Автор: Сергей Комаровский
Тема:Свободная тема
Опубликовано: 2018-09-09 19:12:25
Автор не возражает против аналитического разбора и критики в рецензиях.

Волк-вегетарианец

                                     Рассказ

От Александра Ткаченко позавчера ушла возлюбленная. Нет не жена  – подруга жизни. Неутомимая
помощница во всех житейских делах. Будь то генеральная уборка в квартире, домашняя консервация,
еженедельная тщательная глажка костюмов и белых сорочек, приготовление редких званых обедов, когда
необходимо было дома встретить на уровне немногочисленных гостей.  «Палочка-выручалочка»,  –
частенько называл он ее, ласково поглаживая по голове и, иногда расчувствовавшись, нежно целуя. «Ты
должен меня на руках носить!  – говорила возлюбленная, глубоко тронутая его вниманием и, как все
женщины, игриво улыбалась.  – И тридцатью тремя поцелуями от меня не отделаешься». Конечно, со всеми
домашними делами Александр и сам с успехом справлялся, так как в принципе всё умел делать: и готовить,
и убираться по дому,  и стирать, и даже штопать. Но всё за что бы он ни брался, получалось плохоньким,
поспешным и весьма-весьма удовлетворительным.  « Душу надо свою вкладывать,  – бранилась подруга
жизни, частенько переделывая то, к чему прикасались его мужские руки,  – даже в такие житейские мелочи
и делишки. Любое занятие требует не только сноровки и подготовки, но и терпения, старания, и, если
хочешь, даже сердечных волнений». У Александра домашние дела никогда не вызывали никаких душевных
волнений  – делал он их чисто механически: без злости, но и без радости. Впрочем, и в остальных делах
его последнее время сопровождала скука, какая-то апатия, и главное, – неверие, что это кому-то нужно.
Александр Ткаченко  – худой, среднего роста, лысоватый блондин с усталыми карими глазами   
выглядел намного старше своего далеко не пенсионного возраста. Да и пятьдесят два года разве возраст
для мужчины в расцвете сил: так  – период подведения первых жизненных итогов. Но для него он оказался
переломным: еще не старик, а почему-то ничего от жизни уже не хотелось. Как будто прожил целую
вечность, переделал все мирские дела, побыл даже королем, перецеловал всех мало-мальски
привлекательных женщин, потратил все свои денежные сбережения, всех своих детей и внуков выучил-
переженил. Глубокие морщины буквально испахали его некогда милое, гладкое, розовощекое лицо с
большим  родимым пятном возле левого уха. Алые, пухлые маленькие губы вдруг взяли и высохли,
превратившись в две невзрачные, чуть-чуть розоватые, черточки.  За каких-то два года Александр
полностью поседел, облысел и без всяких причин потерял целых шесть зубов (к счастью  – не передних!).
Как будто войну пережил или оттянул солидный тюремный срок в солнечном Магадане.  Однажды его
возлюбленная, охая и ахая, притащила в дом за руку какую-то дряхлую гадалку, в которой еще бушевала
цыганская кровь. Сказала, топнув ногой: «Послушай, дорогой, все наставления этой мудрой женщины. И
встряхни себя  – возвратись к жизни». Не захотел он даже  выслушать старушку  – выгнал прочь, злобно
бурча: «Я  – сам себе Господь Бог. Как хочу  – так и живу!»
Александр Ткаченко кем только не был за последние годы: предпринимателем, директором акционерного
общества,  заместителем мэра города, его даже в народные депутаты выдвигали знатные люди. Должности
так и сыпались ему на голову, а деньги, и притом немалые, так и прыгали сами ему в карманы. Не замечал
он этих благ  – лишь только снисходительно улыбался и торжественно нес свой крест: радость, что несет
людям добро и счастье. А как народ таких лидеров и вождей любит!  Еще бы таких умниц им не любить –
ведь от себя же отрывают и всем раздают: всё – без остатка. У Александра даже личного автомобиля
никогда не было, что уж говорить о даче, коттедже или вертолете. Почти все заработанные деньги он
отдавал неимущим: инвалидам труда, престарелым, детям-сиротам. Даже своих родных и близких не
баловал: одевал и кормил без всяких излишеств. На «черный» день денег, как водится, и то не откладывал.
Естественно, жена им была постоянно недовольна. «Зачем нам роскошествовать, лапушка,  – успокаивал,
как мог, он свою благоверную.  – Ведь не голодаем и в обносках не ходим. Сколько людей в городе живут
хуже нас, а сколько их постоянно бедствует!»    Отдаваясь полностью работе, он что-то ел, что-то пил,
говорил кому-то самые лестные слова, не забывая поругать провинившихся. Свои обязанности с лихвою
отрабатывал, вникая каждый день в чьи-то проблемы, но забывая о своих. За рутиной нескончаемых дел
Александр и не заметил, как быстро вырос и возмужал его единственный сын, лишь только помнил, что
отложил какое-то важное заседание и побывал на его свадьбе. В перерыве очередного заседания
горисполкома он чуть не умер от потрясенья, но все-таки развелся с женой, такой всегда вроде бы
спокойной, удовлетворенной, уравновешенной, а тут вдруг раскричавшейся и срочно требующей
расторжения брака. Не смог Александр себе позволить и кратковременный отпуск, чтобы по-человечески
окрестить родившуюся внучку. Проездом, возвращаясь из командировки, заскочил к сыну на часок –
похлопал по попке пищащую малютку. Одарил, конечно, невестку дорогим подарком, подбросил молодым
родителям денег: и на коляску, и на кроватку, и на всякую подкладку.
Два месяца назад вдруг резко всё переменилось: закончился срок исполнения его обязанностей в качестве
заместителя мэра города, и он стал безработным. Конечно, он мог вернуться обратно в бизнес, есть же
какой-никакой опыт, связи. Но для этого нужны деньги. И не малые. А у Ткаченко за душой было всего -
ничего: девять- десять тысяч гривен. Чтобы вновь открыть дело, самое простенькое, нужно  минимум в пять
раз больше. И то при условии, что он будет первое время работать в одиночку. Без всяких наемных
работников. К кому-нибудь из местных бизнесменов в работники наниматься Александру не позволяла
гордость, брать же кредит в банке было опасно: а вдруг собственное дело не «раскрутится» и нечем будет
рассчитываться. Перспектива быть банкротом Ткаченко явно не устраивала. Какой-то душевный надлом,
неверие в былые собственные силы мгновенно душили все его порывы для начинания предпринимательских
дел. Не способствовало появлению былому боевому духу и еженедельное хождение на биржу труда в
поисках достойной работы. В его любимом маленьком городке было очень мало предприятий и вакансий по
трудоустройству  бывшего городского чиновника- управленца попросту не было. То, что предлагалось
руководителями предприятий города ранимая душа Ткаченко не могла принять. Да и кто из нормальных
бывших руководителей согласиться начинать свою  карьеру с нуля: малозначащий клерк, завхоз,
заведующий складом или экспедитор. Его единственный друг - бывший одноклассник Горюнов, с которым
еще со школьной скамьи сложились прочные настоящие мужские отношения, неоднократно вздыхал: «На
тебя, братишка, точно кто-то навел порчу. Не жизнь у тебя пошла, а сплошная неразбериха!»  Справный
мужик, у которого и не могло быть в жизни никаких проблем, а только лишь минутные недоразумения, не
переставал  поругивать Александра, привычно похлопывая его по плечу: « А всё это от твоего дурацкого
альтруизма. Разве можно на самого себя начхать, свои потребности свести до жалкого минимума и ждать,
что кто-то оценит твои старания на благо Отечества и воздаст по заслугам?!  Надо быть полным кретином и
добрым дурнем, чтобы не беспокоиться о своей дальнейшей судьбе и не обеспечивать себе достойную
старость!». В такие минуты товарищеской критики Ткаченко очень сильно возмущался и с банальной пеной
у рта отстаивал свои жизненные принципы: « Меня тошнит от ежедневного накопительства, стяжательства.
Млеть от шелеста купюр в собственном кошельке  – удел убогих людишек и слабаков. А я хочу быть
сильным, хочу быть выше своих низменных потребностей». «Тогда устройся сторожем на кладбище,  –
язвил его друг.  – С покойниками у тебя  уж точно найдутся общие интересы. Им, знаешь, всё уже до
фонаря… Или, вот, постригись и иди в монастырь. Там, говорят, все иноки  – альтруисты и небожители».
В Бога Ткаченко не верил, а то, может быть, рискнул и пошел бы на поклон к кому-нибудь из городских
святых отцов. Церквей, всяких там храмов сейчас развелось на Украине  – не счесть! Истинный безбожник
Александр никак не воспринимал религию и не чувствовал в себе потребности молиться Богу. Даже больше  
– страшно удивлялся: как можно человеку зависеть от каких-то предрассудков и верить в загробную жизнь.
Тем не менее, не осуждал верующих и не хулил церковных деятелей. Еще с юности (с институтской скамьи)
Ткаченко научился считаться с мнением каждого: будь то верующего или атеиста, сочувствующего какой-то
вере или только определяющегося в        вероисповедании. Это всегда способствовало его карьере: при
СССР он быстро стал руководителем небольшого коммунального предприятия, а в лихие 90 годы прошлого
столетия  – самым первым в городе основал частное предприятие. И всё у него получалось: и деньги были,
и успех, и подчиненные его никогда не бедствовали. Вот только однажды какой-то невидимый тумблер
щелкнул в голове Александра: « А зачем ты, брат, так корячишься  и ублажаешь ближних?!  Человек  –
большой, хотя и разумный, но червь и сколько ты ему бы не облагораживал почву  – он всегда будет
недоволен: и собой, и тобой. Зачем, мол, вместо него сделал такой благодатной эту землицу, теперь  –
неинтересно и жить. Разве только переползти на соседнюю территорию и побороться за жизнь с тамошними
обитателями?!»
В одну из апрельских суббот Горюнову удалось все- таки уговорить Александра поехать с ним на рыбалку и
немного отвлечься от мрачных дум.
– Ты скоро с катушек съедешь, горе - государственный деятель, а ныне проедатель жалкого пособия по
безработице,  –  буквально прокричал друг в телефонную трубку.  – Завтра, в шесть утра, заеду за тобой,
бедолага.  И уже более миролюбиво обронил:  – Природа должна излечить твои раны.

