Автор: Эдвард
Тема:Историческая проза
Опубликовано: 2017-03-19 20:03:57
Автор не возражает против аналитического разбора и критики в рецензиях.

История одного имени. Иван Мазепа.

4. Дело Кочубея и Искры.
Интриги Меншикова.

       Июль месяц. Жаркий, одуряющий, наполнивший ночи липкой духотой, июль. Тяжелый сон Ивана Мазепы был прерван робким покашливанием.
     – Чего тебе Афанашка? – спросил он по-московски.
     – Батьку, від стольника государя-батюшки Івана Вельяминова-Зернова гонець.
     – Давай, его сюда!
       Гетман свесил ноги с кровати, и Афанасий Герцик, прежде, чем позвать гонца, помог ему найти теплые вязаные гамаши. Подав его ясновельможности парчовый халат, он, быстро поклонившись, исчез за дверями.
     – Зови в гостиную! – крикнул ему вслед Иван Степанович, и, почесав затылок, направился в другую комнату. Это было просторное, но с низкими потолками помещение. Как говорят в народе: «Добра хата для тата Игната». Это временное место пребывания Ивана Мазепы в Войсковом обозе подле Белой Церкви в Борщаговке.
      Минут десять спустя, в проеме появился Филипп и, склонив красивую гордую голову, вошел к гетману.
     – Ваша ясновельможность, посланник стольника государя нашего Петра – Ивашки Вельминова-Зернова с донесением.
     – Давай! – кивнул гетман.
       Высокого роста, крепко сбитый детина, с поклоном передал в руки Филиппа пакет, который тот вручил гетману.
     – Где его милость Иван Вельяминов? – поинтересовался Мазепа у посланника.
     – В Киеве на отдыхе, ваша милость! Привез от государя-батюшки после сыску воров и доносчиков Ваську Кочубея и Ивашку Искру. Велел передать, что несколько дней отдохнет и будет здесь. Меня гонцом отослали его милости, чтобы в грамоте поведать о воле государя нашего царя Петра Алексеевича на казнь воров.
       Гетман взломал печать и прочитал:
       «Ваша ясновельможность, Гетман и Кавалер Царского Пресветлого Величества Войска Запорожского обеих сторон Днепра, святого апостола Андрея Первозванного Кавалер и Князь Священной Римской Империи Иван Мазепа сим извещаю, что по указу его императорского величества, государя нашего, царя Петра Алексеевича, сего, 7 дня июля, доставил в город Киев воров Ваську Кочубея и Ивашку Искру, дабы по воле и по приказу царя-батюшки ты мог придать их смерти за измену и доносы по отношению к Вашей милости, и в назидание всему Войску Запорожскому. Воров разместил в Ново-Печерской крепости. Путь был долог, притомились мы и солдаты, посему после трех дней отдыху, прибуду с ними к тебе, в расположение Войскового обоза под Белую Церковь. Подготовь лобное место и извести старшин Войска Запорожского, дабы прибыли лицезреть на законную кару нашего государя, исполнителем коей, ты являешься, ваша ясновельможность».
     – Читай! – протянул генеральному писарю гетман послание царского стольника.
       Орлик, взяв бумагу, быстро пробежал ее глазами.
     – Слава Богу и государю российскому, Петру Алексеевичу! Предатели будут покараны!
     – Не желал я этой доли своему куму! Не желал!
     – Та, коли юбка керує штанами, то так воно і виходить! – только и сказал Филипп.
     – Кум, все же! – вздохнул Мазепа. – Кум і Мотрін батько!
     – Нічого вже не зробиш, пане ясновельможний гетьмане. Наперед: іншим брехунам закриємо пельку!
      Детина-посланец мялся, не зная, как себя вести, но гетман еще раз вздохнув, спросил у него:
     – Сразу отправишься назад с посланием к его милости Ивану Вельяминову, или отдохнешь?
     – Сразу и отправлюсь, если на то ваша воля!
