Автор: Денис Елишев
Тема:Свободная тема
Опубликовано: 2020-07-14 08:52:16
Автор не возражает против аналитического разбора и критики в рецензиях.

Последний шанс

Внимание! Объявление по Крымскому  психоневрологическому диспансеру.
-Завтрак окончен. Всем пациентам пройти в свои палаты.
-Всем пациентам приготовиться к врачебному обходу.

***
- Доброе утро, господин прокурор. Это Наталья Владимировна. Она лечащий врач Елишева, введет нас в
курс дела и будет сопровождать.
- Доброе утро, Наталья Владимировна. Скажите – а у него постоянно эти галлюцинации?
- В общем-то, да. Поэтому он и здесь – на третьем этаже. На первом этаже у нас только те, кто здесь
добровольно и у кого не бывает галлюцинаций. Мы их не лечим. Они стабильны. Им достаточно
телевидения.
- Интересно. А есть такие, кто здесь добровольно, но у кого тоже есть галлюцинации?
- Совсем добровольно и без галлюцинаций  все же единицы, а вот таких, как вы говорите — здесь
большинство, но они все на втором этаже, уже за постом охраны.

***
- Расскажите о его галлюцинациях. В чем это выражается? Кстати, а как вы его лечите?
- В общем, как всех, но с учетом особенностей истории болезни. В первую очередь заменили шторы.
Старые никуда не годились. Конечно, переклеили фотообои в палате. С нужными, правильными
фотографиями. Но это во всех палатах так. А индивидуально?
Заменили окно, усилили решетку, поставили еще одну, дополнительную. Подключили пакет телеканала
«Россия».
- Помогает?
- Если честно – пока не очень.
- Как-то пробовали скорректировать курс лечения?
- Думаем установить в палате кондиционер и заменить отопление – сделать теплый пол. Но для этого
придется опять снимать новую плитку — третий раз в этом году. Ждем финансирование.
- Не знаю, я не специалист, конечно, но, кажется все верно.
А о чем они говорят, вот просто – между собой?
- О политике им говорить запрещено. Говорят в общем, о жизни. Только почему-то они теперь считают что
политика — это часть их жизни. Якобы она вторглась в их жизнь. Это типичная здесь, общая для всех
галлюцинация.
- Да. Это здесь, в Крыму, отмечают все российские специалисты. Пока не очень понятно что с этим
делать, но руководство над этим думает.
- Я никогда не сомневаюсь в мудрости руководства.
- Наталья Владимировна, мы не на митинге.
- А вы знаете, господин прокурор.
- Можете называть меня Владислав Юрьевич, а лучше — просто Владислав.
- Так вот, Владислав – мы отмечаем эту галлюцинацию несколько последних лет и практически у всех
пациентов. Им кажется что мы, персонал – все, врачи, медсестры, санитары, нянечки – ведем себя с ними
как на митинге. Говорим одно, а думаем и делаем совсем что-то другое.
- Да. Это действительно – очень опасная галлюцинация. Вы докладывали об этом руководству?
- Пока нет.
- Вот и не нужно. Я сам. Ну, что, пойдем к больному, в палату?

***

- Доброе утро, Денис Анатольевич.
- Доброе утро, господин прокурор.
- Вы знаете кто я?
- Нет, не знаю. Но вы похожи на прокурора.
- А вы не очень похожи на больного. Впрочем, я здесь не для этого. Кстати, а вы не знаете, для чего я
здесь сегодня?
- Нет, господин прокурор. Но догадываюсь.
- Я так и думал. Вот и хорошо. Я хотел бы, чтобы вы понимали, что все это только для вашего блага.
- Да я уже это понял, еще тогда – в феврале 2014 го.
- А причем здесь февраль 14 го? Я хотел поговорить с вами совсем о другом дне – 14 мая 2016 года.
- Это? А я думал, вы будете спрашивать о том, как мы помогли ей сбежать.
- Нет. Меня это не интересует. Об этом я уже прочитал в отчете. Хотя не понял в нем только одно – зачем
это нужно было именно вам?
- Я уже рассказывал об этом и Наталье Владимировне, и главному врачу – Владимиру Андреевичу. Я
думал в отчете об этом написано.
- Вы его читали?
- Нет. Не читал.
- Хотите посмотреть?
- Нет. Не хочу.
- Правильно, что не хотите. И все же, зачем вы так рисковали ради совсем незнакомого вам человека? Вы
же не были знакомы с Джа?
- Нет. Не был. Просто мы знали, что она тоже здесь – правда, на особом, четвертом этаже. В изоляторе.
Таких пациентов здесь совсем мало и о них сразу же становится известно.
- Ну, это понятно. Но все же?
- Знаете, она так жалобно пела из этого карцера, куда ее сразу же поместили.
- Извините, я вам не верю. Я был там и сам все видел. Это абсолютно изолированная комната, с мощными
решетками, стальными ставнями и прекрасной шумоизоляцией. Вы не могли ничего слышать оттуда. Ни
единого звука.

- Я не только слышал, как она там поет, а даже чувствовал, как она плачет – практически беспрерывно.
- Хорошо. Это я понял. Вернемся к 14 –му мая. Главный вопрос – зачем вы выпрыгнули тогда? Прямо на
бетон и с третьего этажа? Врачи говорят, что один перелом ноги и вывих плеча – это просто чудо еще, как
легко вы отделались. И, кстати, как же вы все-таки открыли замок на решетке? Это Медведь вам помог?
- Нет. Медведь мне не помогал. Он ничего такого не умеет.
- Извините, Денис Анатольевич — но о том что умеет Медведь, я знаю лучше вас. Вы даже не
догадываетесь о многих его скрытых талантах.
- Да я вообще знаю только об одном. Он не предатель.
- Это правда. Он так ничего и не рассказал.
- Тогда откуда вы знаете о решетке, связанных простынях и замке на ставнях – там, в карцере Джа?
- Вообще-то вопросы здесь привык задавать я. Но вам отвечу – мы не совсем зря свой хлеб едим. Есть
определенные возможности. И технические, и оперативные.
- Понятно. Я не прыгал на бетон. В тот момент, когда мы поняли, что она победила, я был уверен, что
умею летать. Я просто столкнулся с деревом и упал.

***

Вы же помните – что это было. Она вернула нас туда, в 1944 – ый, и мы все тогда исправили. Ушло все
зло, мы все друг другу простили и вернулась любовь. Точнее она нахлынула таким потоком, такой
сокрушающей силой, что мало кто устоял на ногах. Вспомните, как все смотрели друг на друга в этот
момент. С такой нежностью. Как иногда смотрит Владимир Андреевич на молодых красивых мальчиков-
интернов и даже наши суровые санитары на некоторых совсем безнадежных, но молодых и симпатичных
пациентов.

- Это у него галлюцинации опять? Наталья Владимировна?
- Как вам сказать, Владислав Юрьевич. Не совсем. Я потом вам все объясню. Тут все сложно.

- Я понял все сразу после ее выступления в финале. Пожалуй, нас было только трое таких – я, Джа и
Сережа Лазарев. Но были и те, кто не верил в любовь до последнего. Только в деньги. Помните это лицо
Филиппа Киркорова за секунду до оглашения финального результата? Было ощущение, что это Первый
канал все время смотрит на Филиппа, а тут он сам в первый раз увидел его. Кстати, наша палата в этом
смысле делится ровно на две половины – тех, кто не любит его творчество, и тех, кто его ненавидит.

- Надо же. Я думал это только у нас в прокуратуре такое. Продолжайте, Денис Анатольевич.

***
Чьи-то теплые руки умывают моё лицо, мягкие, нежные губы целуют мои волосы и на шею мне капают
капельки слез. Это Алеся. Опять плачет. Она уволилась из суда и теперь работает здесь простой
санитаркой. Говорит, что это ее призвание и хочет поступать в медицинский. Но мне кажется это из-за
меня. Правда, она смеется что зарплата здесь даже выше, но обществу зла она приносит гораздо меньше,
а здоровых людей здесь точно больше, чем в суде. По-моему, она счастлива.

- Да я вот тоже об это часто думаю. Во всяком случае, больных здесь меньше. Это в стенограмму вносить
не нужно, Наталья Владимировна.
- Хорошо, Владислав Юрьевич, как скажете. Но это его галлюцинации. К нему часто приезжает судья  –
Мария Евгеньевна. Они подолгу гуляют, беседуют, она его целует – я это видела. Но она всегда одна.

***
А потом было финальное исполнение. Она шла к сцене уже просто напролом, а на плечах у нее был наш
флаг. Она укутала им нас всех тогда. Всю страну. И мы в тот момент действительно были вместе. Орали
как сумасшедшие: Украина, Украина, Украина.

- Вы вообще помните, где мы находимся – Денис Анатольевич?
- Да, конечно, простите.
- Это его галлюцинации? Наталья Владимировна?
- Нет, так, в общем, все и было. В коридоре есть видеокамера. Они заперлись в палате изнутри, и пока
санитары возились с дверью – все это действительно так и было. Непонятный случай. У меня пока нет  
объяснения. Разбираемся. Пока только ясно что это феномен. Я полагаю что это побочное действие одной
процедуры. Вы же знаете. Я всегда была против – но руководство настаивает. Мы зачем-то иногда, в день
выборов раздаем им бюллетени, и они голосуют. Вот именно тогда — как мне кажется, у них и возникает
иллюзия, что от них что-то зависит в нашем учреждении. Эта иллюзия объединяет их.

- Это очень опасная иллюзия. Пожалуй, это стоит прекратить. Я доложу руководству.
Одного не пойму. Далась им эта Украина. Разве для них что-нибудь изменилось? Ну, ведь и был тот же
самый…
- Говорите, как думаете, Владислав Юрьевич, мы здесь уже к этому привыкли. Вы хотели сказать –
дурдом? Для них действительно мало что изменилось. Но к ним приезжают родственники. Они общаются.
Начинают сравнивать. Потом шутят: раньше к нам в гости приезжали в дурдом, а теперь из дурдома.
- А к ним и из-за границы приезжают посетители? И они свободно общаются?
- Не знаю точно – наверное, да. Ограничений в правилах нет.
- Странные правила. Пожалуй, вы правы. Нужно будет это все изменить.

***
- Кстати, Денис Анатольевич, вы же бывали здесь и раньше – при Украине? Эта ваша идея – проводить
выборы главного врача в психиатрической больнице. Ну, это как бы сказать помягче – очень спорный
эксперимент. Вам самому так не кажется? Вас поэтому сюда поместили тогда?
- Нет. Тогда я сам пришел. Понял, что ошибался. Говорите уже прямо. Выборы директора дурдома
пациентами — это анекдот? Просто потом мы решили, что нужно менять не таблички и не директора, а
правила внутреннего распорядка. Вообще – все.
- У него опять галлюцинации, Наталья Владимировна?
- Нет. Это он серьезно. Он часто об этом говорит.
- С другими больными тоже?
- Да. Мы поэтому его в карцере запираем. Когда у него обострения.
- Часто?
- Раньше было чаще – сейчас уже реже. Это раньше он с соседями по палате спорил, пытался их в чем то
убедить. Теперь нет. Говорит редко. Чаще молчит. Мне кажется, он их жалеет.
- Опасный вы человек, Денис Анатольевич. Прежде всего, для самого себя.
Потом вы объясняли свой поступок Наталье Владимировне тем, что этот день изменил вас окончательно.
Что вы имели в виду?

***
В тот день мы окончательно стали европейцами. Помните, какой она была в этот день – наша Джа? Умной,
красивой, талантливой. Как Европа. Она и была в этот день Европой. И нам так хотелось быть похожими
на нее.
- Вы хотите сказать –в этот день вы перестали быть русским?
- Нет, господин прокурор. Русским я ощущаю себя всегда. А теперь, здесь — сильнее всего.
- Хотите сказать, русский – это диагноз?
- Нет. По-моему, русский – это судьба. Вряд ли это лечится.
- Но теперь Джа живет в Киеве, жизнью успешного человека и о вас даже не вспоминает.
- Владислав Юрьевич, пожалуйста. Он и так об этом часто думает и ему становится хуже.
- Спасибо, Наталья Владимировна,  все в порядке. Я думаю, вы не правы, господин прокурор. Вы всегда
помнили о том, что случилось 18 мая 1944 года?
- Если честно – то нет.
- А она помнит всегда. И про нас она тоже не забудет.
- Почему вы так думаете?
- Помните это ее:
We could build a future,
Where people are free,
to live and love,
Она думает о будущем, потому что помнит о прошлом. И ей тогда поверили все. Вся Европа, весь мир. И я
тоже поверил.

- Хорошо. Последний вопрос. Вы говорите, что всегда ощущали себя русским. Но, почему тогда, 14 мая вы
кричали в окно – Украина, Украина?
- Потому что это слово, для нас, для русских — это наш последний шанс, господин прокурор.

***

- Скажите, Наталья Владимировна, лоботомия – это действительно единственный выход? Насколько я
понимаю, это операция ампутации. Билет в один конец?
- Вы правильно понимаете, Владислав Юрьевич. Но мы испробовали уже практически все. Таких больных
немного – но они есть. И других вариантов для них нет.
- Я вас услышал. Хорошо. Я подумаю.
- Скажите, Владислав Юрьевич, он, конечно, интересный человек, но, почему все так с ним носятся? Даже
прокурор республики постоянно звонит, интересуется.
-Это же Крым. Он такой тесный. Он хороший поэт, Наталья Владимировна. И человек он обычный, но у
него есть одна необычная особенность. Иногда он очень ясно видит будущее. И не только свое. А с моим
шефом они учились вместе в школе. Даже сидели за одной партой. Все десять лет. Только я вам этого не
говорил.

История cоздания стихотворения: