Автор: Юра Рашкин
Тема:Свободная тема
Опубликовано: 2024-03-18 09:53:30
Автор не возражает против аналитического разбора и критики в рецензиях.

странная странность

                                                                                                                    
новелла
Немалую часть своей жизни я прожил на одной из неухоженных городских окраин, где не было асфальтного
покрытия улиц; не было жеков с их вечно зачумленными шумными дворниками, страдающими похмельным
синдромом, несдержанными и грубыми, постоянно выясняющими друг с другом какие-то сомнительные, скорее
всего территориальные отношения, как правило, с помощью ненормативной лексики. Ввиду отсутствия этих
самых дворников, один, реже, два раза в неделю улицами окраины проезжала «мусорка», подбирая сносимые
жильцами к строго определённому месту пакеты, мешки и вёдра. «Мусорка» была маломощной и те, чей мусор в
неё не вмещался, уходя, оставляли его тут же на площадке до следующего приезда  этой самой «мусорки».
Частенько, достаточно изношенная старая машинерия выходила из строя, и тогда на площадке холмились кучи
этого самого мусора. Их размывали дожди и разносили ветры, палило  солнце, и от всего этого воздух вокруг
чувствительно терял допустимые санитарные кондиции. К тому же сознательные граждане буквально «на ходу»
разбрасывали окурки, пустые сигаретные пачки, обёртки мороженого и конфет и некоторые другие предметы,
от упоминания о которых у меня краснеют уши, а дети, проходя мимо них, сдержанно хихикают…

Отношения жильцов этой окраины бывали непрогнозируемы, необъяснимы и, конечно же, неописуемы. Самая
отборная брань и грязные намёки составляли их единственную суть, смысл и содержание и, пожалуй, являлись
если не главным, то одним из немногих, неоспоримых достоинств и самой этой окраины и её коренных жителей.
Скандалы, возникающие, как говорят, на пустом месте и протекающие на той же почве, становились, как
правило, публичными и достаточно вызывающими. И чем обширнее была присутствующая на них аудитория –
тем они становились громче и продолжительнее. К тому же текстовой матерьял этих доморощенных спичей
сопровождался отборными матами. Всему этому действу была штатным свидетелем вездесущая детвора, и я с
ужасом думал о том, что все эти «общественные достоинства» так или иначе, или в какой-то степени, если
хотите, отразятся на их воспитании.

Мне повезло: я перебрался на жительство в город, точнее, в один из его центральных районов, именуемый
шутниками «еврейским гетто» из-за нескольких улиц, названных именами выдающихся деятелей еврейской
культуры. И, занимающего весь квартал, известного дома Скарлата, где, в своё время, жил театральный гений
Всеволод Эмильевич Мейерхольд. И городского театра, в котором он создал труппу и поставил несколько
спектаклей. И уютного красивого здания синагоги, из порядка двадцати, действующих на тот период времени
во
всём городе. И хоть ни в моём облике, ни в моих манерах не было ничего еврейского, меня приняли. Как ни
странно, но сразу же появилось ощущение, что я не живу больше в захолустье.

В остальном я не торопился с выводами. Жизнь входила в новое русло. Новые знакомства, новые отношения,
новые лица. Однако, каждый раз выходя из дому, я наблюдал одну и ту же картину: достаточно пожилой,
несколько крупноватый мужчина из конца в конец обходил улицу вдоль нашего квартала. В одной руке он
держал металлический совок на длинной вертикальной ручке, в другой имелось некое подобие веника с таким
же длинным держаком. «Чтобы не наклоняться», – подумал я.

Для начала меня озадачило то, что он даже отдалённо не напоминал представителя касты дворников,
укоренившейся в моём представлении. Он всегда был одет по сезону, опрятен, собран.
Смотрел он себе под ноги и если замечал сор: бумажки, окурки, усохшие листья – всё тут же оказывалось
в совке, ловко подхваченное веником. Убедившись в том, что здесь уже всё чисто, он по-хозяйски окидывал
взглядом близлежащую территорию, буквально обшаривая её глазами, и шёл дальше, неизменно проделывая
при этом привычные движения совком и веником.

Длилось это до тех пор, пока улица становилась идеально чистой, приятной даже пристальному взгляду. И так
каждодневно, неусыпно и неустанно – утром, днём, вечером, на совершенно чистой, им же самим прибранной
улице. И что самое главное: ему не платили, собирая с каждого дома жалкие рубли и, похоже, даже не
говорили
«спасибо», принимая это как данность. И он не ждал ни того, ни другого: неистребимое желание видеть землю
вокруг себя чистой, похоже, было состоянием его души.

Иногда мне приходилось встречать его в городе, в других местах, на других улицах. Он всегда ходил,
сосредоточенно глядя под ноги, изредка окидывал взглядом пространство перед собой. Но неизменно он не
проходил мимо небрежно брошенного кем-то сора: наклонялся, подбирал его и опускал в ближайшую урну,
будь-то сигаретная пачка, конфетная обёртка, сухая ветка или даже соломинка. Сначала я подумал, что он всю
жизнь работал дворником, и это стало его привычкой. Работал человек добросовестно, любил своё дело, –
никогда не слышал, чтобы работу дворника называли профессией – ушёл на пенсию: привычка осталась. Когда
же я узнал от соседей, что он всегда работал водителем троллейбуса, мой вывод оказался однозначным: -
«Больной мужик… псих, не иначе…» Больше ничего я о нём не знал, ничего о нём не думал, никого ни о чём не
расспрашивал.

Я повидал на своём веку многое: жизнь то ставила меня на грань катастроф, то бросала в круговороты событий,
то выбрасывала на пустынные берега тихих гаваней. Идя по жизни, я не смотрел под ноги: чтобы выжить, надо
было смотреть только вперёд. Я не бросал сор на землю где и как попало, а если и видел на земле вокруг себя
мусор, то не наклонялся и не поднимал его. И я почему-то не осуждал даже тех, кто не просто сорил вокруг
себя, а оставлял за собой  смердящие кучи мусора.
Но когда, крайне удручённый, больной, уставший от свинцовых мерзостей жизни, я не мог поднять взгляд от
земли, и невольно замечал на ней хоть ничтожную соринку, – я тут же вспоминал того удивительного человека
с неизменными совком и веником… и как некую данность – его странную странность…

                    

История cоздания стихотворения: