Вход для авторов

Забыли пароль??

Регистрация

Додатковий 16. "А небо в зорях" на вірш Ніни Трало
/ АП творчої групи - Злива /

Число 28. Як знищували українську мову
/ АП Т. Лавинюкової - Парость виноградної лози /

Сейчас на сайте 2520 человек

Кто онлайн?

Рекомендации УПП

ми будьмо
Елена Рышкова
варте
Цыганова Наталия
Нота...
ЛИМ

Резонанс дня

Новые авторы

Присоединяйся

Це в тебе все, що є - погляд застиг на дзеркалі раптом. В ньому і осуд, і лестощі, а язик мій - то і ворог, і друг

Автор: Володимир Шатровський
Тема:Свободная тема
Опубликовано: 2019-07-13 10:01:14
Автор не возражает против аналитического разбора и критики в рецензиях.

Дантес

Не знаю, насколько правдива эта история. Её поведал мне пожилой попутчик в поезде Киев-Москва в августе
2012-го года, и я пересказываю её почти дословно по моим записям, лишь опустив второстепенные детали и
придав литературную форму его излишне эмоциональным высказываниям. Правдива или нет, эта история несёт,
я думаю, определённый этический заряд – и, значит, может быть интересна читателям.

Александр Левковский.

Женщина была очень старой — ей было, по всей видимости, около девяноста. Я же был молод — мне было всего
семнадцать. Наша случайная встреча произошла на песчаном левом берегу Днепра, как раз напротив чудной
холмистой панорамы правобережного Киева.
Был солнечный летний день тысяча девятьсот пятьдесят второго года. Я играл с друзьями в футбол прямо на
пляжном песке. Мы хохотали и орали что есть мочи. Старая женщина, одетая в цветастый, до пят сарафан, лежала,
скрываясь от солнца, неподалеку, под матерчатым навесом, читая книгу. Было весьма вероятно, что наш старый
потрёпанный мяч рано или поздно врежется в этот лёгкий навес, покоившийся на тонких деревянных столбиках.
Но мы были беззаботными юнцами, и нас это совсем не беспокоило. И в конце концов, мяч действительно врезался
в хрупкое убежище старой женщины! Мяч ударил по навесу с такой силой, что всё шаткое сооружение тут же
рухнуло, почти похоронив под собой несчастную старушку.Я был в ужасе. Я подбежал к ней, быстро убрал
столбики и оттащил в сторону навес.
— Бабушка, — сказал я, помогая ей подняться на ноги, — простите.
— Я вам не бабушка, молодой человек, — сказала она со спокойным достоинством в голосе, отряхивая песок со
своего сарафана.
— Пожалуйста, не называйте меня бабушкой. Для взаимного общения, юноша, существуют имена. Меня зовут
Анна Николаевна Воронцова. Хорошо помню, что я был поражён высокопарным стилем её речи. Никто из моих знакомых и
близких никогда не сказал бы так«Для взаимного общения, юноша, существуют имена...«.
Эта старушка явно была странной женщиной. И к тому же она имела очень громкое имя — Воронцова! Я был начитанным
парнем, и я,  конечно  знало,  что это имя принадлежало знаменитой династии дореволюционных российских аристократов.
Я никогда не слыхал о простых людях с такой изысканной фамилией.
— Простите, Анна Николаевна.
Она улыбнулась.
— Мне кажется, вы хороший юноша, — сказала она. — Как вас зовут?
— Алексей. Алёша.
— Отличное имя, — похвалила она. — У Анны Карениной был любимый человек, которого звали, как и вас, Алексей.
— Анна Николаевна подняла книгу, лежавшую в песке; это была «Анна Каренина». — Их любовь была
трагической — и результатом была её смерть. Вы читали Льва Толстого?
— Конечно, — сказал я и добавил с гордостью: — Я прочёл всю русскую классику — от Пушкина до Чехова.
Она кивнула.
— Давным-давно, ещё до революции, я была знакома со многими русскими аристократами, которых Толстой сделал
героями своих романов.
… Современному читателю, я думаю, трудно понять те смешанные чувства, которые я испытал, услышав эти слова.
Ведь я был истинным комсомольцем, твёрдо знающим, что русские аристократы были заклятыми врагами трудового
народа, презренными белогвардейцами, предателями России. А тут эта женщина, эта хрупкая симпатичная старушка,
улыбаясь, бесстрашно сообщает мне, незнакомому парню, то она была знакома с этими отщепенцами! И, наверное,
даже дружила с ними, угнетателями простого народа!.. Моим первым побуждением было прервать это странное — и
даже, возможно, опасное! -— неожиданное знакомство и вернуться к моим футбольным друзьям, но непреодолимое
любопытство, которому я никогда не мог сопротивляться, взяло верх, и я нерешительно спросил её, понизив голос:
— Анна Николаевна, Воронцовы, мне кажется, были князьями, верно?
Она засмеялась.
— Нет, Алёша. Мой отец, Николай Александрович, был графом.
… Лёшка! — кричали мои товарищи. — Что ты там делаешь? Ты будешь играть или нет?
— Нет! — заорал я в ответ. Я был занят восстановлением разрушенного убежища моей новой знакомой — и не просто
знакомой, а русской графини!
-— и мне было не до моих футбольных друзей.
— Оставьте его в покое, — объявил один из моих дружков. — Он нашёл себе подружку. И они расхохотались.
Женщина тоже засмеялась.
— Я немного стара, чтобы быть чьей-либо подружкой, — сказала она, и я заметил лёгкий иностранный акцент в её
произношении. — У вас есть подружка, Алёша? Вы влюблены в неё?
Я смутился.
— Нет, — сказал я. — Мне ведь только семнадцать. И я никогда ещё не был влюблён, по правде говоря.
— Молодец! — промолвила Анна Николаевна. — Вы ещё слишком юны, чтобы понять, что такое настоящая любовь. Она
может быть опасной, странной и непредсказуемой.
Когда я была в вашем возрасте, я почти влюбилась в мужчину, который был старше меня на сорок восемь лет. Это б
ыла самая  страшная встреча во всей моей жизни. Слава Богу, она длилась всего лишь три часа.  Я почувствовал, что
эта разговорчивая старая женщина вот-вот расскажет мне какую-то удивительную и трагическую историю.
Мы уже сидели под восстановленным навесом и ели яблоки.
— Анна Николаевна, вы знаете, я заметил у вас какой-то иностранный акцент. Это французский?
Она улыбнулась.
— Да, конечно. Французский для меня такой же родной, как и русский…
Тот человек, в которого я почти влюбилась, тоже заметил мой акцент. Но мой акцент тогда был иным, и иным был мой
ответ. И последствия этого ответа были ужасными! — Она помолчала несколько секунд, а затем добавила:
— Это случилось в тысяча восемьсот семьдесят седьмом году, в Париже. Мне было семнадцать; ему было шестьдесят
пять…
Вот что рассказала мне Анна Николаевна Воронцова в тот тихий летний день на песчаном берегу Днепра:
— … Он был очень красив — пожалуй, самый красивый изо всех мужчин, которых я встречала до и после него —
высокий, подтянутый, широкоплечий, с копной не тронутых сединой волос. Я не знала его возраста, но он был очень
моложавым и казался мне мужчиной средних лет. И с первых же минут нашего знакомства мне стало ясно, что это был
умнейший, образованный и обаятельный человек. В Париже был канун Рождества. Мой отец, граф Николай
Александрович Воронцов, был в то время послом России во Франции; и было неудивительно, что его пригласили,
вместе с семьёй, на празднование Рождества в здании французского Министерства Иностранных Дел.Вы помните,
Алёша, как Лев Толстой описал в «Войне и Мире» первое появление Наташи Ростовой на московском балу, когда ей
было шестнадцать, — её страхи, её волнение, её предчувствия?.. Вот точно так же чувствовала себя я, ступив на
паркетный пол министерства, расположенного на великолепной набережной Кэ д’Орсе. Он пригласил меня на танец, а
затем на другой, а потом на третий… Мы танцевали, разговаривали, смеялись, шутили — и с каждой минутой я
ощущала, что я впервые встретила мужчину, который возбудил во мне неясное, но восхитительное предчувствие
любви!Разумеется, мы говорили по-французски. Я уже знала, что его зовут Жорж, и что он является сенатором во
французском парламенте. Мы отдыхали в креслах после бешеного кружения в вальсе, когда он задал мне тот самый
вопрос, который вы, Алёша, задали мне.
— Анна, — сказал он, — у вас какой-то странный акцент. Вы немка?
Я рассмеялась.
— Голландка? Шведка? — спрашивал он.
— Не угадали.
— Гречанка, полька, испанка?
— Нет, — сказала я. — Я русская.
Он резко повернулся и взглянул на меня со странным выражением широко раскрытых глаз -— растерянным и в то же
время ошеломлённым.
— Русская… — еле слышно пробормотал он.
— Кстати, — сказала я, — я не знаю вашей фамилии, Жорж. Кто вы, таинственный незнакомец?
Он помолчал, явно собираясь с мыслями, а затем промолвил, понизив голос:
— Я не могу назвать вам мою фамилию, Анна.
— Почему?
— Не могу.
— Но почему? — настаивала я.
Он опять замолчал.
— Не допытывайтесь, Анна, — тихо произнёс он.
Мы спорили несколько минут. Я настаивала. Он отказывался.
— Анна, — сказал он, — не просите. Если я назову вам мою фамилию, то вы немедленно встанете, покинете этот зал,
и я не увижу вас больше никогда.
— Нет! Нет! — почти закричала я.
— Да, — сказал он с грустной улыбкой, взяв меня за руку. — Поверьте мне.
— Клянусь! — воскликнула я. — Что бы ни случилось, я навсегда останусь вашим другом!
— Не клянитесь, Анна. Возьмите назад свою клятву, умоляю вас.   С этими словами он полуобернулся от меня и еле
слышно произнёс:
— Меня зовут Жорж Дантес. Сорок лет тому назад я убил на дуэли Пушкина…
Он повернулся ко мне. Лицо его изменилось. Это был внезапно постаревший человек; у него обозначились тёмные
круги под глазами; лоб перерезали морщины страдания; глаза были полны слёз…  Я смотрела на него в неверии и
ужасе. Неужели этот человек, сидевший рядом со мной, был убийцей гения русской литературы!?
    Я вдруг почувствовала острую боль в сердце. Разве это мыслимо?! Разве это возможно!? Этот человек, в чьих
объятьях я кружилась в беззаботном вальсе всего лишь двадцать минут тому назад, этот обаятельный мужчина
безжалостно прервал жизнь легендарного Александра Пушкина, чьё имя известно каждому русскому человеку —
молодому и старому, бедному и богатому, простому крестьянину и знатному аристократу… Я вырвала свою ладонь из
его руки и порывисто встала. Не произнеся ни слова, я повернулась и выбежала из зала, пронеслась вниз по лестнице,
пересекла набережную и прислонилась к дереву. Мои глаза были залиты слезами. Я явственно чувствовала его правую
руку, лежавшую на моей талии, когда мы кружились с ним в стремительном вальсе…Ту самую руку, что держала
пистолет, направленный на Пушкина!  Ту самую руку, что послала пулю, убившую великого поэта! Сквозь пелену слёз
я видела смертельно раненного Пушкина, с трудом приподнявшегося на локте и пытавшегося выстрелить в
противника… И рухнувшего в отчаянии  в снег после неудачного выстрела… И похороненного через несколько дней, не
успев написать и половины того, на что он был способен…
Я безудержно рыдала. Несколько дней спустя я получила от Дантеса письмо. Хотели бы вы увидеть это письмо, Алёша?
Приходите в понедельник, в полдень, ко мне на чашку чая, и я покажу вам это письмо. И сотни редких книг, и десятки
прекрасных картин.
Через три дня я постучался в дверь её квартиры. Мне открыл мужчина лет шестидесяти.
— Вы Алёша? — спросил он.
— Да.
— Анна Николаевна находится в больнице с тяжёлой формой воспаления лёгких. Я её сын. Она просила передать вам
это письмо. И он протянул мне конверт. Я пошёл в соседний парк, откуда открывалась изумительная панорама Днепра.
Прямо передо мной, на противоположной стороне, раскинулся песчаный берег, где три дня тому назад я услышал
невероятную историю, случившуюся с семнадцатилетней девушкой в далёком Париже семьдесят пять лет тому назад.
Я открыл конверт и вынул два листа. Один был желтоватый, почти истлевший от старости листок, заполненный
непонятными строками на французском языке. Другой, на русском, был исписан колеблющимся старческим почерком.
Это был перевод французского текста. Я прочёл:

Париж
30 декабря
1877-го года
Дорогая Анна!
Я не прошу прощения, ибо никакое прощение, пусть даже самое искреннее, не сможет стереть то страшное
преступление, которое я совершил сорок лет тому назад, когда моей жертве, великому Александру Пушкину, было
тридцать семь, а мне было двадцать пять.
Сорок лет — 14600 дней и ночей! — я живу с этим невыносимым грузом. Нельзя пересчитать ночей, когда он являлся —
живой или мёртвый — в моих снах. За тридцать семь лет своей жизни он создал огромный мир стихов, поэм, сказок и
драм. Великие композиторы написали оперы по его произведениям. Проживи он ещё тридцать семь лет, он бы удвоил
этот великолепный мир, — но он не сделал этого, потому что я убил его самого и вместе с ним уничтожил его будущее
творчество. Мне шестьдесят пять лет, и я полностью здоров. Я убеждён, Анна, что сам Бог даровал мне долгую жизнь,
чтобы я постоянно — изо дня в день — мучился страшным сознанием того, что я хладнокровный убийца гения.
Прощайте, Анна!
Жорж Дантес.
P.S. Я знаю, что для блага человечества было бы лучше, если б погиб я, а не он. Но разве возможно, стоя под дулом
дуэльного пистолета  и готовясь к смерти, думать о благе человечества?
Ж. Д.
Ниже его подписи стояла приписка, сделанная тем же колеблющимся старческим почерком:
Сенатор и кавалер Ордена Почётного Легиона Жорж Дантес умер в 1895-м году, мирно, в своём доме, окружённый
детьми и внуками. Ему было восемьдесят три года.
Графиня Анна Николаевна Воронцова скончалась в июле 1952-го года, через десять дней после нашей встречи.
Ей было девяносто два года.

История cоздания стихотворения:

Никто из нас не встречается по жизни друг с другом просто так, случайно - без предопределения, даже здесь, на УПП.
А вот для чего - это интересный вопрос

Понравилось произведение? Поделитесь им со своими друзьями в социальных сетях:

Количество читателей: 1282

Рецензии

Всего рецензий на это произведение: 23.

Всеволод

У Пушкина это была третья дуэль.
Первая не состоялась: он вызвал на дуэль какого-то старика, тот отклонил вызов.
На второй стрелялся с каким-то будущим декабристом. Но слава Богу, была страшная метель, оба промахнулись.
Пушкин не был святым. Да, он был талантлив. Но его талант переоценен. Он не был новатором, а ориентировался на европейских поэтов. На Байрона, например. Алеко - типичный байронический герой.

2023-07-07 18:31:51

Дантес

Рецензии

Володимир Шатровський

Популярное

Новое автора