     – Хорошо! Накормите молодца, пока ты Филипп, справишь обратную грамотку, государеву стольнику. Напиши: отсылаю к нему Бунчужного Максимовича с сотней казаков и драгунского поручика Алымова с сотней драгун, для более надежного сопровождения воров. Жду его милость царского стольника и воров-изменников, когда его милость Иван Вельяминов-Зернов, отдохнут от длительного переходу. Казнь будет в Борщаговке на площади.
       Орлик кивнул и, сказав:
     – Пішли дядьку, нагодуємо тебе, чим Бог послав! – вышел с ним из комнаты.
       Мазепа заходил по светелке, отягощенный думами. Что делать со старой Кочубеихой и детьми? Он дал указание гдячскому полковнику Трощинскому содержать тех в Батурине в старом доме мужа. Невестку, жену Василия отпустил к ее родителям. Не противился и тому, что сам Василий жил у родителей своей жены. – Чего им жизнь портить! – такими мыслями, он руководствовался и поступил по совести.
     – Н-да! Кочубеиха, Кочубеиха! Старая ты ведьма! – произнес гетман с досадой.
       В дверях возник Афанасий.
     – Ясновельможний пане гетьмане, до вашої милості людина. Не називається, але каже, що ви його чекаєте.
    – Зови! Но сперва помоги одеться!
       Минут сорок ушло на одевание гетмана обоих берегов Днепра. Даже щеки чуть припудрил доверенный Афанасий. Глянув на себя в зеркало, Иван Степанович молодцевато повел плечами и велел позвать незнакомца.
       Незнакомец оказался хорошо знакомым шляхтичем Збигневом Добочинским. Лет ему было за пятьдесят с гаком, но точно определить сложно. Ладно скроенная фигура, щеголеватый кафтан подпоясанный зеленым кунтушом, вышитая шелковая сорочка – говорили о многом. А дорогая сабля на боку, и вовсе указывали на особый статус.
       Вошедший, поклонился и вымолвил:
     – Ваша ясновельможная милость, пан гетман, ее высочество княгиня Дольская шлет вам привет и справляется о здоровье вашей милости!
     – Слава, Богу! Спасибо пан хорунжий за участие ее светлости княгини к моей скромной особе. Спасибо за добрые слова, рад тебя видеть тоже в здравии!
       Гетман сделал шаг навстречу и пожал ему руку. Хорунжего Добочинского он знал давно! Смелый, умный и отважный командир служил верой и правдой Вишневецким и их матери княгине Дольской. О нем  по всей Речи Посполитой, Украине и за их пределами складывали легенды. Он со своей хоругвью нанес несколько сокрушительных ударов по русским войскам под Нарвой, а, ранее, еще в турецко-польской войне, чуть не взял в плен самого Капудан-пашу. Того спасли янычары, до единого погибшие от сабель ополчения хорунжего Добочинского и подоспевшая на помощь паше татарская конница.
       Принимая, по настоянию княгини, участие в сановных приемах, хорунжий засыпался вопросами со стороны придворных дам, которые были в него влюблены, не только как в героя, но и красивого мужчину.

       В ответ он только усмехался и, подкручивая усы, старался говорить лишь о проблемах двора.
     – Как наша голубушка княгиня? Здорова ли ее светлость?
     – Кланяется вам, с ней все хорошо. Обеспокоена предательством Василя Кочубея и Иваном Искрой! Столько вместе быть и написать донос царю!
     – Да! Неприятное известие, но царь Петр разобрался во всем и приговорил обоих к казни!
     – Любит царь гетмана! – немного двусмысленно заметил пан Збигнев.
     – Любит, не любит, а служу я государю верою и правдой!
     – То истина! Княгиня знает вашу верность московитам и уважает! Но ее светлость знает, что и Карл XII тоже ценит гетмана обоих сторон Днепра и готов начать переговоры по созданию Черниговского княжества в составе Речи Посполитой, если пан гетман поддержит его. Следует хорошо подумать, чтобы не проиграть – ставки очень высоки!
     – Уважаю я твою милость, знаю твою честность и храбрость, а главное верность роду Вишневецким, и потому не опасаюсь!
     – А если б опасался? – переспросил ухмыльнувшись Збигнев. Он разговаривал с гетманом сдержанно и с почтением, но почти, как с ровней себе.
       Мазепу это не оскорбляло. Хитро подмигнув, он вымолвил с усмешкой:  
     – Если бы опасался – уже в колодках отправил бы в Ново-Печерскую крепость: аккурат там приехал стольник государя Петра Алексеевича – Ивашка Вельяминов-Зернов.
     – Это тот, что с сотней солдат под Азовым разбил в щепы ворота крепости? – вскинул брови Збигнев.
     – Он самый!
     – Так, то – мой побратим! – вскрикнул Добочинский, потирая руки от неожиданной новости.
     – Вот-вот! Он и привез Василя Кочубея и Искру.
     – Ты же, ясновельможный гетмане, понимаешь, что шутка-шуткой, а московский царь воли Украине не даст. Сколько люду погибло на его «парадизе» – северной столице. Сколько еще погибнет, по его прихоти? Ее светлость обещает: за поддержку шведского короля – полную свободу Левобережной Украине и признание Гетманства, как государственного образования под названием Черниговское княжество, в которое войдет и Правобережная Украина: все это будет в составе Речи Посполитой на правах автономии, под твоим наследственным управлением.
     – Не пойдут селяне под Лещинского! Еще свежа Руина – ты же знаешь. Эта рана так быстро не затянется: много было допущено ошибок!
     – Ошибки делаются, чтобы их исправлять и набираться опыта! – убежденно вымолвил хорунжий.
     – Послушай, Збышку! – произнес гетман, пытливо глядя на посланника. – Я не могу рисковать! Не могу бросать опять народ в смертоносную истребляющую войну. Мочи уже нет у селян, вот-вот начнется восстание. Это будет похуже всех Карлов и Петров вместе взятых. Згинет Украина в братоубийственной войне. Потому скажу тебе, а ты передай ее светлости, моей куме, горячо любимой мною и почитаемой княгине Дольской: я колеблюсь! Так и передай, нечего мне кривить перед ней, моей голубушкой и давней благодетельницей: я колеблюсь! Даже известное тебе решение на тайном совете в Жолкве, не может меня принудить к непродуманным действиям. Я скоро его приму, но приму после совета с моей доверенной казацкой старшиной, с моими братьями по оружию, и по тому, как будет складываться военная кампания царя Петра!
     – Понимаю тебя, ясновельможный!
     – Да, какой я для тебя ясновельможный! – махнул рукой Мазепа. – Сколько мы с тобой кулешу съели, сколько вместе крови пролили – я для тебя боевой товарищ. Потому и прошу: передай мои слова так, как может я тебе не сказал. Но ты умный, ты понял все, что я тебе говорил! Скажи ее светлости от всего сердца, без злого умыслу, скажи от всего украинского народа, гибнущего в московской неволе! Мы принимаем решение! Совсем скоро, через несколько месяцев я дам ответ от себя лично и от всей Украины!
     – Я понимаю, дорогой мой товарищ. Передам, как ты молвишь. Ее светлость поймет – она очень умная леди! – усмехнулся Семен.
     – Умная, и тебя любит! – хитро подмигнул Мазепа и, ударив пана Збигнева по плечу, поинтересовался: – А как Ягночка? Все такая цветущая?
     – Моя ясонька, что ей сделается в любви и ласке! – только и вымолвил Добочинский, потупив глаза. По его виду можно было все понять, и вопросы были излишни.
     – Да, такую любовь, как у вас я еще не встречал! – вздохнул гетман, вспомнив Мотрю.
     – Ее светлость велела еще передать некую новость, но она не проверенная! – глянув на гетмана, сказал хорунжий.
     – Какую же?
     – Станислав Лещинский в приватной беседе с ее светлостью упоминал о тебе, ясновельможный гетман, как правителе Черниговского княжества. Когда затронули возраст, возможное наследование, он махнул рукой и сказал ее светлости: – передаю дословно, как сказала мне княгиня и потребовала запомнить слово в слово: «…у меня есть возможность получить власть над Украиной, когда это наследование будет узаконено…». Когда, ее светлость сообщила, что даже приемных детей гетмана Мазепы, несмотря на неимоверные усилия, не удалось разыскать, король улыбнулся, и хитро глядя на нее, только и сказал: «Не говорите о том, чему нет достоверных доказательств – у меня есть другие сведения». Сколько ни билась ее светлость, чтобы прояснить фразу короля – безрезультатно. Она бросила все свои чары светской львицы, но король Станислав, не сказал ничего более. Лишь, когда уже совсем стало невмоготу от усилий ее светлости княгини, он подмигнул ей и погрозил пальцем!
       Мазепа уже читал от княгини, что-то подобное в предыдущем послании и слушал, немного рассеянно, Хотя, известие его конечно заинтересовало и услышать об этом подробно из уст доверенного лица Дольской – было интересно. Сколько было сделано в отношении поисков детей Анны, сколько изъезжено дорог, но пока: безрезультатно. О другом гетман не думал, да и о чем думать… Была дочь, был сын – его родные кровинушки, были и умерли. Вот и весь сказ.
     – Спасибо Збышко за добрые вести, спасибо за участие! Я так понимаю, никакого послания княгиня не передавала? – и, на отрицательное покачивание головы хорунжего, завершил: – Да, и понятно – нечего такое доверять бумагам! Останешься на казнь?
     – В том радости мало, когда казнят боевого товарища! Я хорошо знаю Василя – мне не с руки наблюдать за его смертью. Хороший казацкий служака, но попал под юбку этой ведьме Любке. Жаль!
     – Вот ты, пан Збигнев, прибыл ко мне с тем, в чем обвинял меня Василь! Значит, правда его – не моя? – взглянул странным взглядом на полковника Мазепа. – И если действовать по закону – меня нужно казнить?
     – Правда в том, что ты заботишься за всю Украину, за долю всего народа, а Кочубея тревожит только зависть, уязвленная гордость, та побрехеньки ведьмы-жены.
     – Поймут ли потомки? – вздохнул гетман.
     – Они будут умнее нас: они поймут! Не терзай себя, и не беспокойся. Ты, ясновельможный гетман, надежа своего обездоленного народа – я это понимаю! Если нужно поступать жестоко – поступай: иначе погибнет украинская земля! – произнес уверенно Збигнев Добочинский, хорунжий и герой Речи Посполитой. Чего бы ему опекаться украинцами, с которыми не раз вступал в схватку? Да дело все в том, что войны и противостояния разводят не только друзей, но и родственников, и это трагедия – глубокая сердечная драма. Но для каждого, абсолютно для каждого – наступает момент, когда беспощадный судья дает ему оценку и этот судья – он сам! Поэтому для пана Добочинского, все сказанное другом и боевым товарищем – было близко, ибо кто же еще поймет?  
       Уехал он через несколько часов, отобедав с гетманом и Филиппом Орликом.
       Последующие дни гонцы мчались во все концы Гетманства: полковники извещались о наказании двух воров и требовались к присутствию во время казни.
       Июля, 12 числа, стольник государев Иван Вельяминов-Зернов, усилив конвой присланных казаков во главе с Бунчужным Максимовичем и солдатами киевского воеводы – привез Василия Кочубея и Ивана Искру в Борщаговку. Как известно, здесь располагался обоз Гетмана Запорожского Войска и его временная резиденция.
       Навстречу стольнику выехал сам гетман Иван Степанович Мазепа. Его сопровождала небольшая свита казацкой старшины: генеральный обозный Ломиковский, генеральный писарь Филипп Орлик, генеральный есаул Гамалия, генеральный хорунжий Сулима и несколько полковников, среди которых, заметно выделялись Данила Апостол, Дмитрий Горленко, Николай Зеленский и полковник корсуньский Кандыба.
       Дань уважения посланнику государеву и его стольнику – это то, чем всегда славился гетман Мазепа. Он любил церемонии, встречи, хотя последнее время годы брали свое. При подъезде стольника, гетман на гнедом жеребце выехал вперед, и, приветственно подняв руку, склонил голову.
      Иван Вельяминов-Зернов был, как большинство стольников царя, прост в общении и уважал гетмана Войска Запорожского. Совсем недавно, на нелестные высказывания Меншикова на пиру у царя, он довольно грубо оборвал того, перечисляя, какие великие заслуги казаки оказали государю в азовских походах и войне со шведами. Такое противостояние всесильному Меншикову, мог позволить себе только он, Иван Вельяминов. Тогда, на пиру у царя, на грубый ответ Алексея Даниловича, он противопоставил всесильному министру самого Мазепу – Второго святого апостола Андрея Первозванного кавалера, за что Меншиков с размаху швырнул в него кубком. Недолго думая Иван запустил в него свиным окороком и сбил с головы парик. Затем началась рукопашная – побеждать стал Иван Вельяминов: Александр Данилович от выпитого уже слабо держался на ногах. Разборонил их Петр. Каждому дав по затрещине, он согласился с Иваном и также подчеркнул заслуги Ивана Мазепы перед отечеством.
       На поклон гетмана, Иван Вельяминов соскочил с вороного коня и направился навстречу. Орлик помог спешиться и Мазепе. Дружеские объятия стольника, приветственные слова гетмана – все это потонуло в приветственных криках казацкой старшины и чествовании царя московского Петра в лице его посланника. Отдельно на телеге в железной клетке чуть поодаль, сидели скованные кандалами по рукам и ногам бывший генеральный судья Войска Запорожского Василий Леонтьевич Кочубей и полковник Иван Искра. Лица их измождены, но Искра держится гордо.
       Телегу плотным кольцом окружали драгуны поручика Алымова. Чуть дальше – стояли казаки Максимовича. Сабли у всех наголо. В конце обоза расположилась сотня солдат киевского воеводы Дмитрия Михайловича Голицына, взятая Иваном Вельяминовым на всякий случай, чтобы никто из сторонников Кочубея не вздумал баловать на дороге. Последнее, было лишним. В Борщаговке стояли сотни верные гетману, да и поведение Кочубея отвернуло от него, некогда боевых товарищей. Сочувствовали Искре. Его вообще считали опутанным и обманутым хитрыми Кочубеями, и не первый раз уже к гетману являлась делегация казаков ходатайствовать перед государем о помиловании Ивана Искры.

       Мазепа ничего не мог предпринять, хотя и ему было жаль отважного полковника. Этому было две причины: перечить царю, жестоко карающих изменников, а он именно так трактовал их доносы, – очень опасно, и второе – гетман не читал указа, и не мог полностью его осмыслить – может, там и были зацепки: может, умный Василий Чуйкевич и смог бы найти аргументы в защиту Ивана Искры.
       Малый состав эскорта-сопровождения гетмана обоих берегов Днепра состоял из казацкой старшины и полковников, представляющих все Войско Запорожское, поэтому стольник Иван Вельяминов-Зернов после первых приветствий и объятий, решил зачитать государев указ и сразу передать воров в руки гетмана.
       Стольник был один из самых верных слуг государя и владел грамотой, военными талантами и другими науками: его голос спокойный, уверенный и зычный зазвучал над шеренгами конных казаков и драгун поручика Алымова.

       «В нашем, Великого Государя Указе писано к тебе Гетман и Кавалер Царского Пресветлого Величества Войска запорожского обеих сторон Днепра, святого апостола Андрея Первозванного Кавалера Ивану Мазепе, что явившиеся в ложном к тебе доношении генеральный судья Василий Кочубей и бывший полковник полтавский Искра, были взяты под крепкий караул, после чего в Витебске: был проведен розыск воеводою Шапировым (Шафиров Петр Павлович – авт.). Розыск явил, что сии воры учинили против Войска Запорожского гетмана, нашего верного подданного воровство ложными доношениями по злобе или неприятиельской факции. Мы веры их ложному доношению не хощем, ведая к нам, Великому Государю всегдашнюю верность гетмана Войска Запорожского. И оные воры, Кочубей и Искра, из пытки говорили, что ложное свое доношение чинили не с неприятельской факции, но токмо с своей собственной на гетмана Войска Запорожского, верного подданного нашего, злобы и ненависти, не видя и ведая никакой за ним, верным нашим подданным, к нам Великому Государю, неверности. И потому явившемуся злому их делу оные воры и возмутители народные Кочубей и Искра, которые по собственному своему признанию, те свои ложные клеветы на Войска Запорожского Атамана, Андреевского кавалера и верного подданного нашего, многим в народе… возмущения внушали и розсевали, воспримут по делам своим. По нашего Великого Государя указу и по правам достойную казнь имут!»

       Иван Вельяминов-Зернов закончил читать: на минуту воцарилась гробовая тишина. Слышен был скрип телеги в обозе, как вдруг в воздух полетело несколько шапок, а за ними еще и еще и, словно волна, словно налетевший ураган разнеслось по шеренгам казаков:
     – Любо! Любо! Смерть зрадникам! Хай живе цар-батько Петро и ясновельможний гетьман Іван Мазепа! Любо!
        Иван Вельяминов что-то негромко приказал, стоявшему рядом капитану, и тот мгновенно исчез. Спустя небольшое время он с двумя десятками солдат подвезли телегу с железной клеткой: в ней сидели Василия Кочубей и Иван Искра – некогда видные деятели Войска Запорожского обоих берегов Днепра.

       Василий Кочубей осунулся, глаза блестели лихорадочным блеском. До последней минуты он надеялся, что кум и родной дядя мужа его средней дочери Ганы, не отдаст его под топор палача. Его глаза встретились с глазами того, которого он обносил. Думал ли он сейчас о том, что доносами готовил своему куму и родичу Мазепе, именно такую же участь, которую судьба приподнесла ему? Вряд ли! Вряд ли думал! Взгляд молил о пощаде, но губы молчали. Гетман не отвел взора. Наверное, была бы его воля, пощадил Василя. Он и щадил того. Первый донос, о котором прознал: Мазепа оставил без внимания. На второй – только крякнул, но не поднялась рука на отца Мотри и тестя племянника. Ездил несколько раз к киевскому воеводе Дмитрию Михайловичу Голицыну и замял дело. Но, когда был составлен целый заговор с привлечением нескольких полковников: Искра – был не единственным. Доносили что и полковник Осипов, возможно, и Данила Апостол с несколькими есаулами. Нет! Тут уж, или – или! Все это промелькнуло в голове… Вокруг славят царя-батюшку и его, гетмана, а ему не до торжества.
       До него доносится:
     – Ты, ясновельможный гетман, учини еще розыск ворам по их имуществу – не до конца Шафиров с этим разобрался.
       Слова принадлежали стольнику Ивану Вельяминову.
     – Да, ваша милость! Учиним! – кивнул он и шепнул что-то Орлику на ухо.
       Тот подъехал к клетке и, махнув погонщику волов, стронул телегу с места, направив ее на просторный двор невдалеке резиденции гетмана.
       Казнь состоялась рано утром 14 июля 1708 года на небольшой площади местечка Борщаговка. Два дня 12 и 13-го возводился эшафот.
       Палач – эта должность присутствовала при генеральном судье, в десятый раз проверил остроту топора.
       К восьми часам народа на площади бесчетное множество. Селяне, горожане из Белой Церкви и прочий простой люд – толпились, пытаясь разглядеть, что происходит возле эшафота.
       Лобное место окружено пятью сотнями казаков из Белоцерковского, Корсуньского и Миргородского полков. Тут же несут бдительную службу драгуны поручика Алымова. Под Борщаговку в полном составе прибыли Прилуцкий, Винницкий и Стародубский полки со своими полковниками.

       Вся казацкая старшина, в том числе те, кому казнь Кочубея и Искры была не по душе, оставив дела, прибыли к Войска Запорожского обеих сторон Днепра гетману и славного чина святого апостола Андрея кавалеру Ивану Мазепе.
       Сам гетман, в ответ на очередную делегацию казаков помиловать Ивана Искру, накануне пригласил тех в просторную залу, в которой он, Филипп Орлик, обозный Ломиковский и генеральный есаул Гамалия вели разговор со стольником государя Петра – Иваном Вельяминовым. О чем они беседовали? Да о войне, о фураже, о укреплениях на Днепровских порогах и о том: что делать, если шведы повернут на Украину.
       Глава казацкой делегации Максим Нечай изложил вторично просьбу перед государевым воеводой: о помиловании полковника Искры.
       Иван Вельяминов – умный и не жестокий человек терпеливо выслушал их.
     – Дело не в смерти, а в казни! – произнес он сурово. – Вот вы просите за своего полковника, а он, не дрогнув, написал донос на вашего гетмана. Идет война. Швед рвется к Москве, государю нужны надежные слуги и подданные, способные исполнять его волю во благо государства. Поверь он доносным листам: сейчас бы гетман был в пыточной, а враг бы глумился, что дескать у них там все не едино, все врознь и войска их и действия не имеют согласования. Нет! Воры не только донос чинили, они тем самым пытались посеять разлад в Войске Запорожском, оставить его без гетмана накануне решающих баталий и тем подорвать могущество наших земель и власть великого государя – царя Петра Алексеевича.
       Нет, не разрешу я подавать челобитную государю, а казнь свершится, как ей и надобно быть в назидание другим ворам!
       Потупились казаки, так ни с чем и отправились назад.
       Сам гетман Мазепа в сопровождении Ивана Вельяминова-Зернова, Филиппа Орлика, генеральных есаулов Гамалии и Максимовича, генерального бунчужного Мировича, генерального обозного Ломиковского, полковников полков Миргородского – Даниилы Апостола, Прилуцкого – Горленко, Киевского – Мокиевского, Лубенского – Зеленского, кампанейского – Андрияша и прочих командиров сердюцких полков, выехал и встал невдалеке от эшафота.
       На возвышении, невдалеке от внушительной дубовой колоды с углублением для стока крови, стоял здоровенный детина. На колоде – огромный топор. Рядом, чуть вдалеке, стоят три подручных палача, и один, довольно хлипкий казак. Ему готовить осужденных к казни. Вскоре на эшафот поднимается и священник из Киево-Печерской лавры – отец Никодим.
       Народ толпится, народ шумит, народ нетерпеливо ждет. Увидев царского стольника и гетмана с казацкой старшиной, один из есаулов подает знак – его повторяют по цепи и вот… и вот вдали раздался скрип колес.
       Тяжело идут два коня-тяжеловеса, они везут в большой повозке осужденных: шестидесятивосьмилетнего старика – бывшего генерального судью Василия Кочубея, и полковника Полтавского полка – Ивана Искру. Но странное дело, когда они появились: шум и гам замерли – повисла гробовая тишина. Нет злословия в народе, нет насмешек и издевательских выкриков, как несколько дней назад.
       Преданные гетману казаки, селяне из близь лежащих сел – не проявляли ненависти к несчастным а, молча, провожали глазами к лобному месту.
       Бывший полковник смотрит обреченно и сурово: он знает – смерть уже распахнула над ним крылья. Сожалеет ли об участии в доносе? Понимает ли, что сам выбрал столь трагичный путь? И, что, в конце концов, он думает о своем «благодетеле» Василии Кочубее?.. То – никому неведомо, а для него уже не имеет значения.   
       Трагично выглядит сам виновник своего горестного конца. Мысли Василия Кочубея мы читали в послании к гетману Мазепе – вряд ли, что-либо изменилось.
       Телега подъехала к эшафоту. Несколько караульных, сняв с узников оковы, помогли им взобраться на помост. Ноги Василия Кочубея подгибаются: внесли на руках.
       Иван Искра, ступая твердо и поглядывая на окружающую толпу, сам взошел по лестнице.
       На эшафот поднимается и Филипп Орлик. Спустя несколько минут он поднимает руку, подавая знак присутствующим успокоиться и выслушать царский указ. Это было лишним, потому что и так молчание господствовало над площадью. Спустя несколько минут он зачитал, привезенный государевым стольником указ.
     – Во исполнении государева указа, воров Василия Кочубея и Ивана Искру: Войска Запорожского обоих берегов Днепра, святого апостола Андрея Первозванного кавалер, Князь Священной Римской империи, верноподданный Великого Государя российского Петра и в назидание врагам, гетман Иван Мазепа – приговаривает к смертной казни, через отсечение головы.
       Раздался гулкий удар в барабан, затем еще и еще. Огромные казацкие барабаны били, словно взрывы пушек, возвещая всему люду: казнь началась!
       Отец Никодим подошел к Ивану Искре:
     – Покайся сынку перед смертью в грехах перед Господом и православным людом!
     – Каюсь отче! – спокойно ответил полковник. – Неправое дело я затеял, за что и принимаю смерть! Каюсь! Грешен я, отче! Спаси Господи мою душу грешную!
       Двое подручных палача взяли его под руки и подвели к плахе: третий – хлипкий, помог тому правильно положить голову на колоду и поправил оселедец.
        Барабаны забили быстрее. Полковник зажмурился, в умелых руках палача сверкнул тяжелый топор и… и резкий удар с характерным сопровождением хряска позвонков – голова бывшего полтавского полковника с глухим стуком упала на помост.
       Василий Кочубей чуть не потерял сознание. Двое подручных палача подхватили его подруки, иначе бы упал.
       Хлипкий казак взял за оселедец отрубленную голову и, приподняв над помостом, показал всему столпившемуся люду. Жиденькие крики, возгласы – отнюдь не указывали на положительные эмоции. Ивана Искру любили казаки и уважали, поэтому другой реакции ожидать было нельзя.
       Иван Вельяминов нахмурился и посмотрел на Мазепу, но на лице гетмана не дрогнул ни один мускул.
       Василия Кочубея подвели к плахе и на слова отца Никодима он смиренно ответил:  
     – Зло я затеял противу близкого мне человека. Гордыня меня обуяла и гнев неправедный. Ложные доносы отравили мое сердце – в том каюсь пред Господом и прошу прощения у казацкого товарыства и кума, и друга мово – Ивана Мазепы. Несу наказание за неправедные деяния свои. Мне легче будет принять смерть, если ты Иван простишь меня!
       Слова повисли в тишине, ожидая реакции самого гетмана, и он не заставил себя ждать:
     – Прощаю тебя, боевой мой друг и товарищ! Прощаю как друга и близкого человека. Иди в мир иной с чистым сердцем и без горечи!
     – Дай Бог тебе и нашей Гетманщине счастья и многие лета! – поклонился казацкой старшине и гетману Кочубей. Затем сказав: – Каюсь, Господи, во всех грехах, и прошу прощения в сей смертный час, – положил голову на колоду.  
       Тела казненных лежали напоказ народу, пока не окончилась обедня. Затем их положили в гробы и отвезли в Киев. Семнадцатого июля они были похоронены во дворе Печерского монастыря, близ трапезной церкви.

История cоздания стихотворения:

Из книги "История одной жизни. Иван Мазепа"