла царственная дама.
Зашел о детях разговор,
А через два часа во двор
Спустились абитуриентки
(Фортуна нас уже свела)
Я и Риммуля – так звала
Ее дородная шатенка.
Они без долгих проволок
Нас пригласили на чаек
           XXXII
И подсказали: « - Тетя Ида
Сдает жилье.» И мы взглянуть
Пошли… Понятиям Эвклида
Здесь можно было отдохнуть.
Пространство съеживалось в нолик –
Усохший шкаф, корявый столик,
Который надо обогнуть,
Чтоб до кровати дотянуть.
Хозяйка нежно улыбнулась:
- Сдаю двоим, хотя для вас
Возможно, будет в самый раз
Цена. - Она слегка запнулась,
Поколебавшись ровно миг.
-Да, да. Платите за двоих.
          XXXIII
Какие  двое там ютились?
Пожалуй, только два ужа.
Как мы на это согласились?
Знакомством новым дорожа.
Чтоб ощутить объятья Риммы,
Отсюда мне необходимо
Спуститься на один этаж –
Вот вам и весь километраж
От переразвитой амебы
С рефлексом все переварить,
Всех обсудить и осудить
До человеков высшей пробы.
Я здесь слегка приторможу –
О них подробней расскажу.
            XXXIV
Они частенько говорили
Полушутя–полувсерьез:
-Да мы б тебя удочерили!
Твои согласны? – вот вопрос!
Израиль Матвеич – папа Риммин -
С войны вернулся невредимым.
Его живой, веселый дух
Бывал влюблен во всех вокруг,
Но неизменно – только в Мифу,
Свою супругу Суламифь.
Она была как гордый риф,
А он – прибой в подножьи рифа.
Спросите, кто между собой
Дружней чем рифы и прибой?
                XXXV
Они могли без рассуждений
На помощь руку протянуть,
Прекрасно зная цену денег,
По-благородному рискнуть,
Хоть благодарности не ждали.
И вечно что-то обсуждали:
Концерт, спектакль, вернисаж…
(Вот вам и разница в этаж)
Чаи гоняли поздно ночью,
И   Римме тоже не до сна –
Во всем участвует она –
Как будто в ней бурлит источник,
Неутомимой  страсти рябь…
Итак, вернемся в тот сентябрь:
           

История cоздания стихотворения:

см. письмо первое