                                       *        *         *
Утро выдалось не по-весеннему холодным и сумрачным. Дул пронизывающий душу порывистый северный
ветер, гоня по небу рваные облака и невзрачные серые тучи. Мелкий дождик эпизодически хлестал по
брезентовым дождевикам рыболовов, бортам их вместительной резиновой лодки, и, теряя свою энергию,
тихо стекал небольшими струйками за борт, а также на дощатую обрешетку дна нехитрого плавсредства.
Вода в водоеме была темно-серой, с  зеленоватыми отливами, и оранжевые поплавки рыбаков, будто
останки кораблекрушения,  мерно выплясывали на невысоких волнах какой-то замысловатый
страдальческий танец.
Клевало очень плохо. Ткаченко и Горюнов за три часа неутомимого бдения поймали по одному небольшому
окуньку. И всё. В отличие от друга Александр не был заядлым рыбаком и удочку в руках  держал очень
редко: два-три раза за сезон. Горюнов же всё свое свободное от предпринимательских дел время посвящал
любительскому лову рыбы, в том числе и подледному. «Всепогодный рыбоистребитель», – в шутку называл
его Ткаченко. Тот на него нисколько не обижался, лишь только самодовольно покручивал свои рыжие
лохматые усы и привычно фыркал: «Да, я  – в этом деле профи».
Но сегодня и ему не везло. Высокий, чуть ли не двухметровый, тучный, с двойным подбородком, Горюнов с
возрастом стал страдать отдышкой, а так как пришлось ему трижды сменить место для ловли и изрядно при
этом помахать веслами, тихо сопел себе под нос и от досады периодически сплёвывал на воду. «Что такое
не везет и как с этим бороться?! – то и дело долбили в голову Ткаченко проклятые мыслишки.  – Или это
только я притягиваю к себе кучу неудач? Вон даже погода и та не благоприятствует».
Горюнов как будто прочитал его мысли, тяжело вздохнул и, наконец-то, нарушил так затянувшийся
рыбацкий обет молчания:
– Ты, дружище, ни в чем не виноват… И солнышко вот-вот должно нас порадовать…
Он неожиданно крепко выругался и, резко разрубив своей мощной ручищей воздух, промолвил:
– Беда в ином: перевелась рыбка в нашем водохранилище… Кругом – сети, сплошная убийственная
паутина. Нет рыбе никакого простора и прохода. Браконьер на браконьере плавают, а между ними разные
проходимцы электроудочками промышляют. Убивают в воде всю живность. После таких преступников
несколько лет даже лягушата не заводятся.
В сердцах друг выдернул из воды одну из своих удочек и перебросил снасть в другую сторону, поближе к
зарослям прибрежного молодого зеленого камыша.
Ткаченко не впервые от него слышал такие горькие высказывания и как рыбак рыбака понимал, что когда
не клюет, всегда вспоминается всё самое гадкое и тошнотворное. Сегодня им явно не везло,  и на
обещанную другом уху совсем не приходилось рассчитывать.
Всегда спокойный и уравновешенный, по крайней мере, на рыбалке, Горюнов неожиданно выдал, заметно
волнуясь:
– Я, дружище, хочу этот водоем в аренду взять…и спасти его от двуногих варваров.
Известие шокировало Александра, но, тем не менее, и глубоко тронуло. Кому как не ему бывшему
заместителю градоначальника было известно положение всех дел вокруг этого проблемного водоема  –  
одного из резервных водохранилищ для обеспечения нужд города водой. Оно числилось на балансе у  
крупного горнодобывающего комбината, некогда единственного градообразующего предприятия. Прошло
без малого сорок лет и в их городе появилось еще несколько предприятий, небольших, многопрофильных,
но вместе вносящих существенный вклад в производимый совокупный городской продукт. Понятно, что с
годами владельцу стало накладно содержать далеко не основное водохранилище в надлежащем состоянии,
да и в силу многих причин им стали пользоваться все горожане (ох уж эти междуведомственные
противоборства!). Только водоем от этой бесхозяйственности стал мелеть, зарастать камышом, а на месте
некогда неплохого пляжа выросла настоящая свалка мусора.
– Не дадут тебе в горисполкоме разрешение,  – невесело вздохнул Ткаченко, ерзая на узком деревянном
сидении. Его спина, а, главное, ноги начали уже затекать от многочасового сидения и требовали
постоянной перемены  поз, а то и настоящей разминки для мышц. Последнее на рыбалке было недопустимо,
так как даже незначительное телодвижение раскачивало лодку, а стало быть, и отпугивало рыбу.  – Да и в
комбинате ты не найдешь поддержки. Напрасно только потратишь время и нервы.
– Ну надо же что-то делать!  – воскликнул друг и от досады хлопнул себя по жирным ляжкам.
Резиновая лодка сильно качнулась и погнала от себя значительную волну. Удочка  Ткаченко от резкого
движения заякоренной лодки не удержалась на ее борту и тихо сползла в сторону.
– Что ты творишь, медведь?!  – прорычал Александр, хватаясь за упавшую в воду удочку.
Толстяк лишь только осклабился. Видно было, что ему тоже порядком надоело ничегонеделанье. Ткаченко
со злостью перебросил свою немудреную рыбацкую снасть. Но большой и длинный  его оранжевый
поплавок почему-то не хотел принимать обычное вертикальное положение, и какой- то никчемной  
веточкой остался плавать на поверхности воды. « Наверное, грузило упало на камышинку и недостало до
дна »,  – подумал Александр, торопливо выдергивая из воды свою удочку. Удилище его согнулось в дугу и
леска, за что-то зацепившись, противно зазвенела.
– Неужто здесь есть коряги?!  – воскликнул Ткаченко, дергая в разные стороны снасть. Но она ни на
сантиметр не подавалась участившимся резким подергиваниям.
– Здесь не должно быть никаких коряг, о везунчик!  – рассмеялся друг, вытаскивая плотно засевшие в
илистом дне одну за другой длинные толстые жердины, которые служили в качестве якорей. – Видать, ты
заарканил какую-то завалявшуюся подводную лодку!
Размахивая жердинами по воде будто веслами, направил лодку в сторону зацепа.
– Да не дергайся ты, вибратор!  – пробурчал толстяк, справляясь с очередной волной. Ветер бросил ему в
лицо очередную порцию водных брызг и надоевших дождинок.  – Держи удочку прямо, перед собой!
«Корягой» оказалась сеть - «китаянка», мелкоячеистая, сплетенная из тонкой лески. Была она неимоверной
длины и уходила аж до противоположного берега, извиваясь змеей вдоль прибрежных камышей. У
обрывистого берега, у раскидистой плакучей ивы, сеть резко оборвалась, путаясь в камышах. Выбирая из
воды и складывая в лодку «шары» импортной сети- удавки для рыб, Горюнов исчерпал у себя весь
словарный запас бранных слов и злобных словосочетаний. И было от чего. Сеть была буквально забита
мелкой рыбешкой: окуньками, плотвой, красноперкой. Уже мертвой, даже полуразложившейся. Зрелище
было не для слабонервных. В зловонной сети запуталось несколько небольших щук и парочка карпов, но
тоже закончивших свой рыбий век  в неимоверных мучениях.
– Вот изверги!  – не переставая ругаться, промолвил Горюнов, причаливая к берегу.  – Даже не
удосужились снять сеть, сволочи… Улова видно им хватило и от других сетей… Руки бы им отрубить,
дебилам, по самые плечи!
Не сговариваясь, друзья молча разбрелись по берегу в поисках места для захоронения сгинувших рыб.
Нашли под глинистым обрывом, подальше от воды, большую яму. Принесли и свалили туда сеть вместе с
останками рыб. Дружно, но молча, засыпали землей и глиной это нехитрое захоронение.
Уже в лодке Горюнов, тяжело вздыхая, обмолвился:
– Что-то и рыбачить совсем перехотелось… А ты как, дружище?!
Голос его вдруг сорвался, и он сделал рукою движение, словно хотел кого-то сокрушить. У Ткаченко давно
щемило сердце от всего увиденного, но он не жаловался и не лез в нагрудный карман за валидолом.
Стеснялся показаться слабым, принимавшим близко к сердцу. Хотя губы у него мелко дрожали и не столько
от холодного ветра и занудного дождя, а сколько от жалости к гибнувшей фауне и невозможности ее
уберечь. Злости на двуногих варваров уже не было в его бешено колотившемся сердце, и только какая-то
тупая боль сдавила левую часть груди.
– Моторку бы сюда,  – проблеял, даже неожиданно для самого себя, Александр. Его мысли само собой
выплеснулись в горькие, но разумные слова. – Да помотаться бы с металлической кошкой по водоему…Все
бы эти выловленные сети  – на берег и в костер… А кто бы попался из браконьеров  – в милицию … А если
надо и под суд.
– Дело говоришь, – промолвил, кутаясь в дождевик, Горюнов.  – Сразу видно  – государственный муж! И,
немного помолчав, продолжил:  – Теперь ты убедился, что водохранилищу нужен срочно настоящий
хозяин… Комбинату этот водоем, что зайцу пятая нога. Он без него и так проживет. А мы, настоящие
рыболовы-любители, не можем так жить и не позволим гибнуть природе. Подумать только, чтобы более-
менее сносно порыбачить надо ехать за двадцать- тридцать километров, в соседний район, и, уплатив
энную сумму тамошним арендаторам, только там поймать достойную рыбку.
Ткаченко, воспользовавшись тем, что друг от него отвернулся и налег на весла, украдкой проглотил
сердечную таблетку. Сердце его никак не хотело успокаиваться и надо было что-то с этим делать.
– Ты знаешь, Санек, сколько у нас в городе рыбаков?  – спросил вдруг Горюнов.
– Не знаю. Наверное, сотни полторы. А может быть и триста.
–  Бери выше,  – сказал Горюнов и важно глянул на друга.  –  Почти пятьсот человек. И это только
официальная цифра. Многие ведь рыбаки не вступают в созданное общество. Не хотят быть, так сказать, в
коллективе…Я недавно объявил в газете о сборе подписей в пользу аренды данного брошенного водоема
для нашего общества рыболовов… И что ты думаешь  – есть уже двести подписей. Только группа поддержки
у меня пока слабовата  – всего пять активных членов.  – Он сделал значительную паузу и на одном выдохе
вдруг ошарашил:  – Не хочешь быть нашим председателем?!
Александр даже и не удивился такому предложению. Ведь он вольный теперь казак. Да и природу любил и
всю жизнь, как мог, ее защищал.  Хотя само собой у него и вырвалось:
– А ты, почему не хочешь? Твоя же идея взять водоем в аренду. Тебе – и карты все в руки.
Горюнов от досады весь поморщился, сделал страдальческую мину и промычал, пряча глаза:
– Не могу. У меня же бизнес. На плечах три магазина, а за ними, ведь знаешь, нужен глаз, да глаз… Могу
быть только заместителем… На общественных началах.
Друзья долго молчали. Горюнов, правда, был занят: старательно греб веслами и то и дело поглядывал на
пригорок. На нем, под раскидистым вязом, стоял его автомобиль. По мере приближения к пригорку он стал
выгребать уж больно артистично, как бы играя и показывая всем своим видом, что ответ друга его по
большому счету и не интересует. Мол, мое дело тебе предложить, а твое  – отказаться. Александр слишком
хорошо знал друга: тот мог ему что угодно посоветовать или предложить, даже похлопотать за него насчет
работы, но только не взять к себе на предприятие. Даже простым клерком, тем более заместителем.
Справный он мужик, Горюнов, деловой и слишком предприимчивый. У таких бизнесменов каждый за троих
работает, а получает зарплату как за одного. Не может эксплуатировать Горюнов Ткаченко. Друга ведь не
станешь обманывать и обкрадывать. Городское общество рыболовов-любителей было некоммерческим
предприятием и содержалось за счет спонсоров и членских взносов. Потому Горюнов и с легкостью отдавал
все бразды правления Ткаченко. Он мог, в принципе, предложить эту должность любому встречному-
поперечному. Правда, при двух условиях: приумножать рыбные запасы и бороться с браконьерством.
Когда до пригорка оставалось чуть больше двадцати метров, из-за высокой гряды прибрежного камыша
вдруг показалась одноместная небольшая резиновая надувная лодка. Ею правил невысокий худой мужчина
в брезентовой куртке с капюшоном. В одной руке у него было весло, в другой  – моток сетки - «плетенки».
Он с трудом справлялся с ветром, потому и сеть плохо у него разматывалась, ложась на воду неровными
«пластами».
– Суши весла, мерзавец!  – завопил истошно Горюнов и направил свою посудину  наперерез лодке
меньшего размера.       
Удар большой лодки пришелся в корму маленькой. Таран оказался не сильным, но неожиданным для  
незадачливого рыбака. Он, испугавшись, выронил из рук и весло, и сеть- «плетенку». Сам же ничком упал
на днище лодки.
– Браконьерничаешь, поганец!  – свирепствовал вовсю толстяк.  – Я вот сейчас тебя шестом приголублю!  
И зычно скомандовал:  – А ну-ка снимай свою сеть, сучий сын, и правь к берегу. Будем нашу доблестную
милицию дожидаться.
Белобрысый парень лет так тридцати попытался что-то ему возразить, но тут же получил от Горюнова по
голове и по спине несколько ударов жердиной. Злобно матерясь, он поспешно смотал свою сеть и поплыл к
берегу. Ткаченко даже толком и не успел оценить происходящее и что-либо предпринять, как их лодка лихо
причалила возле пригорка, прижимая к каменистому берегу лодку браконьера. Белобрысый парень
оказался бывшим подчиненным Ткаченко и работал поныне в горисполкоме. Распознав бывшего своего
начальника, незадачливый рыбак нисколько не смутился своего прегрешения, а наоборот, повышая голос,
начал качать права и бравировать своей должностью. За что еще раз был бит нещадно Горюновым
жердиной по спине и получил от него самые нелицеприятные высказывания.
– Ты, смотри, какой бедовый малый,  – бушевал Горюнов.  – Его городское правление общества
рыболовов-любителей поймало на преступлении, а он еще и возникает… А с работника горисполкома
спросим и втройне. Сегодня же сообщим мэру города о твоих подвигах!  Плюс сейчас вызовем милицию и
составим протокол!  В наших возможностях, надеюсь, ты не сомневаешься!
– Напрасно ты, Федорчук, лезешь в бутылку,  – выдавил из себя, наконец-то, Ткаченко, сокрушенно качая
головой. Кого-кого, а работника горисполкома он не ожидал встретить в качестве браконьера.   –
Нашкодничал  – получай по полной программе.
После слов бывшего заместителя мэра города парень быстро сник, несколько стушевался и через какую-то
минуту его рот источал такие слезные просьбы и слова позднего раскаянья в содеянном, что впору было
записывать их на магнитофон и прокручивать потом для благодарных потомков. Словом  отпустили этого
малого друзья без составления протокола, заставив нарушителя собственноручно уничтожить на костре ту
злополучную сеть.
– А все-таки напрасно мы его отпустили,  – посетовал Горюнов, просушивая на ветру свою резиновую
лодку. Дождь давно уже закончился, но долгожданное солнце где-то затерялось среди серых туч.  – Надо
было устроить ему показательную порку. Чтобы никому неповадно было соваться с сетями на
водохранилище.
– На первый раз мы его достаточно проучили,  – невесело протянул Александр, грея у костра озябшие
руки. Несколько минут назад в этом костре сгорела сеть. Небольшая, каких-то метров тридцать.  – Да и
рыбу он не успел наловить. Зато синяков на спине  – добрый десяток.
– То- то и радует,  – заключил Горюнов и ехидно улыбнулся.  – Рыбка нам будет благодарна.
Неожиданно из-за туч проклюнулось солнце и его первые, робкие лучи заскользили по водной поверхности,
и, отражаясь, ударили в глаза рыболовов. Инстинктивно пришлось им привстать, закрывая лица руками.
Дальше солнце стремительно осветило не только холмистый берег водоема, но и густой камыш, заросли
прибрежного ивняка, затем и весь водоем, всю его зеленовато-голубую ширь. Какая-то большая рыбина,
вспугнутая неожиданным светом, выпрыгнула из воды и с тихим стоном снова погрузилась в зеленоватую
волну. Где-то в камышах крякнула  всполошенная утка, и тотчас же, словно дождавшись сигнала, заквакали
лягушки.
– Хоть бери и снова спускай на воду лодку,  – жмурясь от яркого света, промолвил с нескрываемой
радостью Ткаченко.
  – Да,  – сказал Горюнов и улыбнулся краешком губ.  – Защитникам своим природа всегда благодарна.
Высаживая Ткаченко у его дома, возле самого подъезда, Горюнов, всю дорогу болтавший о разных
рыбацких снастях и наживках, неожиданно заглянул в глаза друга и тихо спросил:
–  Ну, как, будешь нашим председателем общества? Или мне подыскивать другую кандидатуру?!
Александр устал ждать этого вопроса, думал, что он сегодня уже и не прозвучит, потому и не был готов к
ответу. Сказал как-то неопределенно:
– Можно мне хоть денек подумать?!
– Хоть и два, но не больше недели,  – проворчал Горюнов. Видно было, что он недоволен таким ответом.  –
Нужно пробивать наше начинание. Ты  – самая лучшая кандидатура. Тебя все городские бонзы еще помнят
и у тебя безупречная репутация.
– А ты и впредь будешь избивать пойманных браконьеров?  – не зная почему, резко спросил Александр.
Всю дорогу у него перед глазами стояло перекошенное от ужаса лицо бывшего сотрудника,
закрывающегося от избиения жердиной руками, а в ушах долго звучали глухие, холодящие душу, удары по
живому человеку.
– А что ты прикажешь целоваться с ними?!  – скривил губы в едкой усмешке толстяк.
– Нет, конечно, но все же.
– Я готов дубасить каждого, кто губит природу,  – выдал Горюнов, нажимая на каждое слово. Он бросил в
сторону Александра выразительный взгляд. В этот момент солнечные лучи пробились через лобовое стекло
автомобиля и упали на его лицо. Ткаченко увидел, как его полные губы сложились в злорадную улыбку.  –
Лишь бы от этого был толк, и в нашем водоеме рыба произрастала.
– Так это же противозаконно!  – бросил в сердцах Александр.  – Ты что и впредь собираешься нарушать
законы?
Горюнов ничего не ответил. Молча закрыл дверцу в автомобиле. Помахал Александру рукой на прощание.
Было в тот момент в его лице что-то горделиво замкнутое.

                                                   *         *         *
Ночью Ткаченко снились рыбы. Много рыб, больших и малых. Они, почему-то, по очереди подплывают к
нему и принимают корм из рук. Сам он, одетый в водолазный костюм, восседает на  огромном подводном
пне, будто на троне, и проявляет невиданную щедрость: опорожняет золотое корыто, полное хорошо
проваренной перловой кашей.  Рыбы, словно люди, благодарно кланяются ему за кормежку, но по-своему:
часто и густо совершая маятниковые движения. На Александре нет обычных приспособлений для
подводного плаванья: ни  кислородных баллонов, ни маски, ни трубки.  На ногах вместо ласт обуты
обычные кроссовки. Ими-то он и отгоняет от корыта вездесущих хищников: проворных окуней и
прожорливых зубастых щук. Считает, что эти санитары водоема и сами прокормятся. Вдруг откуда-то из
глубины буквально вылетает огромных размеров щука  – настоящий монстр. Жирная-прежирная, а вместо
привычной зубилообразной головы с зубастой пастью у нее голова Горюнова. Секунда  – и все рыбы, все,
до единой, разлетаются от Ткаченко кто куда. Долго недовольно смотрит Горюнов-щука на Александра
своими большими выпученными глазищами. Затем, клацнув зубами, хватает в рот золотое корыто,
переворачивает его, вывалив возле пня кашу, и хлестко ударив по лицу Ткаченко своим широким, как
просяной веник, хвостом, уплывает со своей ношей обратно на глубину. Александр пытается окриком
остановить монстра, но холодная вода моментально начинает заполнять открывшийся его рот, и он,
чувствуя, что тонет, инстинктивно болтает руками и ногами, пытаясь всплыть на поверхность…От ярости и
страха Ткаченко несколько раз плюется и просыпается. На подушке - противная, какая-то зеленоватая,
клейкая слюна…
Проснувшись, Ткаченко долго сидел на кровати, мотая головой, а потом некоторое время тупо смотрел
перед собой испуганными глазами. «Плохой сон. И не к добру!»  – решил он, ощущая на сердце какую-то
тяжесть. Весь остаток прошлого дня  Александр провел за раздумьями по поводу предложения Горюнова.
Даже готовя на кухне себе обычный холостяцкий обед и ужин: суп из концентратов и отварной рис с
говяжьей тушенкой, он не переставал думать о проблемах с брошенным водохранилищем. «Вот уж никогда
не мог подумать, что меня так озаботит судьба некогда прекрасного водоема,  – разговаривал с самим собой
Александр.  – Сколько лет жил, сколько лет проезжал мимо этого водохранилища, а ни разу сердечко даже
и не екнуло. Как будто его и не существовало». Конечно, о  несчастном водоеме нет-нет, да и
поговаривали. В горисполкоме, например, однажды рассматривали коллективную жалобу горожан о
массовом сбросе мусора возле водохранилища. Этот вопрос как-то поспешно решили, и месяц делали рейды
по выявлению и штрафованию нарушителей, но потом, как всегда, все усилия сошли на нет. Мало ли в
городе других, более важных проблем. Очередной финансовый кризис, застой, безработица,
неплатежеспособность предприятий, задержка выплаты зарплат. До сохранения ли, тем более
приумножения, рыбных запасов в такие горячие, суматошные времена.
За завтраком Александру вновь перед глазами предстала страшная вчерашняя картина: сети, погибшая
рыба, кучи разнообразного мусора на берегу водоема. Вспомнилось беззаботное детство и юность, когда он
с друзьями летом буквально не вылезал из воды, купаясь и загорая на некогда живописном песчаном пляже
водохранилища. А сколько тогда там было рыбы! Даже судаки водились! А они, как известно, любят только
чистую воду. Подростками они с Горюновым прямо у причала лодочной станции ловили на удочку таких
карасей, что каждый в отдельности не вмешался на сковородке. Как это вроде бы недавно было, а ведь
сколько лет прошло. Рукотворное водохранилище было ровесником Ткаченко и также как он постарело.
Если свои многочисленные болячки Александр как-то лечил и не давал им возможности прогрессировать, то
водоему никто не помогал. И оно преждевременно захирело, обмелело и заросло травой. Не может водоем
просить о помощи, не могут это сделать и его многочисленные обитатели. Кто-то же должен придти им на
помощь и спасти от окончательного вымирания. «Это должен сделать я,  – внушал себе Ткаченко, без
всякого аппетита давясь омлетом.  – Видно так судьба распорядилась. Безработный, со всех сторон
свободный, умудренный опытом, с обширными связями. В таком деликатном деле как рыборазведение и
охрана природы нет места для предпринимательства. Добывание прибыли никогда не уживется со
стремлением видеть чистые пруды, чистые пляжи и чистую рыбу. Горюнов хоть и любит природу, но спит и
видит во всех делах дополнительный заработок. Такова его натура. Не удержаться ему и от царствования
на водохранилище. Хозяин, конечно, там нужен, но не тиран и не держиморда». За чаем Александра
внезапно осенило: « Это же я, наконец-то, своими стараниями смогу помогать не только вечно недовольным
людям, а в основном  беззащитным существам  – рыбам, птицам, зверям, живущим около воды. Я нужен
матушке-природе. Как долго я искал своё призвание. А оно, оказывается, ходило рядом, но почему-то наши
пути так долго не пересекались. К черту другие должности, высокие оклады, дивиденды и премии! Да
здравствует денежное довольствие, чистый воздух и редкие улыбки довольных горожан! Может быть,
когда-нибудь, кто-то оценит мой труд, и благодарные потомки будут меня поминать, как говорил великий
поэт Шевченко, незлым и тихим словом».

                                                        *        *       *

Ткаченко не сразу дал согласие возглавить городское общество рыболовов-любителей. Сомнения у него
появились по поводу своих возможностей и амбиций. Однако больше всего он боялся, что без него Горюнов
и члены правления общества сумели настроить городские власти и главное, руководство горнодобывающего
комбината, на так называемое соглашательское сотрудничество. Это когда на бумаге вроде бы все стороны
понимают проблему и хотят ее разрешить, а на деле  – никто и не собирается напрягаться. При таком
раскладе общество вроде бы и есть, как того требует время, и оно как-то функционирует, ну а до решения
серьезных вопросов его просто не допускают. Какой руководитель не хочет, чтобы у него на предприятии
стало меньше проблемных вопросов, а содержание резервного  водохранилища  – большая проблема. Тем
не менее, как можно переложить тяжелое бремя эксплуатации водоема на хрупкие плечи каких-то
общественников, которые сегодня вроде бы за аренду, а завтра, при возникновении малейших трудностей,
разбегутся в разные стороны. Все же понимают ради чего весь сыр-бор: народу хочется цивилизованно
поудить рыбу, а стало быть  – активно отдохнуть. Что никому не возбраняется. Но для этого ой как нужно
потрудиться. И притом всем: председателю общества, казначею, членам правления, каждому рыболову-
любителю. Когда будет сформирована сильная команда единомышленников, тогда, может быть,
руководитель комбината всерьез и задумается над дилеммой: отдавать в аренду проблемный водоем или не
отдавать, по-прежнему делая вид, что предприятию этот объект очень нужен. Его решение будет трудным –
потому что всё равно необходимо выделять значительные денежные средства для содержания
водохранилища. Только в случае сдачи в аренду объекта это будет оформляться в виде
благотворительности. Ведь среди работников комбината чуть ли не каждый третий рыболов- любитель.
Сомнения Ткаченко быстро развеял генеральный директор комбината, к которому он с трудом пробился на
прием. Александр даже не ожидал, что так легко сможет убедить руководителя пойти на встречу обществу
рыболовов- любителей.
Ровесник Ткаченко, но еще моложавый, высокий, коренастый мужчина с розовощеким лицом и добрыми
голубыми глазами даже похлопал его по-товарищески по плечам, радостно воркуя:
– Под ваше начало готов отдать в аренду не только водоем, но и резервную насосную станцию…А то,
знаете, ходят тут ко мне дилетанты, пенсионеры-доходяги и всякие там Остапы Бендеры. Многим лишь бы
что-нибудь урвать, прихватизировать, набить карманы. Природа им , извините, до заднего места… Так,
говорите, решили восстановить былую славу нашего песчаного пляжа?! Похвально-похвально… Я первый
стану членом вашего общества! Люблю, знаете, посидеть на речке с удочкой… Жаль времени на это
удовольствие выкраиваю слишком редко.
Слушая наставления руководителя предприятия, Александр не без сердечного волнения удостоверился в
правильности своих намерений и с горечью подумал, что Горюнов со своей командой уже чуть не погубил
такое благородное дело. Вовремя, ой как вовремя, он подключился к этой проблеме.
Генеральный директор комбината, не скрывая своей заинтересованности в быстрейшей передаче водоема в
надежные руки, говорил и говорил:
– Членские взносы, я предлагаю, даже настаиваю, с работников нашего предприятия брать по
уменьшенному тарифу, а с наших пенсионеров  – чисто символическую плату. Так мы оказываем услуги по
пользованию ведомственного крытого бассейна. Другие горожане пусть платят по полному тарифу, и
притом  –  ежемесячно. Иногородние рыбаки должны платить одноразовую, посуточную плату…Как вам
такое мое предложение?!.. Согласны?!.. Тогда – по рукам! Вперед, за орденами! И чтобы к началу лета
смогли открыть плавательный сезон на водохранилище!
Выходил из кабинета руководителя предприятия Александр окрыленным и как в молодости с учащенным
сердцебиением. Единственная капля горечи у него осталась на душе: генеральный директор, прощаясь с
ним за руку, не сумел скрыть злорадной улыбки. Недели три тому назад Ткаченко приходил к нему по
поводу своего трудоустройства. Получил мягкий, но все-таки отказ. Не нашел руководитель для него
достойного места. Или не захотел его просто трудоустраивать. Стало быть, недолюбливает он Александра,
или в чем-то его побаивается. Наверное, ему не нужны правдолюбцы и совсем бескорыстные специалисты.
Кто его знает. Чужая душа  – потемки. Вот только, что Александр согласился работать за маленькую
зарплату его, наверное, и позабавило. На комбинате такую зарплату получает простой вахтер и даже
дворник. «Ничего  – прорвемся!  – вздыхая, подумал Ткаченко.  – На житье-бытье мне хватит таких денег.
Беспрерывного трудового стажа у меня  – тридцать пять лет, для достойной пенсии  – вполне достаточно.
Главное, душевное равновесие и то, что кто-то в меня верит. Здоровье пока что еще в норме. А остальное  –
приложится».

                                            *           *           *
Ткаченко не ожидал, что финансовые дела  городского общества рыболовов-любителей окажутся  не так уж
совсем и плохи. На расчетном счету у общества накопилась приличная сумма, наличные деньги от членских
взносов, хоть и незначительные, поступали ежедневно. Казначей общества  – бальзаковского возраста
разбитная пышногрудая  рыжеволосая разведенка Клава вела всю документацию с большим старанием.
Чувствовалось, что у нее накоплен огромный опыт при ведении бухгалтерского учета. Казначей к тому же
была пенсионеркой, бездетной и имела массу свободного времени. Потому ей и не составляло особого труда
каждый день высиживать в приемной общества два-три дополнительных часа в ожидании посетителей. А
если почти всегда горит, так сказать, огонек в доме, то удача непременно будет сопутствовать в любом
благородном деле.
Горюнов был несказанно рад, что Ткаченко пришел к нему на помощь и разгрузил от всех текущих дел. Он
даже так не радовался покупке нового личного автомобиля  – джипа «Хонда», с которого буквально сдувал
пылинки.
– Ну, вот мы, наконец-то, и развернемся!  – без устали восклицал толстяк, потирая от удовольствия руки.  
– А то у меня уже башка совсем не варит: то ли ей в магазины надо бежать, то ли в степь, к водоему, нужно
мотаться.
Казначей Клава оторвала голову от своих бухгалтерских книг и, величественно вскинув вверх тонюсенькие
рыжие бровки, ехидно произнесла:
– А вы, Петрович, организуйте выездную торговлю прямо возле водохранилища… Авось и туда за вами
народ потянется.
Горюнов, разгоряченный, всерьез воспринял ее шутку, и, удовлетворенно крякнув, пробасил:
– Пока еще рано. Но летом  – обязательно. Холодные безалкогольные напитки и пиво там пойдут на ура.
И долго не мог понять, почему все члены правления, собравшиеся в тесной комнатушке приемной по
случаю назначения нового председателя, дружно, не сговариваясь, рассмеялись.                 «Вовремя, в
самое нужное время принял я дела,  – успокоил себя Ткаченко, смеясь вместе со всеми.  – Обществу уже
надоело топтаться на одном месте. Пора его выводить на широкую дорогу и начинать решать серьезные
вопросы».

                                                 *           *           *
На первый субботник по расчистке арендованных площадей от различного мусора и чистке водоема пришло
всего пятнадцать человек. Это не считая, конечно, членов правления общества. Ткаченко чуть было не
расплакался, глядя на такую явку рыболовов-любителей. В основном пришли пожилые горожане и
пенсионеры- инвалиды. Накануне он дал объявление в городскую газету и в газету комбината об общем
сборе любителей рыбной ловли. Даже местное телевидение подключил к созыву членов общества и всех
неравнодушных людей к проблеме брошенного водохранилища. И оказалось, что зря только потратился.
Александр надеялся на явку не менее сотни любителей рыбной ловли, ну хотя бы на шестьдесят. На
рассвете он еще раз с Горюновым объехал вокруг водоема, намечая фронт работ, и определяя, сколько
людей понадобиться для его выполнения. Окинув взглядом всех собравшихся на гребле водохранилища,
Александр понял, что сегодня они ни за что не выполнят намеченный ранее план. Даже на минуту
растерялся с чего ему начать, куда, прежде всего, бросить людей: на расчистку гребли от мусора, или на
облагораживание территории бывшего пляжа. За прошедшую неделю ему удалось выбить от спонсоров: и
строительный инвентарь, и спецодежду, и спецобувь для работы в воде. Кое-что удалось раздобыть из
стройматериалов. Один предприниматель подарил обществу две старые, но еще добротные, деревянные
лодки со всей оснасткой. Дал безвозмездно и один лодочный мотор, приложив к нему парочку канистр с
бензином. На деньги общества был приобретен строительный вагончик, хоть и б/у, но вполне пригодный
для дальнейшей эксплуатации.
Настроение поднялось не только у Ткаченко, но и у всех собравшихся уже немолодых рыболовов-
любителей, когда на греблю неожиданно подъехал микроавтобус, из которого высадилось семь крепких
парней в разноцветных спортивных костюмах под предводительством казначея Клавы и ее верной подруги.
Молодежь оказалась студентами городского техникума, поддержавшая клич своей любимой
преподавательницы.
День выдался не по-весеннему теплым и солнечным. В конце апреля в степной зоне Украины редко
случается безветренная, сухая погода. Но сегодня природа будто смилостивилась над Ткаченко и исполнила
все его просьбы: еще утром дул легкий южный ветерок, а к полудню – на водоеме  вообще воцарился
полный штиль. Редкие тучки еле-еле двигались по синему небу. Вода в водоеме была нежно голубого цвета
и переливалась на солнце какими-то замысловатыми бледно-зелеными бликами. Пряно пахло нагретыми
водорослями, тиной и прибрежной сыростью. Неумолимые жаворонки звонко трещали где-то аж в самом
поднебесье, а в молодом зеленом камыше озоровали неугомонные лягушки-квакушки.
Ткаченко из собравшихся на субботник людей сколотил четыре бригады. Половина молодежи была
направлена в помощь престарелым лодочникам, чистящим водоем от коряг, другая ее половина, вместе с
женщинами, была брошена на очистку бывшего пляжа от мусора. Четвертую бригаду дополнил приехавший
попозже Горюнов, который снял со своих магазинов двух освободившихся грузчиков и приобщил их к
порезке прибрежного старого засохшего камыша. Третьей бригаде тоже хватило работы. Не помешало бы
иметь еще несколько бригад привлеченных работников, так как водохранилище было приличным: длиной с
километр, а в ширину  – не менее ста пятидесяти метров. Глубокая балка, которую когда-то пересыпали в
двух местах мощными дамбами и соорудили надлежащий бетонный водоспуск, тянулась и далее по
необъятной украинской степи на юг, вплоть до Ингульца и его притоков. Вода в ней, естественно, быстро
накопилась и заполнила обрывистые берега, а также живописные луга. На одном из пологих песчаных
склонов балки люди соорудили рукотворный пляж, который со временем и забросили. Вода, тем не менее, в
водохранилище была чистой и вполне пригодной для водоснабжения города.
Работа, к радости Ткаченко, спорилась. Он даже и не думал, что в корыстное сегодняшнее время есть место
и для энтузиазма. Все, без исключения, работники трудились с большим желанием и задором. И, главное,
на совесть. Всюду слышались шутки, смех, слова подбадривания и незлобной товарищеской критики. Даже
разницы в возрасте работающих не ощущалось. Каждый хотел показать свою сноровку, опыт и усердие.
В полдень Горюнов, как всегда, вновь отличился. На противоположном берегу, в зарослях камыша и
наполовину затопленного массива старых верб, он обнаружил  двух браконьеров, снимавших поспешно
свою сеть. Не без помощи кулаков последние были доставлены толстяком к вагончику. Александр к тому
времени был озабочен приготовлением обеда для бригад и уговорил Клаву и ее подругу
переквалифицироваться в поваров.
– Вот, принимайте дополнительную рабсилу,  – пропел довольный Горюнов, толкая к костру двух
перепуганных мужчин в мокрых резиновых комбинезонах. Одному, на вид самому младшему, лет так
тридцати, он отвесил подзатыльник.  – Дровишек вам помогут наколоть, заодно и согреются.  – И,
самодовольно крякнув, продолжил:  – Вы бы видели, как они защищали свою сеть. И, главное, рыбу,
которую добыли незаконным способом.
– А для чего сети продаются?!  – шмыгнув носом, сказал один из браконьеров.  – Для того, чтобы ими
ловить рыбу… Да и поймали мы ее самую малость…За что же нас бить?!
Язык браконьера раздраженно трещал и тарахтел, будто сбивал масло в маслобойке. Горюнов не дал ему
продолжить, и, вновь отвесив подзатыльник, зарычал:
– Наркотики тоже продаются, но ты же их не покупаешь!  И не употребляешь! Ценишь свое здоровьице…
Так пожалей здоровье рыб, а также будущее их потомство. Им через недельку нереститься!
Ткаченко, сокрушенно покачав головой, злобно спросил:
– Сколько эти деятели угробили рыб?
– Да с полпуда наберется, а может чуть больше,  – грустно ответил Горюнов, сплюнув сквозь зубы.  – В
основном караси, все пузатые. Меньшая часть из них оказалась живой  – выпустил назад, в воду, а
остальные  –  как всегда,  – битые-перебитые.  
И, вздыхая, бросил к ногам Ткаченко полиэтиленовый пакет с рыбой.
– Оформляй протокол,  – бросил в сердцах Александр, глянув на содержимое пакета.  – Штрафанем их по
полной программе!
Горюнов, переминаясь с ноги на ногу, беззлобно сказал:
– Безработные они… Что с них возьмешь. Одна лишь возня с ними безрезультатная… Лучше пусть
отработают.                                                               
– Согласны?  – обратился Александр к поникшим браконьерам. Злости у него, как и не бывало. Люди,
забытые властью и лишенные источников существования, всегда  у него вызывали жалость. Ведь не каждый
может добыть себе пропитание законным способом. Проблема эта сложная и куда серьезнее дел вокруг
проблемного водоема.
– Да!  – промычали браконьеры, опустив головы.  – Только велосипед нам отдайте…И не бейте,
пожалуйста.
Горюнов не видел, как всего покоробило Александра и как лицо друга мгновенно покраснело, а потом вновь
побледнело. Толстяк привычно начал раздавать команды, как будто рядом стояли его обычные
подчиненные:
– Велосипед получите через неделю… И чтобы эти дни я даже писка вашего не слышал… Вкалывать,
вкалывать и еще раз вкалывать!  Задача ясна?!
– Ага,  – буркнул самый старший браконьер, кивая головой.  – А когда мы свою сеть обратно получим?
Горюнов посмотрел на него, как волк на ягненка, и выдал:
– Сейчас её собственноручно сожжешь на костре!  И чтобы оба исполнили вокруг этого события  танец
покаяния.
Истерзанную сетью рыбу члены правления общества  решили использовать для приготовления ухи. Не
пропадать же добру, да и кормить три десятка  работников чем-то надо было.
Когда Клава, молча наблюдавшая за разборкой руководителей общества с браконьерами, забрала рыбу и
позвала за собой удрученных  и чуть-чуть обезумевших исполнителей туземного танца, Ткаченко не
выдержал и набросился с руганью на Горюнова:
– Ты, что творишь, человекомучитель?!  За что ты их избил?! Один, кажется, с трудом ступал на правую
ногу.
Толстяк даже и не подумал признать свою вину в превышении власти, он лишь только негромко выругался  
и, морща в улыбке губы, ответил:
– Наш народ только кулак и понимает. Дал им несколько раз по шее  – сразу стали шелковыми…Старший-
то поначалу на меня с ножом кидался, махал им у меня перед самым носом, пока я его в охапку не сгреб и
не отбил ту руку, которая нож держала, а чтобы лишний раз не дергался  – и ногу. Помоложе браконьер в
то время умудрился меня по спине чем-то ударить…тяжелым… Ну и получил от меня несколько зуботычин…
Ты, думаешь, что они бараны беспомощные?!  Нет  – волки, а с волками надо жестко разбираться.
– А ты им хоть представился?  – спросил совсем потерянным голосом Александр.  – Или сразу же  – за рога,
и в стойло?!
– А почему я должен им представляться, что член правления общества?!  – искренне удивился Горюнов.  –
Мужики  – браконьерствовали, а, стало быть, знали, на что шли. В принципе любой горожанин мог и должен
был их остановить, а если сам не мог – вызвать милицию.
– Да,  – согласился Ткаченко, почесав стриженый затылок. – В принципе ты прав. Но избивать их ты не
имел никакого права.
– А как бы я смог пресечь их преступную деятельность?!  – откровенно рассмеялся толстяк.  – Позвонить в
милицию и ждать когда они, может быть, приедут?! За это время браконьеры успели бы сто раз смотать
свою сеть и спокойно не только уехать, а и уйти от наказания.
– Так ты получается герой дня?  – съязвил Александр.
– Получается, что так. И нуждаюсь в похвале, а ни в разносе.
До конца рабочего дня они больше не ругались. Было просто некогда. Тем более что после сытного обеда
бригады несколько расслабились и пришлось друзьям личным примером настраивать народ на дальнейшие
трудовые свершения.
Старания их дали неплохие результаты: бывший пляж был полностью расчищен от разнообразного мусора,
более-менее цивилизованно стала выглядеть гребля. Только одного мусора и убранного сухого кустарника
было вывезено три тракторных прицепа. Технику прислали по личному распоряжению генерального
директора комбината. Гору выловленных из-под воды коряг и разного хлама вывезти не успели, но
Александр договорился по мобильному телефону с диспетчерской комбината, что завтра трактор сделает
еще одну ходку.
– Еще два-три таких субботника - воскресника и у нас будет образцово-показательное водохранилище!  –
радовался Горюнов, таская к тракторному прицепу обрезанные ветки сухостоя. – Только на сей раз у меня
ни один рыбак не увильнет от работы. Объезжу лично все предприятия города и напрягу их директоров.
– Надо нажать на всех власть имущих,  – согласился Ткаченко.  – Не для себя ведь стараемся, а для всего
городского населения. Да и торопиться надо. Карась вот-вот пойдет на икромет.
– Нерест щуки мы с тобою проворонили,  – сожалеюще протянул толстяк.  – Сколько их, зубастых, попало
в сети браконьеров.
– И не говори,  – промолвил Александр, помогая другу забросить в прицеп увесистый полиэтиленовый
мешок с собранной стеклотарой.  – Но теперь мы дадим бой двуногим варварам.
Казначей Клава, работавшая рядом с руководством общества и слышавшая их разговор, не преминула
высказать и свое мнение:
– Вам, мужикам, всё бы воевать. А уговаривать народ не пробовали?!    
Когда субботник закончился и все его участники, усталые, но довольные, разъехались по домам, к
Ткаченко, в вагончик, неожиданно вернулся новоиспеченный бригадир третьей бригады  – член правления
общества Пухальский. Пенсионер, но еще крепкий, широкоплечий седоволосый мужчина долго мял в руке
кожаную свою кепку. Наконец-то он решился и промолвил раскатистым чистейшим басом:
–  Вам, Иванович, нужен постоянный смотритель за водоемом. Чтобы жил здесь в вагончике и
присматривал за всем нашим хозяйством. Не так ли?!
«Оказывается не только я такого мнения,  – подумал Александр.  – Вахтовые дежурства не смогут решить
вопрос охраны водоема. Энтузиастов, конечно, найти всегда можно, но надолго ли у них хватит рвения».
Подняв глаза от своих записей в блокноте, где он отмечал фамилии сегодняшних работников и то, что ими
было сделано, он устало проговорил:
– Да, а что?!  
– Могу я исполнять эту обязанность,  – выдавил из себя пенсионер, да так, что кадык его сильно
завибрировал.  – И платить мне за работу вовсе не обязательно. Пенсии мне вполне достаточно… Дадите
мне какие-нибудь харчи, обмундирование, обувку и, слава Богу.
– А как же семья?!  – спросил удивленный Ткаченко.  – Да и нет тут пока условий для проживания. Свет,
правда, будет здесь лишь только послезавтра.
– Ничего, обойдусь,  – сказал Пухальский, присев рядом за стол.  – Я  – неприхотливый. Раскладушка у
меня дома есть, малогабаритная газовая плита с баллоном найдется, керосиновая лампа в кладовке
валяется, а остальное  – дело для настоящего мужика. Вы же знаете, что я в любом деле мастер.
– А как же на это посмотрят ваши домашние?!  – не переставал удивляться Ткаченко.
– Наверное, даже будут рады,  – печально вздохнул пенсионер.  – Вдовец я, а единственная дочка со
своим разлюбезным муженьком моего отсутствия и не заметит… Им не до меня. По сотню раз на дню, то
ругаются, то вновь целуются… Драки их мне, знаете, не один год жизни уже сократили…Пусть сами, как
хотят, и живут. Раз деток произвести на свет не удосужились.
Александр, потрясенный, не знал, что и сказать. Молча развел руками. Хозяйственные и практичные  
мыслишки, однако, вернули ему разум:
– Одному вам за хозяйством не усмотреть. Несподручно, скучно и, кстати, небезопасно. Напарник вам
нужен.
– Есть у меня дружок,  – промолвил Пухальский.  – Тоже пенсионер и любит природу… Не владах он со
своей женушкой. Тесно им в однокомнатной квартире. Как и я, великомученик, не знает покоя… Готов, как
и я, из дома уйти и никогда туда не возвращаться…Заела его стерва своими придирками. И денег, мол, нет,
и прежней мужской ласки…Взял в жены, дурень, не ту и на десять лет себя моложе.
– Друг то ваш не пьет?!  – вырвалось само собой у Александра. Опять таки стервоза  – практичность вновь
одолела им. Даже как-то неловко стало перед человеком. И его откровениями.
– Нет,  – скромно уверил его Пухальский, почесав за ухом.  – Не злоупотребляет. Спортсмен он бывший  –
бегун на средних дистанциях. Даже сейчас по утрам бегает.
– Тогда  – другое дело,  – улыбнулся Александр и, не скрывая своей радости, похлопал пенсионера по
плечу.  – Можете заселяться.
– Сегодня можно?
– Можно.
– Тогда я быстренько сгоняю свою «Славуту» в город. Два часа нам хватит с другом на сборы. Сейчас вот
позвоню ему  – обрадую.
И весь сияющий схватился за мобильный телефон.

                                                         *            *            *
На закате солнца Ткаченко, обойдя еще раз всю территорию бывшего пляжа в поисках забытого
работниками инструмента и с целью наметить фронт работ на завтра, устало присел на сооруженный
сегодня третьей бригадой новый причал для лодок. Опустил с удовольствием натруженные за день ноги в
воду, прямо с мостков. Вода была уже холодной, как будто не было и жаркого солнечного дня. Вспугнутая
им мелкая рыбешка не разлетелась, как обычно, в разные стороны, а, немного отплыв от ног Александра,
вновь собралась в небольшую стайку. «Не бояться, черти,  – улыбнулся Ткаченко, с удовольствием
наблюдая за возней рыбок.  – Вот и новый причал для себя облюбовали. Надежное для них теперь
пристанище». Нехотя вынул ноги из воды, и, поджав их под себя, принял любимую сидячую позу турка.
Рыбки на его телодвижения никак не отреагировали, занимаясь своими обычными вечерними хлопотами.
От воды сильно потянуло сыростью. Резко похолодало. На западе, за массивом диких вишен и акаций,
погорела заря. Синяя тьма надвигалась с востока. Лишь одинокое серое облачко в зените, подсвеченное
снизу солнцем, сияло таким розовым нежнейшим светом, что Александру почему-то до боли грустно было на
него смотреть. « Вот и еще один день близится к концу,  – разговаривал с самим собой Ткаченко, глядя на
воду.  – В принципе  – удачный день и всё вроде бы сложилось. Рыбаки почувствовали, наконец-то, свою
значимость и что они могут одерживать победы. Пусть хоть такие маленькие, но достигнутые в совместной
борьбе с действительностью. Сообща, как говорят в народе, легче и батька бить. Хотя я бы никогда не
избил человека, тем более седого старца. Но так говорит  народ и его вековая мудрость. И с ней надо
соглашаться. Видно только в борьбе можно чего-нибудь достигнуть. Вон как сегодня работали побитые
Горюновым мужики  – любо дорого было посмотреть. Мне, вроде бы еще и такому нестарому, за ними было
трудно угнаться. Неужели над мужиками властвовал страх вновь быть избитыми?!  Или просто захотелось
скорее получить свой велосипед?! А, может быть, к ним пришла все-таки совесть, и им стало жалко
погубленных рыб?!  Кто их поймет, грешных. Но грех они свой сегодня искупили. И стали на путь
исправления. Кому это нужно?! Прежде всего, мне. Ведь я ради чего здесь сижу в одиночестве – ради того,
чтобы жизнь в водоеме не угасла. Ради этих маленьких рыбешек я поставил крест на своей карьере,
отказался от личного счастья. Счастье мое  – это подводный мир в этом маленьком водоеме. Будет в нем
больше обитателей  – счастье мое будет безгранично».
Пухальский с другом почему-то до сих пор не появлялись. «Может быть, что-нибудь в дороге с ними
приключилось,  – продолжал бередить свою душу Александр.  – Или их из дому обоих не отпустили?! Это
только я  – вольный казак. И ни перед кем не отчитываюсь. Никто меня дома не ждет. Хотя со слов
Пухальского и он  – страдалец. А природа – его лекарь. Родственные мы с ним души. Хотя и не во всем. Вон
и друга за собой тащит. Сердобольный. Как будто природа сможет излечить от одиночества. На какое-то
время  – сможет, но не на всю жизнь. Ее, природу, нужно любить без памяти, тогда и она даст исцеление.
Правда, не любому человеку, а только очень впечатлительному. Пухальский  – не чувствительный человек,
потому что мог бы мне и позвонить. Своему руководителю. Я же ведь волнуюсь. И почему я не записал себе
в блокнот номер его  мобильного телефона?!»  Телефонные номера всех  членов правления общества были  
введены в память мобильного Ткаченко, но телефона Пухальского почему-то не сохранилось. Это было его
непростительной ошибкой. «Ничего страшного,  – после нескольких минут самобичевания смог успокоить
себя Александр.  – Позвоню сейчас Горюнову, и тот найдет пропажу».
Неожиданно на греблю выехал какой-то автомобиль. Свет от его фар начал выплясывать на колдобинах
грунтовой дороги, некогда мощенной хорошим гравием. «Слава Богу  – они»,  – мелькнуло в голове у
Александра, и он облегченно вздохнул. Сам того не осознавая, он впервые в жизни поблагодарил
всевышнего за то, что всё у него сегодня получилось. И день он прожил не зря.
   
                                                        *           *          *
Следующий субботник они с Горюновым готовили тщательнее. Обошли вдвоем все предприятия города,
супермаркеты, строительные конторы и добились от каждого руководителя помощи. Даже от десятка лопат
и то не отказывались. Подключил Ткаченко и административный ресурс: разжалобил нынешнего
заместителя мэра города  – так сказать, своего сменщика, и упросил повлиять на несговорчивых
предпринимателей. Провели разъяснительную работу и среди рыболовов-любителей. Пришлось для этого
вновь обратиться на местное телевидение. Только на этот раз Ткаченко организовал что-то вроде пресс-
конференции, на которой не только ответил на вопросы журналистов, но и дал понять общественности, что
без личного вклада каждого взрослого жителя города проблему водоема не решить.
Второй субботник выпал на второе мая и на так называемую общегородскую майскую толоку. На праздник
труда вышло около двухсот человек. Сообща удалось не только закончить очистку водоема от мусора, но и
отсыпать мелким гравием к нему подъезд, установить на гребле охранную будку со шлагбаумом, завести
песок для пляжа и установить там пять новеньких голубеньких пляжных грибка. Спонсоры расщедрились: и
кроме четырех металлических мусорных баков подарили для нужд общества старенький (но на ходу)
трактор с прицепом. Теперь можно было обойтись без услуг  транспортных организаций и собственными
силами поддерживать чистоту и порядок на арендованной территории. По просьбе Ткаченко местная
швейная фабрика пошила десять специальных комбинезонов и плащей для охраны и руководства общества.
Денег за обмундирование  директриса фабрики с общества не взяла ни копейки.
– Вот теперь мы заживем,  – радовался Горюнов, надевая новенький комбинезон с фирменной нашивкой
общества рыболовов-любителей.  – Будем спокойненько брать со всех рыбаков членские взносы, а кто не
заплатит  – в шею. Нашу охрану будет видно за километр  – трепещи браконьер! Вяжи сам себе руки
носовым платочком и утирай слезами свои сопли!
–  К каждому ивовому кусту охранника не приставишь,  – грустно заключил Александр, не разделяя
радости друга.  – Народ будет потихоньку сетями промышлять, правда, только с берега, а для отвода глаз  –
держать в руках удочку. И, вздыхая, продолжил:  – Хочу просить мэра города дать разрешение на запрет
любого лова в нашем водоеме. Временно, конечно, до окончания нереста рыб.
– До пятого июня,  – ухватился за идею толстяк, и глаза его загорелись дьявольским огнем.
– Можно и до десятого,  – промолвил Ткаченко, надевая свой фирменный комбинезон.   – За это время вся
рыба отнереститься и мы сможем подготовиться к открытию пляжного сезона. Последний аргумент  –
официальная причина временного неудобства для рыбаков.
– Голова!  – обрадовано воскликнул Горюнов.  – Я бы до этого и не додумался.
– У тебя только деньги в голове,  – беззлобно сказал Александр.  – В любом деле хочешь выжать прибыль.
Мнимую. Лучше нам месяц не собирать членские взносы и не пускать рыбаков на водохранилище. За это
время рыба минимум втрое прирастет в водоеме. А в конце июня, ты же знаешь, какой клев. Так одно лишь
созерцание поплавков.
– Точно! Нам нужно выиграть время. Вот это я понимаю стратегия!
– Пошли уж, стратег,  – невесело рассмеялся Ткаченко.  – Пройдемся в вершину водоема и посмотрим, что
там можно сделать для перекрытия всех подъездов и подходов к воде. Карась, наверное, уже начал
нереститься.
– Давай возьмем моторку,  – предложил Горюнов, скривившись. Лишний раз ему бить ноги совсем не
хотелось.
– Нет, она Пухальскому  – нужнее,  – сказал, как отрезал, Александр.  – Ему доски на ту сторону водоема
необходимо срочно перевести… А тебе жирок растрясти совсем не помешает.

                                                         *          *          *    
Приход Ткаченко в общество рыболовов-любителей в горисполкоме восприняли с большой радостью, тем не
менее, между ним и новым мэром города установились натянутые отношения. Взаимная неприязнь
буквально сквозила в их взглядах, репликах, да и встречаться они старались друг с другом как можно реже.
Сорокалетний градоначальник  – Быструшкин – толстый и лысый коротышка всю свою сознательную жизнь
проработал в горисполкоме заместителем начальника отдела ЖКХ, а последние три года  – секретарем
горисполкома. «Бумажная душа,  – всюду характеризовал его Ткаченко, и даже в свою бытность
заместителем градоначальника не скрывал своей иронии,  – но очень талантливая». Как Быструшкина
избрали на такую высокую должность, так и осталось для всех горожан загадкой. Да и опередил он на
выборах своего соперника  – бывшего мэра, орденоносца, весьма преклонного возраста больного человека,
буквально на каких-то полпроцента голосов избирателей. Быструшкин, как все чинуши, был обыкновенным
карьеристом, мастером плести всевозможные интриги, всегда оставаясь при этом в тени. Ткаченко даже
удивился, что он не начал вставлять ему палки в колеса. Дал градоначальник, ехидно улыбаясь, добро на
аренду водохранилища и посоветовал, впредь, решать все вопросы с первым своим заместителем.  Чему
Александр был несказанно рад.  
Не ожидал Ткаченко и существенной помощи от Быструшкина при решении главной задачи для общества  –
закупки молодняка ценных видов рыб. Сумму надо было изыскать немалую  – двести тысяч гривен. Хотя
для некоторых преуспевающих городских предпринимателей она была смехотворной. Самый плохонький
коттедж у бизнесменов «тянул» на полтора, а то и на два миллиона гривен. Благотворительность же нынче
не в моде, и исчисляется совсем в других цифрах.
– Не дадут тебе бизнесмены и десятой части просимой суммы,  – заключил первый заместитель
Быструшкина  – седой как лунь пожилой мужчина с болезненными меланхоличными глазами.  – Даже
больше  – пошлют принародно куда подальше. Да и совесть надо иметь: тебе они уже помогли, как могли.
Не стоит злоупотреблять их доверием. Лично я палец о палец не ударю, чтобы тебе в очередной раз
помочь. Живите, господа рыбачки, по средствам. Сами разводите мальков. Защищайте имеющиеся рыбные
запасы.
И санкционировал решение правления общества о запрещении любительского лова рыбы в водохранилище
до пятнадцатого июня.
– Шестнадцатого июня Быструшкин лично должен открыть начало плавательного сезона на
водохранилище,  – поднял вверх указательный палец чиновник,  – Я ему сегодня об этом доложу. Ну, само
собой, горожане смогут прихватить с собой и удочки. Вчерашний пенсионер, он очень хотел угодить своему
начальнику. По глазам было видно, что проблема водохранилища его мало интересовала. Сдвинули ее с
мертвой точки и, слава Богу.
– А если я на сессии городского Совета лично попрошу у депутатского корпуса денег?  – неожиданно
спросил Ткаченко, заискивающе заглянув в глаза городского чиновника.  –  У нас же каждый второй
депутат  – предприниматель.
– Попробуй,  – нехотя согласился первый заместитель градоначальника.  – Но только я договорюсь с
Быструшкиным  о твоем  выступлении и всё. Никакой больше помощи.
– А и не надо,  – лукаво подмигнул ему Александр.  – Я сам из своей зарплаты внесу в кассу общества две
тысячи гривен. По тысяче гривен, за каждого из вас с Быструшкиным. Вы просто распишитесь в ведомости и
послужите, так сказать, живым примером для наших бизнесменов.
– И никакой агитации?  – удивился городской чиновник.
– Агитировать буду я. Ваше дело  – молчать в тряпочку. И слушать как я буду вас благодарить о помощи…
Повышать, ваш так сказать рейтинг… Идет?!
В очередной раз Александр убедился, что умеет распознавать человеческие слабости и хорошо разбирается
в людях. Перед ним в кресле сидел, в сущности, неплохой человек и хороший руководитель, но при слове
деньги у него всегда тряслись руки. Нет, он не раболепствовал перед ними, но и не мог жить без них. У него  
– большая семья, двое внуков, и должность требовала выглядеть в их глазах состоятельным главой
семейства. Как он может пожертвовать деньги на благо какого-то общества, когда сам нуждается в них. А
вдруг что-то случится с семьей или с ним?! Ведь он уже  совсем немолодой человек. Где ему взять деньги на
непредвиденные расходы?! Другое дело, сколько нужно держать денег в заначке и какие у человека
потребности, а, главное, запросы его семейства.
– Я, в сущности, не против,  –  важно ответил чиновник, ни чуть не смутившись. Лишь только в глазах его
загорелся неподдельный интерес. Какой руководитель будет против повышения собственного рейтинга.  
– И сможете убедить Быструшкина?
– Думаю, что смогу.
– Тогда – по рукам,  – подытожил Ткаченко, пожимая руку чиновнику.  – И до завтра. Забегу перед
началом заседания к вам с приходной денежной ведомостью.
Закрывая за собой дверь в кабинет руководителя, оглянулся. Чиновник, как ни в чем не бывало, что-то
принялся читать на своем рабочем столе. Его совсем не интересовало, где найдет деньги Ткаченко для
повышения рейтинга городских первых руководителей, главное,  – что это он сделает. Сомнений в
способностях Александра у него не было ни капли. Где ему было знать, что нынешний председатель
общества рыболовов-любителей с легкостью расстался с последними двумя тысячами гривен, хранящимися
у него в качестве «НЗ», а до зарплаты ему надо было еще жить целую неделю. Да и оклад у него был всего
каких-то полтора тысячи гривен, которого с трудом хватало, чтобы заплатить за квартиру, телефон,
коммунальные услуги и кое-как пропитаться. «Ничего, как-нибудь проживу,  – шагая на автобусную
остановку, подбадривал себя Ткаченко.  – В студенческие времена, когда-то, было и похуже. На перловке
можно долго протянуть и не умереть от голода».
Дома его ожидал сюрприз. Пришла возлюбленная. Нина, Ниночка, Нинель! У Александра даже защемило
сердце от радости. Но подруга жизни ему тотчас продемонстрировала, что она теперь уже бывшая и статус
этот не намерена менять. Нина сделала себе короткую стрижку и потому выглядела моложе своих неполных
пятидесяти лет. Невысокий рост, дивная фигура, влитой спортивный костюмчик вообще божественно и
волшебно превратили ее в девушку-подростка. Как и прежде, карие его глаза горели неуемной энергией и
сама она, как тот маленький неутомимый заводной зайчик-батарейка из телерекламы, металась по
квартире, делая уборку и одновременно собирая свои вещи.
– Ну, ты, Ткаченко, и зарос грязью,  – ворчала она, доставая из книжного шкафа какие-то книги.  – Кругом
пыль, мусор… Когда ты последний раз убирался?!
И, не дожидаясь ответа, выпалила:  – Я, без спроса, пришла забрать свое любимое одеяло, свой плед и
несколько книг. Завтра ко мне неожиданно приезжают гости из России и нечем мне их укрывать на ночь…
Да и запасные ключи от квартиры я забыла тебе оставить.
С тоской  Александр посмотрел на нее, затем на неубранную в зале кровать, разбросанные свои вещи на
креслах и стульях. Этот холостяцкий беспорядок в  его двухкомнатной квартире нисколько не смутил,
взволновало то, что домашняя обстановка еще вчера такая терпимая выглядела сейчас сиротливой, жалкой,
и кричала о помощи. Ткаченко на секунду показалось, что даже воздух в его пристанище сейчас накалился,
вмиг наполнился угарным газом, пропаном и прочей газовой горючей смесью, и вот-вот должен был
произойти взрыв. Он от страха закрыл глаза и почему-то открыл рот. Но взрыва не последовало.
Последовал громкий окрик возлюбленной:
– Всё. Я – ухожу. Теперь уже навсегда.
– Зачем?!  – вырвалось у него из груди.
– Потому что ты умалишенный. С тобой нельзя совместно жить. Ты даже и не живешь на этом белом свете,
а где-то летаешь в облаках. Ради кого ты живешь? Ради сына, внучки?! У тебя нет жены, любовницы, просто
приходящей женщины. Ты никого не любишь, даже себя ненавидишь. Как можно так жить?! Женщины от
тебя уходят, а ты даже и не пытаешься их остановить. Как будто тебе не нужна теплота и ласка. Ты же не
импотент, так почему же мучаешь свою внутреннюю природу. Зачем где надо и не надо ты всегда
борешься?! Зачем каждое утро, вставая с кровати, ты настраиваешься идти в последний, смертный бой и
ищешь где бы сделать подвиг?!  Очнись, оглянись вокруг  – везде жизнь и ею надо восторгаться! Жить надо
долго и счастливо!
И, уходя, хлопнула входной дверью.

                                                           *           *            *  
Ткаченко не спал почти всю ночь. Мучили его думы: разнообразные, но черные, и все на семейную
тематику. То, что он, в сущности, не семейный человек, а волк-одиночка  – знал и без высказываний Нины.
Только Александр был, так сказать, редким особым волком: не кровожадным, а употребляющим
растительную пищу. Этаким волком - вегетарианцем. В природе, к счастью, есть такие диковинные
представители фауны. Но их очень мало. Гоняются по холмам и долинам за всякими зайцами и козами, но
их не ловят и не едят. Просто поддерживают свой имидж хищника и прогоняют прочь ненужных
конкурентов с облюбованной территории. В отличие от своих четвероногих собратьев Ткаченко имел еще и
утонченную, легко ранимую натуру. Поедая, так сказать, травку, он плакал, что наносит ей боль и старался
совсем не погубить растения: щипал осторожно листочки, оставляя целыми и невредимыми  их стебли а,
главное, корни. Растения после его кормежки быстро восстанавливались и давали новую поросль.
Все волки-одиночки иногда паруются, но не надолго. Их выбирают самки, но потом быстро от них уходят.
Не нравится противоположному полу, что их избранники совсем не такие как все и живут на земле по своим
особым правилам. « Думала, бедняжка, что я побегу за ней и буду на коленях умолять вернуться,  –
разговаривал с самим собой Александр, ворочаясь на кровати.  – Нет, Ниночка, я не из такого теста
вылеплен. Пусть мне сейчас трудно, больно, но не в моей натуре добиваться у тебя былой благосклонности.
Если я отвергнут, то стало так тому и быть. Я, значит, тебя не достоин. Ты заслуживаешь лучшего, а я не
умею и не хочу перековывать себя. Когда-то же тебя устраивало, как я тебя любил и о тебе заботился.
Жизненный стержень у меня не изменился, чувства к тебе не угасли, я от тебя никогда и ничего не
скрывал, на сторону не ходил и на других женщин не засматривался. Ты же знаешь, что я и сейчас тебя
люблю. Знаешь, что страдаю и по тебе скучаю. Ты же очень мудрая женщина».
Александр несколько раз вставал и ходил на кухню попить воды. Пил ее прямо из чайника, предварительно
хорошо прокипяченную. Одолевала его жажда или так действовали на него таблетки. Толком он так и не
мог определить. Донимала его в последнее время неприятная мужская болячка: хронический простатит. Он
панически боялся врачей, и занимался самолечением. Всю свою сознательную жизнь Александр мучался от
полового воздержания, страдал от этого неимоверно. Его природа постоянно требовала половых контактов с
противоположным полом, но с этим у него были  проблемы. В студенческие годы он отгородил себя от
назойливых подруг стремлением досконально изучить науки,  в армии - младшему офицеру -
«двухгодичнику» совсем было не до нежностей (выжить бы в этом проклятом Афганистане!), а когда
женился, его избранница, вернее суженная, оказалась с врожденной плохонькой женской болезнью  – ее
фригидной страсти лишь хватило на рождение одного единственного сына. Одинокий волк, гордец, и просто
порядочный мужчина не искал любовных утех на стороне, придерживаясь своих  принципов: если его
выбрала женщина, то он ей был предан столько времени, сколько она этого желала. О своих мучениях и
неудовлетворенности в жизни Александр когда-то рассказал Нине. Теперь, избивая в бессильной злобе ни в
чем не повинную подушку, горько раскаивался. « Всю свою жизнь ей описал, чудак, как будто картину
написал маслом, комментируя каждый мазок, каждый почти невидимый штрих, и получил по морде,  – бил
себя по нервам Ткаченко, ворочаясь с боку на бок.  – Так тебе и надо, страдалец и неудачник». И вдруг его
осенило: «Неужели из-за денег Ниночка бросила меня?! Были деньги и хорошая должность  – был нужен,
не стало их  – свободен». Пришлось Александру вспомнить все события последних месяцев. И притом очень
тщательно, со всех сторон рассматривая каждый прожитый день с Ниной, глубоко вникая в каждый
запомнившийся эпизод. Только тогда те прожитые мгновения были им не осмысленны, а восприняты как
само собой разумеющееся. К его великому сожалению основания считать Нину мелочной и страстной к
деньгам у него появились и окончательно не развеялись. Два месяца назад она просила купить ей новое
пальто  – он отказал, месяц назад на день рождения ее десятилетнему внуку Александр подарил недорогой,
не «навороченный», мобильный телефон  – получил совсем непонятные упреки в нежелании угодить
малолетнему сорванцу. Ему не жалко было для нее денег, для ее единственной дочери, зятя, единственного
внука, но кошелек у него в то время не был забит денежными купюрами, а на пособие по безработице разве
разгуляешься. Некстати вспомнился и тот факт, что Нина настойчиво добивалась от него дать согласие на
совместный обмен его двухкомнатной квартиры- «хрущевки» и ее трехкомнатной квартиры -«сталинки» на
две просторные двухкомнатные квартиры в новом, престижном районе. Одну  – им, другую  – ее детям. Для
этого, разумеется, необходима была внушительная доплата. Денег у Александра, конечно, не было.
Заснул он, с трудом, под самое утро. Опять снились ему рыбы, много рыб. Они резвятся рядом с ним,
плавающем на маленьком оранжевом надувном  матрасе, и жадно поедают, прямо с его рук,
приготовленный корм. Вдруг позади него слышатся крики. Он оглядывается и видит на берегу Нину и
Горюнова. Те машут ему руками и требуют срочно плыть к ним. Александр отказывается, тогда они вдвоем
мастерски забрасывают металлическую кошку, и та буквально вгрызается в его матрас. Ехидно смеясь,
сладкая парочка тянет к себе веревку, норовя как можно быстрее притащить Ткаченко к берегу. Из
поврежденного матраса быстро выходит весь накаченный воздух и Александр начинает погружаться в воду,
а так как в руках у него внушительная металлическая кастрюля с кормом  – тонет… И просыпается…
…Весь в холодном поту. Бросает быстрый взгляд на механический будильник. Было без пяти минут восемь.
Как он не услышал заведенного на семь утра будильника, так и осталось для него загадкой. «Опаздываю,  –
промелькнуло в его голове.  – Депутаты начнут заседать ровно в девять. И без меня». Наскоро побрившись
и не позавтракав, он бегом помчался в горисполком. На ходу уже повязывал галстук и сокрушался, что
белая рубашка его – не свежая, да и коричневый шерстяной костюм не помешало бы и погладить.
Ткаченко нисколько не сомневался, что всё у него получится. Так и случилось. За три минуты своего
выступления на сессии, которые ему любезно предоставил Быструшкин, он не только успел поблагодарить
руководство горисполкома за поддержку, но и смог убедить большинство депутатов местного Совета
последовать примеру градоначальника и первого его заместителя  – финансировать закупку молодняка
ценных пород рыб для водохранилища. Кроме сорока двух местных депутатов в актовом зале
присутствовало много приглашенных местных предпринимателей и руководителей предприятий. «Надо
помочь обществу рыболовов-любителей,  – сухо сказал мэр города, но потом вдруг оживился:  – Наш
губернатор и председатель областного Совета депутатов оказывается тоже любители рыбной ловли… Думаю
пригласить их на городские соревнования по спортивному лову рыбы и показать, что наши горожане не
только умеют хорошо работать, но и активно отдыхать... Ищите лучших рыбаков, господа, и набирайте из
них команды!». Под здоровый смех и одобрительные возгласы в зале Быструшкин объявил десятиминутный
перерыв в заседании. Ткаченко им и воспользовался: начал принимать от присутствующих их
пожертвования. За десять минут удалось собрать тридцать три тысячи гривен. Кое- кто из депутатов
пожертвовал намного больше, чем тысячу гривен, большинство – кто сколько смог.
Когда депутаты вновь заняли свои места в актовом зале, Ткаченко, весь запыхавшийся, вышел с деньгами в
вестибюль. Неудобно было пожертвования при всех рассовывать по карманам. Да и дело у него выгорело.
Не было необходимости что-то высиживать дальше.
– Ну, что рад, артист?!  – резанул по ушам знакомый до боли женский голос.
Так и есть – она, Нина! Вышла следом за ним из актового зала и закрыла за собой дверь. Сегодня она была
в вишневом брючном костюме и розовой блузке. И вся цвела как вишня на городской улице. Такая же
красивая, торжественная и пахучая. Аромат от ее духов закружил слегка голову Александра.
  – Удалось разжалобить коммерсантов?  – спросила она с нескрываемым презрением. Фыркнула как кошка
и продолжила:  – Много удалось выклянчить, Киса Воробьянинов местного разлива?! Рыбачкам-алкашам на
великий пропой, себе   – на бутылочку!  До чего ты докатился, Ткаченко!  Собираешь какие-то подаяния. И
не стыдно тебе?!
Александр совсем не ожидал от нее услышать такие едкие сравнения, да и тон ее речи был просто
невыносим. С трудом процедил сквозь зубы:
– Я ради дела старался. Ради общего блага всех горожан.
– Лучше бы о себе подумал, простофиля,  – скривила губы в едкой насмешке женщина.  – Над тобой все
депутаты сегодня потешались, а завтра  – весь город... Рыбий защитник.  – Нина сморщилась, как от зубной
боли, и выдала:  – Тьфу!..  Лучше бы раскрутил своего разлюбезного дружка, Горюнова. Он же ведь
подпольный миллионер. Пусть бы и закупил тебе этих рыбок.
–  Откуда у него такие деньги?!  – обиженно надул губы Александр.  – И не смей меня унижать.
– Ты заслуживаешь такого унижения,  – сожалеюще протянула Нина.  –  Тебя водят все за нос, а ты этому
даже радуешься… Горюнов на днях купил себе четвертый магазин, а в нашем банке берет кредит на
приобретение холодильного и торгового оборудования… Солидный, заметь, кредит… Ты  – не в курсе?!  Ну,
тогда, дважды дурак.
Ткаченко всего передернуло, и его губы мелко задрожали. Он никогда не думал, что его возлюбленная
может говорить такие грубые слова. И кому  – ему, который ее чуть ли не на руках носил, боготворил и еще
каких- то двадцать дней назад нежно целовал ночью в постели. Потому  и проблеял не своим голосом:
– Я  – человек.
– Тогда дай мне пройти. Заболталась я с тобой. Управляющий банком меня отправил на сессию только на
часок, – а уже три  – минуло. Вопросов к моему банку от депутатов не возникло  – значит, я  – свободна.
И  продефилировала важно мимо Александра. Не видела она, да и не могла увидеть, как опустились и
начали вздрагивать худые плечи бывшего друга, как тряслись его руки, вытирая со щек мелкие, светлые
слезы  – навстречу ей по коридору поспешно шел один из городских депутатов- предпринимателей. Он где-
то задержался на десятиминутном перерыве, спешил обратно в актовый зал и вид у него был как у
провинившегося в чем-то школьника. Нина понимающе ему подмигнула, и депутат ей мило улыбнулся.

                                               *           *             *
– Да что ты ко мне пристал,  – бурчал Горюнов, отмахиваясь от нравоучений Александра как от
назойливых мух. Неплохой водитель он лихо гнал свой автомобиль по оживленным городским улицам,
обгоняя без устали различный движущийся транспорт.  – Неэтично, подло, а по мне  – правильно я
поступаю. Где ты видел порядочных коммерсантов. Бизнес  – прежде всего. Я расширяю сеть своих
магазинов и выдавливаю потихонечку из города конкурентов.
– Так ты, что, даже и гривны не дашь на благородное дело?  – зло спросил Ткаченко, и глаза его налились
кровью.
– Ну, положим, пару сотен гривен я смогу пожертвовать на закупку малька,  – промолвил толстяк, пряча
глаза.  – Больше  – нет. Магазин в центре города  – моя давнишняя мечта. И я все силы приложу, чтобы его
побыстрее открыть… Нет, чтобы за друга порадоваться, налетел – критикан несчастный.
«Жаден, Парамон,  – сказал сам себе Александр, с трудом сдерживая свои эмоции – За две копейки
воробья в чистом поле загоняет». Ему же злобно бросил, скрипя зубами:
– Ладно, жирей.
До самого здания главпочтамта, где находилась приемная общества рыболовов-любителей, друзья больше
не обмолвились и словом. Ткаченко вышел из джипа друга весь подавленный и разбитый. В течение дня он
получил уже вторую пощечину. Друзья его предавали, один  – за другим, не сговариваясь, и били  –
наотмашь, с большим усердием.
Казначей Клава, к счастью, была на месте. И встретила его с неподдельной радостью:
– Вот хорошо, Иванович, что вовремя подошли… Я как раз надумала пообедать…Составите мне компанию?!
Всё такая жизнерадостная и суетливая принялась быстренько накрывать на стол: секунда-другая  –
пластмассовые судочки с едой вылетели из сумки, пять секунд  –  лишились своих крышек. Приятный запах
от украинского борща, домашних котлет мигом заполнил небольшую комнату приемной. У Александра от
такого высшего пилотажа в сервировке стола  и аромата хороших специй аж дух захватило. Хозяйка
кабинета не забыла и салфеточки выложить на стол, а на них - ложечки - вилочки. Даже челку на рыжих
своих коротких волосиках успела поправить и лишь только потом глянула на Ткаченко. Острый носик,
маленькие глазки с какой-то хитринкой, ротик  – полуоткрытый, на тонких губах  – обворожительная
улыбка. Чем не лиса. Еще совсем не старая и очень даже симпатичная.
– Я, знаете, уже пообедал,  – брякнул Александр. И, не выдержав ее пристального взгляда, опустил в
замешательстве вниз голову. Рассматривая выщербленный кое- где деревянный пол, виновато признался:  
– Пухальский с другом приготовили на костре такую знатную уху… Я  целых две тарелки съел… На природе,
возле водохранилища   – аппетит у меня разыгрался отменный!
  – Это опять тот спортсмен-бегун проявил свой кулинарный талант?!  – спросила, скривив губы от обиды,
Клава.
– Ага,  – промямлил Ткаченко и слабо улыбнулся.  – А вчера он нас рыбными  котлетами баловал, вкус  –
обалденный.
– Выходит, что я зря старалась?!  – обиделась казначей.  – Горюнов вчера предупредил меня, что вы
нагрянете ко мне с проверкой… И прямо с обеда мы будем с вами выписывать новые удостоверения для
наших рыбаков…Так?!
– Так,  – засмеялся Александр, присаживаясь к столу.  – Но только не с проверкой я к вам пожаловал, а
чтобы помочь разобраться с этой кипой удостоверений… Четыреста бланков, четыреста фотографий  –
каждую бумажку нужно выписать, проштамповать, поставить печать…С ума же одной можно сойти от такой
рутинной работы?!
– Да,  – заулыбалась Клава, оголив свой частокол от золотых зубов.  – Спасибо вам за заботу. Но только
эта работа не для председателя… Я сама потихоньку с нею справлюсь. У вас, поди, и других забот хватает?!
– Да, выше крыши,  – сухо ответил Ткаченко.  – Сегодня желательно мне попасть на прием к начальнику
городской милиции и договориться с ним о совместной охране водохранилища… А завтра с Пухальским
поедем в соседнюю область, в рыбхоз. Будем договариваться о закупке мальков.  – Он замолчал, тяжело
вздохнул и, хмуря брови, тихо спросил:  – Как там наши рыбачки-боровички отнеслись к призыву о новых
пожертвованиях?!
– Плохо, совсем плохо,  – страдальчески произнесла казначей, заглянув в свою приходную кассовую книгу.  
– Внесли всего триста десять гривен. Каждый третий  – против запрета ловли рыбы в мае. А коль уже
запретили, то нечего, мол, и деньги просить.
– Варвары.
– Да,  – согласилась с ним Клава.  – Народу наплевать, что идет нерест рыбы. Главное, чтобы хорошо
клевало. И, вспомнив, что обед уже остывает, предложила:  – Может быть, хоть котлетки мои попробуете?!
– С удовольствием,  – сказал Александр.  – Они так аппетитно пахнут и так привлекательно выглядят.
Сразу видно  – домашние. И хозяйка их стряпала с большим желанием.
– Конечно,  – зарделась Клава.  – Ради вас я готова хоть целый день что-то готовить.
– Да, путь к сердцу мужчины всегда лежит через его желудок,  – пробурчал Ткаченко, уплетая котлету.
Она была сочная, аппетитная, а хорошо приготовленный домашний соус придавал ей неповторимый вкус.
Когда Александр умял третью котлету и, как кот довольно урча, принялся за четвертую, казначей
оторвалась от своего судочка с борщом и неожиданно выдала:
– А почему бы вам, Иванович, и не переселиться ко мне?! А то совсем отощали и одичали…Рубашка вон
совсем не глажена… Всё в заботах об обществе, а о себе совсем не думаете.
Ткаченко чуть было не поперхнулся от еды  – так его ошеломило предложение женщины. Наверное, у него
были слишком удивленные глаза и слишком жалкая мимика на лице, потому что Клава торопливо
заговорила:
– Только не подумайте, что я вам навязываюсь…И не спешите отказывать лихой разведенке…Годы мои
проходят, а так хочется еще женского счастья…Хочется быть кому-то нужной и, главное, помогать
достойному мужчине.  – Женщина вновь зарделась, вздернула вверх свой прекрасный носик и озорно
выпалила:  – Мне хоть и пятьдесят пять, но я  – еще та, кобылица! Такой могу пикантный секс соорудить  –
молодки позавидуют!
Теперь Ткаченко пришла очередь краснеть, но его нервная система на этот раз не среагировала адекватно.
Он лишь только опустил седую голову и молча дожевал свою котлету. На лице у него застыла улыбка
попавшего в неловкое положение человека, а в голове – полный сумбур от нахлынувших вмиг мыслей.
Одна-другой прозаичней, и ни капли в них лирики.
Когда ему удалось совладать с пессимистическим  настроением и вдохновить в себе чуточку оптимизма,
промолвил, с каждым словом налегая на голос:
– Я  – не семейный человек. Я ничего в дом не приношу, а наоборот  – выношу. И зачастую отдаю людям
всё, что у меня есть.
– Знаю. И я не буду вам перечить. Разве в деньгах счастье.
– А в чем оно счастье?  – спросил, вздыхая, Александр. Перед глазами у него неожиданно предстала
Ниночка. Подбоченясь, она что-то ему высказывала, со злостью топая ногой.
– Не знаю,  – откровенно призналась Клава и поникла головой. Молча закрыла крышкой свой судочек с
борщом. И только тогда продолжила:  – Но только не в одиночестве и не в деньгах.
То ли вид у женщины был слишком неудовлетворенным и обиженным, то ли слезинка на ее глазах была
совсем неподдельной, то ли самому себе что-то захотелось доказать, а может быть и всё вместе взятое, но
Александр, глубоко тронутый вниманием казначея, решил пожалеть ее и сказал, весьма  решительно:
– Сегодня на ночь  – не приду. Слишком рано надо завтра вставать. А после поездки в соседнюю область  –
заявлюсь к вам со своей подушкой!
– Можете приходить и без подушки!  – обронила Клава, и глаза ее вновь загорелись. Слезок  – как и не
бывало.  – А вот свою зубную щетку  – прихватите!
На том и договорились. И Клава выпроводила своего председателя вершить более важные дела, чем
шлепать печатью различные бланки. Конечно, предварительно дав ему подписать несколько платежных
банковских документов.

                                                        *         *         *   
Вечером, за домашним чаем, сидя за письменным столом, Ткаченко смог немного расслабиться и спокойно
подвести итоги суматошного дня. Вместо двух старых друзей у него появилось два новых друга: Клава и
начальник городской милиции. Впрочем, их еще рано было относить к такой очень важной категории
людей. Дружба проверяется годами. Люди же в большинстве своем отличаются практичностью: дружат
лишь только потому, что есть от этого какая-то выгода. Начальник городской милиции пообещал Ткаченко
всяческую поддержку в охране водохранилища, а на время нереста рыбы (особенно в выходные дни)
озадачил соответствующую службу выделять патрульную машину и объезжать по маршруту весь водоем.
Так можно было оперативно отлавливать браконьеров и помогать обществу рыболовов-любителей не
допускать к воде не только незаконопослушных  горожан, но и просто отдыхающих. О своей выгоде глава
городской милиции, правда, и не скрывал: намекнул, что неплохо бы всегда иметь к праздникам
свеженькую рыбку, да и начальство его в области  – большие любители ухи. «Надо будет озадачить
Пухальского изготовить специальный проволочный резервуар и иметь там всегда определенный запас
свежей пойманной рыбы,  – подумал Александр, потирая виски. Так он всегда успокаивал нервы и смягчал
головную боль. –  Еще не хватало, чтобы молодцы от милиции, исполкома и прочей власть имущей братии
болтались со своими сетями по водоему. Придется платить власти своеобразную дань. Да простит меня
природа-матушка». Какую выгоду преследовала Клава, выбрав его в спутники жизни, Ткаченко еще не
знал. «Разберусь с этим завтра»,  – успокоил себя Александр. С тоской оглядел немногочисленные
фотографии, в красивых рамочках, ютящиеся на краю письменного стола. Взрослый сын со своим
семейством, отдельная фотография внучки, фотография Нины. Вот и весь его, так сказать, настольный
фотоальбом. Все ему самые дорогие лица. С грустью взял в руки фотографию Нины, протер ее от пыли и
спрятал в письменный стол. Однако, подумав, тяжело вздохнул и вернул фотографию на прежнее место.
Протирая от пыли оставшиеся две фоторамки, Ткаченко остановился взглядом на фотографии внучки. И
будто током его ударило: сегодня же ей день рождения. Два годика. А он забыл и не поздравил.      
Телефонную трубку снял сын. К счастью сегодня по межгороду связь была отличной, и родной голос звучал
звонко, четко. Как будто он находился в соседнем здании, а не на расстоянии несколько сотен километров.
После традиционных поздравлений Александр попросил дать трубку имениннице. Но последовал ответ, что
совсем недавно она с мамой и бабушкой ушла на вечернюю прогулку.
– Как жаль,  – с досадой протянул Александр.  – Хотел ее услышать голос.
– Да они в этом возрасте еще не умеют говорить по телефону,  – рассмеялся сын.  – Ты бы лучше к нам в
гости приехал. Верочка и натрещала бы уйму стишков, сидя у тебя на коленях.
– Плохой я дедушка?!  – спросил Ткаченко, глотая нахлынувшие в раз непрошенные слезы.
– Есть немного,  – сказал с упреком сын.  – Как мама к нам переехала жить, ты ни разу не приезжал в
гости.
– Да,  – проблеял Александр.  – Посчитал, что так будет лучше… Всем… Лучше вы ко мне приезжайте в
гости…Скоро вишни будут, черешни…Что вы там в большом городе бензиновой гарью дышите… У нас тут  –
степной чистый воздух!
– Хорошо,  – ободрил и одновременно обнадежил его сын.  – Постараемся летом заехать к тебе на
несколько дней.
– Ты на меня не обижаешься?
– С чего ты взял, батя. Всё в порядке.
– Я, сынок, так мало уделял тебе внимания,  – промолвил Ткаченко, глотая слезы.  – Проклятый характер,
проклятая ответственная работа. Даже молоток держать в руках ты научился не от меня, а на каком-то
кружке. Всюду мама тебя водила за руку, а воспитывали какие-то трудовики, физруки и добрые дяди.
– Да перестань,  – ни на шутку обиделся сын.  – Ты по-своему меня воспитывал. Личным примером. И,
может быть, правильно. Я весь в тебя – трудоголик.и не домосед. Мне больше всех надо. Переживаю не
только за свой завод, но и за всю отрасль, страну. Дурной я до работы.
– А что так?!
– Назначили меня вчера начальником цеха. Самого отсталого, с дерьмовым коллективом. Мне бы
отказаться и тихо работать в заместителях в хорошо отлаженном производстве. Свой цех – он же во всём  –
свой. Да и начальник мой через полгода уходит на пенсию. Так нет же  – вперед, на мины!
– Узнаю в тебе себя, молодого,  – сожалеюще протянул Ткаченко. – Не надорвись, сынок. Люди же это вряд
ли оценят. А если и оценят  – то не скоро.
– Ну кто-то же должен был принять этот проклятущий цех!  – воскликнул сын.  – Завод из-за него топчется
на одном месте. Страшный беспорядок.
– Чересчур ответственный ты, сынок,  – сказал Александр, и голос его вновь дрогнул.
– Беру пример с тебя!  – обрадовано воскликнул сын и вдруг поспешил закончить разговор:  – Ладно, батя,
будь. Мне тут надо отъехать на завод, на вечернюю пересмену. Давай завтра я тебе звякну на мобильный…
Хорошо?!
А что может сказать отец, всю жизнь ходящий в атаку, и даже тогда, когда она вовсе не обязательна?!
Конечно же:
– Удачи тебе, сынок. И береги себя!                                                          
Расчувствовавшись, Ткаченко долго еще сидел на стуле и выжидающе смотрел на телефон. Как будто сын
мог видеть его и перезвонить,  вновь продолжив прерванный разговор. Звонка, естественно, не
последовало. А так хотелось, чтобы он позвонил. И еще хотя бы минуту звучал в трубке его молодой
уверенный голос. «Какой он уже совсем взрослый,  – подумал с великой гордостью за сына Ткаченко.  –
Мужик, государственный муж. Ему и советы отца, в принципе, не нужны. Он уже выбрал свой путь. И,
надеюсь, с него никогда не свернет». Ткаченко начали терзать воспоминания и ему вдруг захотелось
посмотреть старые фотографии. Благо они всегда были рядом, под рукой, в книжном шкафу. Его бывшая
жена  – во всем дотошная и практичная  – при переезде к сыну не забрала все семейные альбомы, а
сделала для Ткаченко так называемый сборный фотоальбом: несколько их свадебных фотографий, снимки
новорожденного сына при выписке из роддома, различные семейные торжества и.т.д. Отдельно были
собраны фотографии сына: от грудного возраста до самого его совершеннолетия. Потом  – его студенческие
времена. Перелистывая этот альбом Александр, в который раз, удивлялся тому, что с какой
скрупулезностью и тщательностью были подобраны все фотографии. Это невозможно было сделать
впопыхах, за какой-нибудь час и даже сутки. Титанический труд был проделан за длительный промежуток
времени. Видно было, что бывшая очень долго готовилась к разводу и очень трепетно подходила к тому
каковы о ней останутся воспоминания. Это развод она обустроила быстро, шумно, просто артистично. Да и
отъезд к сыну организовала сама: Ткаченко ахнуть не успел  – к дому подкатил автофургон, и дюжие парни
вынесли собранные вещи. Пятнадцать минут на погрузку  – и фургон с женой отъехал от подъезда. Сын, его
единственный сын, знал, конечно, о предстоящем разводе своих родителей. Но, почему-то, и словом не
обмолвился со своим отцом. Ткаченко в назначенный час был просто поставлен перед фактом: с
завтрашнего дня ты останешься один и живи, мол, как знаешь. Александр, конечно, долго обижался. И на
бывшую, и на сына. А потом понял, что сам виноват. Раз не видел и даже не чувствовал, что в семье что-то
происходит. « Нет, не получая диплом об окончании института сын стал совсем взрослым,  – решил сегодня
Ткаченко,  – а соглашаясь на развод родителей. Мудрость она и к молодежи порою приходит».
В растрепанных чувствах Александр в сердцах захлопнул фотоальбом. Из него выпала одна фотография.
Вернее  – вырезка из старого цветного сатирического журнала «Крокодил». Это был модный в конце
семидесятых годов прошлого столетия коллаж при оформлении школьного выпускного альбома. На нем был
запечатлен грозный начальник, восседающий за рабочим столом со многими телефонными аппаратами, а
рядом с ним стоял провинившийся работяга в расшнурованных стоптанных ботинках. На место головы
начальника была вклеена фотография выпускника школы Ткаченко, а на место головы работяги  –
выпускника Горюнова.
  Долго смеялся Александр над этим коллажом. «Знали бы вы, милые одноклассники,  – говорил сам с собой
Ткаченко,  – что через много-много лет, чтобы стать большим начальником вовсе не обязательно хорошо
учиться, а нужно просто иметь деловую железную хватку, уметь делать деньги и управлять людьми».
Горюнов  – в прошлом горький «троечник» всё время списывал у своего школьного друга - «отличника»
Ткаченко. Он даже техникум впоследствии не смог закончить и был исключен на втором курсе за
неуспеваемость. Тем не менее, бизнесу у Горюнова могли бы поучиться многие теперешние профессора,
преподающие менеджмент.
С болью в сердце Ткаченко вложил обратно в альбом выпавший коллаж. Старый друг - школьный товарищ
сегодня предал его: не поддержал дальнейшее развитие благородного дела. Не дав ни копейки, хотя есть у
него миллионы, Горюнов фактически бросил начатое дело. Ему важнее оказался  личный интерес, а не дело
всего общества. На его финансовую поддержку очень рассчитывал Ткаченко, но он сегодня ему отказал.
«Ну что ж,  – сказал самому себе Александр.  – Будем впредь рассчитывать только на свои силы. Ничего  –
прорвемся!»
Ночью ему ничего не снилось. Наверное, от многодневной усталости и накопившихся нервных перегрузок. А
в четыре утра зазвонил будильник, призывая к новым свершениям.

                                          *             *             *        
  – Вы посмотрите какую прелесть мы привезли!  – протяжно пробасил Пухальский, выгружая из салона
своей «Славуты» три пластмассовых многоведерных емкости.
Благо задние сидения в его автомобиле компактно слаживались и на их место можно было поместить
солидную поклажу. В отличие от своего директора Пухальский сегодня не облачался в костюм для деловых
переговоров, а довольствовался обычным комбинезоном. Седой, но еще совсем не старик, смотритель
водохранилища выглядел в пошитой на заказ униформе с погонами солиднее любого полковника.
Возле вагончика, невдалеке от воды, где они начали разгружаться, собралось почти всё правление
общества. Отъезжая от здания рыбхоза, Ткаченко специально заблаговременно обзвонил всех членов
правления и попросил их экстренно приехать в назначенный час к водохранилищу. Не было только Клавы,
казначея, но у нее, по-видимому, была серьезная причина, чтобы не прибыть на собрание.
– Вот, смотрите, на  наш сюрприз,  – лукаво улыбнувшись, промолвил Ткаченко. Он торжественно открыл
одну за другой специальные сеточные крышки на емкостях. Не скрывая своей радости, уточнил:  – В этой
емкости  – зеркальный карп, в следующей  – сазан, а вон, в той, самой большой емкости  – белый амур. И
заметьте, в них  – не мальки, а почти взрослые уже особи.
– Это нам, обществу, директор рыбхоза сделал подарок,  – не удержался и поспешил сообщить радостное
известие Пухальский. Его лицо сияло от счастья, а в глазах  были слезы.   – И ни копейки с нас не взял за
такую прелесть. Говорит, мол, для энтузиастов - рыборазводителей ничего не жалко.
– Так уж и бесплатно вас отоварил?!  – усомнился Горюнов, заглядывая в емкости. В них плескались
солидные рыбины, и вода прямо хлестала через открытые горловины. – Просто дал вам презент,
предчувствуя хорошую сделку.
– Не суди всех по себе, бизнесмен,  – пробурчал Ткаченко, приглашая к емкостям и других членов
правления общества.  – Ему понравилась наша идея восстановить былые рыбные запасы в  водохранилище.
Он, кстати, наш земляк. Родился в нашем городе и прожил в нем с родителями лет десять. Рыбалка,
говорит, тогда была на водохранилище просто превосходной.
– Да,  – промычал Горюнов, сокрушенно вздыхая.  – Была, теперь  – совсем сплыла.
Кто-то из членов правления предложил больше не мучить рыб и как можно быстрее выпустить их на волю.
Дорога была дальняя, а емкости  – небольшие. Сколько там воздуха осталось для славных представителей
пресноводных рыб  – самому Богу известно.
Глядя как уплывает отпущенная на свободу рыба, Александр не удержался и прослезился. Не стыдясь слез,
сказал дрожащим голосом:
– Это  – первые ласточки… Следущие  – через неделю. Хоть и маленькие, но их будет очень много.
Многие рыбины, выпущенные в воду, не сразу скрывались на глубину водоема. Жадно хватая воздух, они
метались по поверхности воды, неистово шлепая по воде своими красивыми хвостами. Некоторые рыбины
обратно подплывали к берегу и люди, любовно поглаживая по их спинам, вновь их подталкивали на
глубину. Представители фауны благодарно выпрыгивали из воды и с шумным плеском возвращались в
родную стихию.
Горюнов, впрочем, и как все остальные члены правления общества, не скрывал своих эмоций: кричал,
свистал, улюлюкал, шлепал плавающих рыб. В восторге от происходящего он, будто плоскогубцами, сдавил
пальцами плечо Александра и воскликнул:
– Не плачь, Санек!  Дам я денег для закупки малька! Ради такого удовольствия можно пожертвовать одной
холодильной витриной.
– Ты это серьезно?!  – спросил Ткаченко и упустил из рук в воду резвого зеркального карпа размером
больше ладони. Тот видно сразу ошалел от предоставленной ему свободы и почему-то выскочил на берег.
От человека незамедлительно последовала помощь, и дальше он уже не мог потеряться в пространстве.
– Конечно,  – просиял Горюнов и, чтобы все его хорошо слышали, громко провозгласил:  – Народ, я даю
полтора тысячи евро, но только дайте мне слово, что дадите согласие на закупку большего количества
зеркального карпа. Он мне, стервец, жутко нравится!
Народ, ликуя, тут же дал согласие. Хотя, еще вчера, большинство было за то, чтобы закупить простого
сазана и белого амура. Они были намного дешевле мальков изысканной рыбы и лучше адаптировались в
любом водоеме. Больше всех радовались два работника горнодобывающего комбината: они, как члены
правления, не смогли убедить свое руководство выделить дополнительные денежные средства для закупки
малька. Очень они старались, но результат оказался нулевым. Даже стыдно стало им за родное
предприятие. А тут вдруг нашлась такая палочка-выручалочка.
Когда радости и страсти по случаю запуска первой партии рыб понемногу поутихли, Ткаченко предложил
членам правления оплатить привезенный счет на закупку молодняка рыб буквально завтра. Естественно, с
учетом пожертвований Горюнова и его пожелания.
– Зачем откладывать закупку еще на неделю,  – резюмировал Александр.  – На минимальную партию
мальков деньги мы уже насобирали. Позвоню  – и завтра начнут нас комплектовать. А послезавтра снарядят
в наш адрес спецавтомобиль для перевозки рыбы.
– Только, чур, я поеду за мальком,  – воскликнул Горюнов, подняв вверх  руку.  – А то вас,
провинциальных лопушков, объегорят акулы от рыбного бизнеса.
– Езжай,  – махнул рукой Ткаченко. Он, на радостях, даже и не заметил, что Пухальский очень сильно
скривился и делал ему руками какие-то знаки.
– Да завезу я им эти емкости,  – сказал сообразительный Горюнов.  – Неужто не понимаю, что хоть это и
подарок, но тару надо вернуть.
Когда выездное собрание закончилось, и все члены правления общества разъехались по своим делам,
Горюнов предложил Ткаченко проехаться с ним вокруг водохранилища.
– Зачем?  – удивился Александр, нехотя отрываясь от работы. Он хотел немного поработать с бумагами и
отчетами. Неделю был весь в бегах, а до учета всё руки не доходили.  – Только что охрана вернулась с
очередного обхода.
– То охрана, а то мы с тобой,  – настоял на своем толстяк. И едкий пронзительный взгляд его потребовал
повиновения.
Уже в машине Александр выразил слабый протест и сомнение в целесообразности этой поездки:
– Что за манера у тебя не доверять людям?!  Пухальского  – честнейшего человека и того сегодня на
собрании замучил своими придирками. Теперь вот за охрану взялся.
– Ну, за Пухальского и его помощника  – спортсмена я более-менее спокоен,  – с грустной напряженностью
сказал Горюнов, выруливая со стоянки.  – А вот охрана мне наша не нравится.
– Кстати, на счет охраны,  – перебил его Александр.  – Подбрось им продуктов, пожалуйста. Консервов
всяких, круп, можно и хлебобулочных изделий. Круп можно и поразнообразнее. Мы же им почти не платим.
На одном энтузиазме мужики долго не продержатся. Да и не отказываются они и от всяких хозяйственных
работ. Всё Пухальскому какая-никакая помощь.
– Ага,  – промычал Горюнов.  – Подкину что-нибудь из просроченного товара. Им, обжорам, продуктов не
напасешься.
Ткаченко, рассматривая противоположный берег водоема в бинокль, с обидой бросил:
– Только, пожалуйста, не как в прошлый раз. Третья часть рыбных консервов была вздутой и непригодной
для еды, а муку пришлось пересеивать. Горчило и подсолнечное масло…
– Ладно,  – буркнул толстяк и насупил брови.  – Проконтролирую.
Вечерело. Солнце еще выглядывало из-за дальних холмов, возвышающихся над водохранилищем, и строгие
старые тополя, ловя верховой ветер, подставляли еще теплым майским лучам редкую свою жалкую
молодую листву. Прибрежные ивы, купаясь в последних лучах солнца, тянули свои пышные зеленые ветви-
косички из воды, стараясь как можно больше накопить солнечной энергии и дотянуть с ней до утра. По
изумрудной глади водоема бежала трепетная рябь, и какая-то рыбная мелочь ловила на ней мошек,
упавших в воду и не сумевших вновь взлететь. Неистово квакали лягушки, заглушая всё вокруг.
Сегодняшний вечер был явно за ними, и все обитатели водохранилища  признавали это первенство.  
  – Ты извини меня, дружище,  – вдруг промолвил Ткаченко, опустив бинокль.  – Я вчера, кажется, назвал
тебя жмотом. Он запнулся и вдруг неожиданно и поспешно сказал:  – Я, дурак,  подумал, что ты нас бросил
и нам придется чуть ли не милостыню просить.
– Куда я от вас денусь,  – промычал Горюнов, лавируя по узкой дороге между прибрежными ивами,
кустами вишенника и акациями.  – Хотя денег жалко и они у меня совсем не лишние.
– Ну я ведь тебя отругал.
– И правильно сделал,  – сказал толстяк и подарил Александру понимающую мягкую улыбку.  – Ведь я же
эту всю кашу заварил, а как коснулось конкретной помощи  – спрятался в кустах.
– Ты на меня не обижаешься?  – спросил Ткаченко и виновато глянул на друга.
– На критику друга грех обижаться,  – проронил Горюнов и торжественно произнес:  – А мировую с тобой
выпьем в субботу. За большим застольем. Есть повод: дочурка моя замуж выходит. От всего моего
семейства тебя приглашаю на торжество!
– Спасибо за приглашение,  – просиял Ткаченко.  – Обязательно приду.
Сам же с ужасом подумал: « С чем идти на свадьбу?! В карманах  – жалкие монеты. Горюнов в своем
репертуаре: тянул с приглашением до самого последнего. Завтра же пятница». Через какое-то мгновение он
был вновь спокоен: «Возьму взаймы у кого-нибудь. Мир  – не без добрых людей».
Когда джип Горюнова миновал небольшую балку, убегающую к водоему, и выскочил на широкую поляну,
дорогу ему преградил рослый мужчина, тянущий сухие разлапистые ветки акации. Впереди, на бугорке,
возле самой воды, горел костер. У костра сидело двое, невдалеке стояла их иномарка.
– Ну, вот тебе и доказательство недобросовестной работы нашей охраны,  – процедил сквозь зубы
Горюнов.  – У них же есть кумовья, сваты, братья и просто приятели. А за деньги наши охламоны любого
пустят рыбку половить, даже место подскажут, где она лучше ловится…В шею завтра выгоню всю
сегодняшнюю смену охраны.
На просьбу затушить костер и покинуть территорию водохранилища непрошенные гости отреагировали
неадекватно. Полупьяные, они принялись задираться, громко кричать и размахивать своими служебными
удостоверениями. Среди визитеров был Федорчук, работник горисполкома, совсем недавно пойманный на
браконьерстве. Сегодня он был почему-то при галстуке и разоделся как павлин: белая рубашка, бежевый
пуловер, малиновый пиджак. Потому, наверное, больше всех и давил на глотку:
– Вы кого прогоняете, мужики?! Местную власть!.. Да мы вас в бараний рог согнем!.. Не даете солидным
людям водочку попить на природе! Нам ваша рыба не нужна!.. Брысь отсюда, нелюди!
Один из представителей власти был намного трезвее своих собратьев (наверное, водитель автомобиля -
иномарки), так как попытался откупиться и тем устранить конфликт:
– Охране вашей мы уже отжалели пару бутылок водки, вам же дадим коньячок… Так что, братаны? По
рукам?!  
Из открытого багажника автомобиля визитеров выглядывала сложенная резиновая лодка, а рядом с ней  –
сеть. Компания явно планировала здесь заночевать, выставить сеть, а утром, по холодку, набить рыбой
свои рюкзаки.
От невиданной наглости и хамства непрошенных гостей Горюнов сделался вмиг пунцовым. Одной своей
мощной рукой он схватил за шиворот Федорчука, другой  – за руку его приятеля и поволок обоих к их
автомобилю. Толкнув браконьеров к машине, приказал:
– Две минуты вам на сборы. И чтобы пар из ушей повалил. Время  – пошло!
Ткаченко, повысив голос, еще раз предупредил об ответственности за проникновение в запретную зону.
Пообещал вызвать наряд милиции.
– Да чихал я на вас и вашу милицию!  – прорычал Федорчук и неожиданно из кармана пиджака выхватил
пистолет.  – Пошли вон, чернота! Здесь власть гуляет.
– Ах ты рыбий глаз!  – прокричал Горюнов и попытался выхватить у него пистолет.
Прогремел выстрел, за ним  – второй. Федорчук стрелял по ногам толстяка, но к счастью не попал.
Ткаченко бросился на помощь к другу. Его попытка выбить пистолет из рук пьяного браконьера не
увенчалась успехом. « Старею,  – успел он подумать, ударяя в очередной раз по руке Федорчука.  – В
былые армейские годы так бы долго не возился». Третья пуля угодила Ткаченко прямо в висок. И он
моментально потерял сознание.

                                   *              *              *
Пистолет у Федорчука оказался травматическим, а пули в нем  – резиновые. Но для Ткаченко одна из них
оказалась фатальной  – медицинская помощь ему была оказана слишком поздно. Ведь до города  – далеко,
да и дорога  – не везде асфальтированная. К тому же Горюнову понадобилось время, чтобы обезоружить
Федорчука и связать его подвернувшейся веревкой. Остальная пьяная компания попыталась скрыться на
своем автомобиле, но врезалась в дерево. Вызванный наряд милиции поймал разбежавшихся браконьеров в
лесопосадке, примыкавшей к водохранилищу. Умер Александр в больнице, так и не приходя в сознание.
                            
                                    *              *              *

Открытие плавательного сезона на водохранилище, а вместе с ним и начало сезона рыбной ловли прошло
весьма торжественно. Играл духовой оркестр, перед многочисленной публикой выступил мэр города  –
Быструшкин, директор горнодобывающего комбината и несколько городских депутатов. Грамоты
горисполкома и ценные подарки получили Горюнов и Пухальский. Добрым словом помянули и Ткаченко.
Выступая с ответным словом, новый председатель городского общества рыболовов-любителей Пухальский
очень сильно волновался. Он долго по-стариковски кряхтел и прокашливался, но очень бодро потом
проговорил положенные для такого мероприятия слова.
Ослепительно светило июньское солнце. Не было ни малейшего дуновения ветерка. В небе зависли сизые
тучки. В бледно голубой воде водохранилища отражались красочные блики, как бы маня к себе всё живое и
приглашая искупаться. Посреди водоема плавала парочка лебедей. Они чувствовали уже себя хозяевами на
водохранилище, но еще побаивались массового скопления людей.
Жмурясь от яркого солнца, Пухальский вздернул подбородок и обвел всех присутствующих медленным
взглядом. После небольшой паузы, он продолжил свою взволнованную речь:
– Дорогие товарищи!  Пользуясь случаем, разрешите обратиться к вам с предложением увековечить имя
нашего героически погибшего председателя общества  – Александра Ивановича Ткаченко. Я думаю, что он
заслужил, чтобы наше общество впредь носило его имя… Кто «за», товарищи, прошу поднять руку!
Сотни рук рыбаков и членов их семей взметнулись вверх над многочисленной толпой. Некоторые
присутствующие, опустив головы, не голосовали.
– Кто – «против»?!.. Воздержался?!  – звучали из уст Пухальского совсем несвойственные ему казенные
фразы.    
  – Будем считать, что единогласно!  – выкрикнул радостно новый председатель общества и украдкой
смахнул непрошенную слезинку.
По команде Горюнова заиграл вновь духовой оркестр, возвещая о закрытии торжественной части
мероприятия. Народ стал быстро расходиться  – всем не терпелось искупаться и забросить в воду удочки.
Даже приехавшее начальство быстро покинуло специально сколоченную трибуну. Одна только казначей
Клава осталась стоять на месте, возле посаженной на субботнике молоденькой березки. Ее душили слезы, и
она их не могла остановить.  

              – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
                                     – – – – – – – – – – –
        

   
   

История cоздания стихотворения: