Автор: Петр Полынин
Тема:Проза о любви
Опубликовано: 2022-12-10 22:22:22
Автор не возражает против аналитического разбора и критики в рецензиях.

Марианна

       
       Красота - великая сила!..
       Многое теряют те, кто ищет во всём только изъяны, а не красоту. Ведь всякая красота, даже самая малая,
пусть самая, казалось, бесцельная, имеет для каждого из нас большую ценность: она смывает душевные
огорчения, она дарит нам лёгкость, она всякий раз даёт капельку всеобъемлющего счастья.
       И верится: ни одна из этих драгоценных капелек не пропадает даром в нашей, порою такой бестолковой
жизни...

                1
      
       В тот летний, ясный день я возвращался из Чехии. Стоя в коридоре «СВ» вагона возле своего купе
облокотился на алый бархат оконной рамы, и, созерцая придорожный мир, радовался чудесному, естественно-
гармоничному сочетанию красок в природе. По горному серпантину поезд двигался медленно. Мягкий бодрящий
ветерок, напоённый тёплыми солнечными лучами, приятно овевал лицо мне и волосы. Я с отрадой вдыхал
сияющий воздух, он был настолько чист, что каждый вдох казался глотком нектара, от чего я блаженно напевал
какую-то благочестивую песенку. Мой улыбчивый взгляд успевал разглядеть заоконную панораму, а ум
восторженно размышлял об открывавшейся мне красоте...   
       Говорят, что бездонная пропасть, когда в неё очень долго смотреть, постепенно завладевает всем твоим
вниманием. Если хотите,
вот так и с природой, от её привлекающей красоты невозможно зачарованный взгляд оторвать. И тому
доказательством служит моя излюбленная обитель, мой идеал нирваны, где только я и свежая природа, куда
можно прийти, уединиться, в меру успокоиться, уютно отдохнуть, всласть намечтаться или восстановить
разрушенный с самим собою мир. Там дышится легко. Блаженствует душа. И чистые во мне рождаются там
роднички. И раны исцеляются сами собой. И до чего ж не хочется от этот блаженства уходить, с прекрасным
расставаться.
       И будто подтверждая мои мысли, в это время в голубоватой дымке предо мной, чаруя взгляд мой красотой,
мягко прорисовывались пики высоких гор с синими тенями и неземным сиянием серебряных снегов. На крутых
склонах паслись козьи стада. Местами среди пышной зелени мелькали мчащиеся по сверкающим каменным
руслам пенные ручьи. Случалось, проплывали усеянные цветами нежных тонов, холмистые равнины и
таинственные ущелья. Вдали местами полоской солнечного света блестели первозданные озёра. А над ними в
глубоком небе голубом белели лёгкие по виду облака. Порой, на поворотах железнодорожного полотна, видна
была изгибающаяся змейка легонько колыхавшихся вагонов. Время от времени мимо нашего поезда
проплывали красивые, увитые зеленью, маленькие вокзальные станции с приветливо улыбающимися людьми.
Чуть реже возникали весёлые, опрятные придорожные посёлки: аккуратные мощёные улицы, тихие белые
домики с обласканными солнцем черепичными красными крышами, большие гнёзда аистов, полукруглые
стройные башенки, кирпичные островерхие костёлы, и ухоженные сады...
       Во всём чувствовалась свежесть и искренняя естественность простой земной жизни.
       И это разнообразие сливалось в одно бодрое и весёлое впечатление, постоянно держало мои глаза в
приятном напряжённом ожидании чего-то нового, усиливало очарование, и одновременно развлекало. Я
чувствовал себя умиротворённым, слившимся с небом, с горами, с этим сказочным днём....

                2

       Неожиданно мою приятную зачарованность нарушил резкий звук внезапно открывшейся двери соседнего
купе. И тут же в глубине души моей возникло какое-то неясное предчувствие, а следом - что-то вроде призыва
оглянуться. Не размышляя я оглянулся и увидел, как в коридор вышла молоденькая девушка.
      Была она элегантная, складная, и с чем-то озорным и мальчишеским в облике, всегда мне необычайно
нравившимся в девушках. От неё исходило что-то одухотворённое, её овевало что-то окрылённое, что-то такое
тонкое и нежное, чего я не мог уловить с первого взгляда. В то же время её чёрные брюки, белый свитер,
густые золотистые волосы подчёркивали яркую особенность молодого лица: на нём горел нездоровый,
кирпичного цвета, румянец, а глаза неестественно блестели.
      Девушка лишь на мгновение явила мне свой образ, лишь скользнула мимолётным взором по мне, сверкнула
чуть прищуренными глазами и аккуратно прошла мимо, но поразительно: с этого мимолётного контакта в моей
душе появилось и стало увеличиваться чувство некоей с нею общности, похоже, какая-то невидимая связь
установилась между мной и девушкой. И, видимо, от того молнией в сознании сверкнула пронзительная мысль:
непременно что-то должно произойти!..
       Девушка направилась в сторону купе проводника, а я сделал усилие над собой и снова принялся глядеть в
окно, но и воздушно-невесомая синеющая даль, и солнечные террасы виноградников, и каштановые рощи
уже, как прежде, не волновали душу мне...

                3
      
       Вдруг за моей спиной прозвучал хрипловатый молодой голос:
       - Извините... за беспокойство...
       Я быстро обернулся, и... И снова увидел её, ту самую необычную девушку из соседнего купе.
       Она помолчала секунду, потом опять заговорила:
       - Позвольте спросить?.. Я вас не слишком стесню, если попрошу уделить мне...
       Что-то трогательно-беспомощное читалось во взгляде её. Она тяжело дышала, и видно было, что в душе у
неё происходит борьба: спросить или не спрашивать?
      Длинная пауза. Я ждал, но ей, очевидно, трудно было говорить. Тогда я попробовал помочь этой странной
душе, улыбнулся и сопереживательно спросил:
       - Позвольте узнать, в чём будет ваше дело ко мне?
       Какое-то время мы смотрели друг другу в глаза серьёзно и напряжённо. Вдруг она передёрнула плечами и
заявила:
       - Мне нужно… может, у вас есть какие лекарства... от высокой температуры? Уже смелее пояснила она, но
всё ещё удручаясь собственным голосом. – Я обратилась к проводнику, да он какой-то... слегка весёлый...
       В подобных случаях самообладание никогда не покидало меня. Однако в этот раз, застигнутый врасплох, я
испытал мгновенное замешательство. И, буду вполне откровенным, не сразу нашёлся, что ей сказать. Понятно,
что тут же, стряхнул своё замешательство, сориентировался. И следом ответил что-то вроде:
       - Гм... Лекарства. - От температуры?.. Ммможет быть... Надо поискать...
       - Пожалуйста! - У меня жар... – с горечью проговорила она, и уже более спокойно учтиво добавила:
       - Я буду в своём купе.
       Мне стало жаль её...

                4

       Лекарств у меня конечно же не оказалось, а помочь ей непременно хотелось. И вот почти бессознательно,
как бы рефлекторно, чувствуя, что стою перед какой-то задачей, слыша, что меня зовут на помощь, я тот же
час устремился на этот зов не раздумывая.
       Взял свою дорожную чашку и сходил за кипятком. Затем приготовил полчашки крепкого горячего кофе. В
Чехии я разжился настоящим кубинским огненноцветным ромом - его и добавил в кофе так, чтобы чашка была
наполнена доверху.
       Когда, постучавшись и не дождавшись «войдите», вошёл в её купе, она лежала на мягкой постели,
укутанная по самый подбородок тёплым одеялом. Занавешенное, бежевого цвета, занавесками окно ещё
контрастней оттеняло и без того ярко-румяное её лицо. Мягкий оконный полусвет падал на столик, где уютно
распласталась книга Флобера: «Мадам Бовари».      
       Взглянув на меня, она проворно приподнялась, упёршись локтем в подушку, и пригласила присесть. Тепло,
шедшее от её тела, мешалось в воздухе с сладковато-мускусным запахом каких-то лекарств. Чувствовалась в
ней слабость, а в уставших глазах билось страдание.
       - Вот... Я исполнил вашу просьбу и принёс вам хорошее лекарство, - с жалостью и благоговением сказал я,
протягивая ей чашку. И следом самоуверенно добавил:
       - Выпейте, и вам непременно станет легче!
       Она, не спрашивая о составе содержимого, покорно взяла чашку, секунду, другую подержала в руках,
осязая, затем поднесла её к губам и принялась пить обжигающую жидкость, - осторожно, медленно, короткими
глотками.
       По мере того как девушка принимала моё лекарство, губы её улыбались. Я незаметно, осмотрительным
взглядом любовался ею, и находил трогательную прелесть в болезненных женских чертах. А в это время её
прекрасное молодостью лицо, и без того ярко-розовое, постепенно становилось ещё ярче.
       И вот, осушив до дна всю чашку, она тыльной стороной ладони вытерла вспотевший лоб, моргающие глаза
и, благожелательно взглянув на меня, попросила, «если возможно», то ещё столько же.
       Тогда я превратился в вопросительный знак, и был немало удивлён: ведь в чашку-то вмещалось целых
триста миллилитров, - горячий крепкий кофе со жгущим ромом, да в таком количестве! мог свалить с ног и
здорового человека.
       Но, тем не менее, я сходил и живо приготовил ещё такую же дозу. И она снова принялась за неё...
       И постепенно осилила содержимое, всё до дна!

                5

       - Ну вот, а мне легче стало! - Спасибо Вам! - с большим аппетитом допив основательным глотком вторую
чашку, произнесла она тоном благоговейной покорности, и с выражением, которое означало много
восклицательных знаков. А затем принялась беззастенчиво глядеть мне прямо в лицо, совершенно откровенно
меня изучая, и глаза её, начинавшие соловеть от употреблённого «лекарства», были полны любопытства.
       Я удобнее устроился недалеко от неё и, помедлив, спросил учтивым тоном:
       - Послушайте, где же вас угораздило так простудиться среди тёплого лета?
       - В весёлом городе Праге, - ответила она, - Я ездила на встречу со своим другом... Холодное пиво,
морозное мороженое... И вот уже пять дней держится высокая температура. Приняла несколько «килограммов»
таблеток, а мне всё хуже и хуже.
       - А что же ваш чешский друг не лечил вас? - не удержался я от иронического замечания.
       Она нисколько не смутилась - напротив, объяснила очень искренно и по-своему логично:
       - Ой, да не мог лечить он меня, – он не явился на встречу... Здесь она немного задумалась, а после
прибавила:
       - Получается, что и не друг он мне теперь, а и подавно – не чех, он из наших.
       Эта короткая откровенность меня обезоружила и даже заинтересовала. Но я всё-таки ещё
поинтересовался:
       - Тогда почему свидание не дома? Почему он не явился?
       - Он хороший программист, - последовал ответ, - получил приглашение на работу в Израиль и уже три
года, как находится там... Я намеревалась ехать к нему, но мне отказали в визе. Вот потому и Чехия, как место
встречи... так сказать, на нейтральной территории… А не явился он - на им же назначенную встречу – видимо
потому, что… Да Бог с ним и со всей той, уже оконченной, историей… все эти годы разлуки я была верна ему и
скромна в душе. Теперь весь тот пустой блеск надуманного самой же мною счастья уже в прошлом…
       Я не стал комментировать, лишь с участием вздохнул: «Как говорят - это и взаправду правда...»
       А в это время она села, свернув ноги в позу лотос, и, подняв брови, испытующе и с любопытством
спросила:
       - А-а-а вы - священник, вы врачеватель?..
       - С чего вы взяли? – я, немало удивляясь, долго смеялся.  Мне становилось уютно и весело. И на душе
тепло, словно в холодный дождливый день вдруг печку затопили. И тогда я про себя подумал: «Умница эта
девушка!», и решил, что сегодня нигде занятнее не проведу я вечер, чем с нею здесь и сейчас.
       - Вы такой, такой... Вы... Вы очень хорошо понимаете, что нужно человеку в критическую минуту, а мне
так не хватало такой бдительной чуткости, - тем временем она мягко улыбаясь, угостила меня внезапным
комплиментом.
       Признаюсь, слышать такое было приятно, и это как-то бистро помогало ей завоевать полное моё доверие.
Я снова чистосердечно рассмеялся и следом весело и благодушно объявил:
      - Всё намного проще и интересней: сегодня я - дежурный по поезду волшебник из Сказочного Ордена, и в
мои обязанности входит защита и врачевание душ умных девочек от всякого чужого колдовства, предательства
друзей неверных, и болезней скверных.
      Она утешилась моей шуткой и успокоилась, и уже, сверкая всеми зубами, смеялась долго и немного хрипло.
Я воспользовался этой минутой и в чистом вечернем свете смог её как следует рассмотреть, полюбоваться её
магнетизмом, а ещё в её пользу говорил пытливый, острый и в то же время мечтательный взгляд, тихая
сдержанность во нраве, а в выражении лица и в посадке головы что-то чуткое, настороженное, бдительное,
внимательное. И когда она перестала смеяться и принялась наблюдать за мной, я вдруг почувствовал в себе
какую-то смелость, какую-то отвагу, решимость, но всё же как мог спокойнее сказал:
       - Видит Бог, как и всякий порядочный человек, в иных особых обстоятельствах я мог бы стать с равным
успехом и тем и другим: и священником, и врачевателем. Но поверьте, это у меня так на роду написано, что я и
без подобных высоких титулов способен безвозмездно и бескорыстно сопереживать, жертвовать, заботиться,
больше того, страдать вместе с вами.
       Должно, мой ответ задел в ней какие-то душевные струнки, так как она уже почти без кокетства, но с
заметно возросшим любопытством медленно подняла до того несколько опущенные глаза, и сказала:
       - Всё, что вы сейчас произнесли для меня приятно и радостно звучит, и очень много значит. Я способна
оценить и за добро заплатить, но заплатить не деньгами или товаром, а доверием и любовью… Однако же: если
вы не священник и не врачеватель то, может, вы - доктор, а? - Так, или не так?
       Это у неё вышло удачно. А я, чтобы положить конец её наивной любознательности, вынул из нагрудного
кармана своей тенниски мою визитную карточку и протянул ей.
       - Вот и чудненько, Пётр, что вы не доктор, - деловито рассмотрев карточку, удовлетворённо, облегчённо и
благодарно вздохнула она. И довольная улыбка появилась на её греческих губах, а её маленькая, нежно-
горячая ладонь мягко коснулась моей руки. И от этого прикосновения жгучий огонь раскалёнными иглами
пронёсся по коже.
        Она всё с тем же задором смотрела мне в лицо, близко-близко, и улыбалась так, что зубы сверкали в
блеске только что зажжённых в купе огней.
       Вдруг мне захотелось задать ей вопрос. Она поняла это моё желание и тут же лицо её осветилось весёлой
улыбкой:
       - Спрашивайте, сегодня я ваша должница.
       - Скажите мне, чем же доктора отметиться в вашей совсем ещё юной жизни успели? - осторожно отведя
свою руку, поинтересовался я. - Вам ведь всего-то лет девятнадцать отроду.
       Она мне сделала гримасу и высунула в мою сторону свой язык, а после сожмурилась, вся вытянулась,
закусила губу и уже тихо, как бы сквозь сон, ответила:
       - Не сердитесь, это я так. - Мне уже двадцать четыре года, -  но не в этом дело: доктора… есть всякие
доктора...
       Смутно подумалось мне: вероятно, слова мои отозвались на то самое, что некогда её мучило.  Может
оказаться, что у этой девушки, невзирая на молодость, есть свой нервный узел боли и своя оценка вещей.
       - Гм, - сказал я утешаючи, - может и так... - Не буду спорить... – И, пытливым взглядом наблюдая за ней,
помолчав, поинтересовался:
       - С вами что-то серьёзное произошло, верно ведь?
       - Произошло!!! - внезапно вздрогнула она и её терпеливо-спокойное лицо сразу изменилось. Похоже, её
тайна от прикосновения мучительно сжалась в ней, и ей не хотелось выходить на свет. Мы довольно долго
молчали. Она медлила, видимо не зная до какой степени следует быть откровенной, а потом, борясь с
волнением, вдруг пылко прошептала:
       - Это не фантазии, а нечто реальное и объективное. Только уговор, - как бы это выразить…
       Меня поразила перемена её состояния - нахмуренное, тревожное, почти страдальческое, при этом голос у
неё был как будто просящий.
       Я ей помог:
       - Конечно, я могу только подозревать, что с вами произошло. Надеюсь, вы скажете мне об этом или утаите
от меня столько, сколько найдёте нужным. Будет ли это исповедь, оправдание, обвинение или обычный
рассказ, я хочу это выслушать.
       - Но вы даже не спрашиваете, желаю ли я открыть душу свою перед вами, - бросила она, ещё не
оправившись от волнения.
       - Полагаю, - сказал я мягко, - если вам представилась возможность высказаться и снять напряжение,
следует сделать это в любом случае, прошу я вас о том или нет. Да ведь потому мы и сидим здесь друг против
друга, что я в вашей жизни явился в такое время, когда у вас в этом возникла потребность.
       Последовала пауза.    
       - Вижу, что вам было не легко, какая-то тайная и неукротимая сила тревожит вас, – после короткого
раздумья медленно и задумчиво продолжил я, – будьте спокойны, обещаю не переходить черту дозволенности
и хранить вашу тайну.
       И тогда через секунду-другую она совсем мягким голосом заметила:
       - Как вы отнесётесь к моему рассказу – это ваше дело. Уже поздно, мне надо бы лечь спать, да и трудно
будет рассказать так, чтоб ни одно слово не царапнуло душу мою.
       Я, уловив в расширенных глазах девушки искорки тайного смысла, задумался минуту, чтоб переварить
произошедшее. И, видимо, не сумел устоять перед её странностью, так как убедительно заговорил:
       - Как почувствуете себя готовой к рассказу и созревшей для него, вы сможете приступить к нему и сказать
мне, что хотите сказать. Не бойтесь, могу вас уверить, я умею слушать людей и понимать их проблемы!
      Она не сразу согласилась. Сначала свернулась колечком, нахмурилась и, уйдя в воспоминания, долго
молчала. Что-то удерживало слова, казалось, готовые сорваться с уст. Её тянуло заговорить, однако
достоинство ей подсказывало хранить молчание. Я смотрел на неё с выжидательной улыбкой. Но вот она
поднялась, переключила свет на ночной режим, после подошла к окну и посмотрела поверх занавесок туда, где
среди плывших облаков проглядывалось ясное ночное небо, полное звёзд. Так она стояла несколько минут,
глядя вверх, и, ритмично дышала, как бы впивала в себя картину ночи. После вернулась и села против меня. Я
пристально смотрел ей в глаза.
       - Взгляд на звёздное небо и… и наполненный музыкой слух – это лучшее, что может быть перед сном, -
осторожно, совсем тихо сказала она, делая ударение на «музыке». Я это обстоятельство отметил про себя, но
продолжал хранить молчание и глядеть на неё. Она не выдержала моего долгого взгляда, я увидел, что глаза
её снова вернулись издалека, она выдохнула, словно выйдя из какого-то медитативного транса и, медленно
разжав губи, спросила:
       - Чего вы ждёте от моего рассказа?
       - Не знаю. Я чувствую к вам доверие, и мне кажется даже, что в вашем рассказе откроется что-то важное
для меня, какая-то высшая сила, ответил я.
       Она слегка улыбнулась одними губами.
       - Бог мне свидетель: я не дразню вас нарочно – я расскажу о чём вы просите. Но сначала я бы с
наслаждением послушала убаюкивающие звуки вашего рассказа о том, что вы думали, когда смотрели тогда в
окно. Вы любовались природой?
       Я задумался. Прекрасный ландшафт развернулся перед моим внутренним взором, и я прикрыл глаза, чтобы
он не ускользнул от меня. Я не сразу ответил ей, а она тихо сидела и ждала. Она поняла, что я думаю. И я
принялся описывать всё, что видел и всё, что думал при этом.
       Мы немного помолчали.
       - А вы не только дежурный по поезду волшебник из Сказочного Ордена, но и слуга добра. А ещё вы поэт –
сказала девушка. Я имею ввиду поэт в том смысле, что вы понимаете и любите природу. Другим нет никакого
дела до того, что эта равнина усеяна цветами, а та горная вершина пылает на солнце. Вы же видите в этом
жизнь и сами можете жить этой жизнью. Вы взрослый, сумевший остаться ребёнком.
       Я поразился про себя тому, как ей, должно быть, понятно и близко моё внутреннее состояние, а на словах
ответил, что иногда такая жизнь приносит печаль и новые загадки, от чего ты испытываешь боль и желание
очиститься где-нибудь вдали от всех, пожить отшельником, выплакать свои грехи, а после обрести крылья,
чтоб отправиться в страну полновесного счастья. Быть может, ещё настанет время, и мне это удастся, то, стало
быть, годы мои прошли не напрасно, и я всё же – поэт.
       Она смотрела на меня с приветливым и в то же время серьёзным выражением лица и не отводила глаз,
казалось, была целиком во власти моего голоса. Когда я умолк, девушка ещё некоторое время тоже не
произносила ни слова. Наконец она встрепенулась и сказала:
       - Когда вы говорили, я увидела, как при этом ваша восприимчивая и благородная душа проступила во всей
своей красоте и истинности на вашем лице, и тихо улыбалась из глаз, и тогда мне вдруг пришло в голову, что
вы сейчас поделились со мной своими интимными мыслями, выложили передо мной частичку своей прекрасной
внутренней жизни. В знак благодарности и я отвечу вам взаимностью, я исповедаюсь. Но в моей истории почти
всё банально и естественно... Хотя кто знает… Вот послушайте... Ведь ехать ещё далеко... Когда говоришь,
время идёт быстрее... Значительно быстрее... Да и к тому я не хочу, чтобы у вас обо мне осталась память, как о
скверной, ветреной девчонке.

                6

       - Итак, это история, которая, - я уверена! - немало вас удивит, - девушка несколько раз разжала и снова
стиснула пальцы и из её уст сравнительно спокойно, неторопливо и как-то отрешённо полилось повествование.
       А с этим её неестественно чудной голос тут же заставил вздрогнуть сердце моё, причём как-то странно: не
то от боли, не то от счастья. И холодок, нарастая, смутной волной пополз вниз по спине. Дыхание стало
коротким и прерывистым. Гусиною кожей почувствовал я нечто такое... что-то доселе мне неизвестное.
       Она между тем продолжала:
       - Рассказывать в подробностях всё я не стану, мне и сегодня боязко и невероятно трудно не то, что облечь
это в слова, но и вспоминать, да и вам скорее всего многое будет не понять умом, а потому опишу только само
моё состояние… Это тот случай, когда я всё чувствую, но объяснить со мной произошедшее словами с точки
зрения нормальной логики бессильна. И всё же - как смогу открою вам душу, а вы попытайтесь соощутить
своими
чувствами моё тогдашнее положение…
       Так вот, в одно время я, находясь в горах на отдыхе, пребывала в глубоком депрессивном состоянии. Мне
было... ну совсем плохо. Требовалось срочное участие друга, а ему, другу, было не до меня. В один из дней,
чтобы снять напряжение я отправилась кататься на лыжах. Прекрасно помню тот день. Стоял небольшой
морозец, иногда выглядывало солнышко, в терпком, пьянящем воздухе чудесно пахло снегом. Это пошло мне
на пользу, я постепенно забывала своё болезненное чувство одиночества и наполнялась уверенностью в своих
силах. И вот я отыскала живописный лыжный путь, полукругом огибавший долину на крутой высоте, откуда
открывался прекрасный вид, и вознамерилась спустится в долину. Но когда внимательнее посмотрела вниз, то
удивилась: спуск был настолько крутой, что на мгновение я действительно ужаснулась такой дерзкой затее.
Хотела остановиться, но уже не смогла и стала спускаться вниз по склону. Крутизна была такой страшной, что
мне показалось, будто я падаю в пустоту. Смертельный страх внезапно пронзил мне сердце. Однако было уже
поздно. Я неудержимо летела вниз, чувствовала только бьющий мне в лицо холодный, колючий вихрь
взметённой снежной пыли, потом не удержалась на ногах и тут же на меня обрушился чудовищный удар, после
чего я ощутила резкую боль… Последнее, что я почувствовала, - холод…
       Достали меня не сразу, не сразу привезли в больницу, причём привезли меня с места происшествия как
покойника: спасатели полагали, что я погибла от сотрясения мозга, хотя на самом деле всё обстояло намного
печальней. Голова и мозг были, правда, повреждены, и прошло очень много времени, прежде чем я в больнице
пришла в себя, но мозг поправился. Зато ужасней было другое: падая на острый камень, я распорола себе
внутренности. И вот, малость придя в себя и осознав своё состояние, я не верила в успех медицины. Это ещё
больше волновало и угнетало меня тревожной болью.
       Таким образом нежданно мне был указан путь в иной мир… Но сегодня я твёрдо знаю, что ни за что бы не
вычеркнула из своей жизни то катание на лыжах и его последствия. Правда, я думаю при этом не столько о
повреждённом теле и связанным с ним испугом и взглядом за пределы жизни, сколько о других последствиях
того несчастного случая, куда более приятных и отрадных. Однако...
       Итак, меня оперировали под общим наркозом и несколько к ряду часов. Но даже и так я порой приходила в
сознание и смутно чувствовала лёгкую боль. И в эти минуты мне казалось, что жизнь моя держится всего лишь
на волоске. Но я за неё не боролась, напротив: старалась, как мне представлялось, помочь ей уйти от меня
поскорей. Мой разум участвовал в этом процессе как бы сквозь дрёму, и ни в состоянии был ни о чём судить, а
тело ощущалось ослабленным донельзя. Между тем это ощущение, еле брезжившее в моём сознании, такое же
зыбкое и слабое, как и ощущение боли, не только не было мне неприятным, а напротив, к нему примешивалось
ещё и то утешительное ощущение, которое бывает, когда мы погружаемся в свой долго ожидаемый сладостный
сон...
       И вдруг, - вы только представьте себе! - в какой-то момент вверху передо мной проявилось что-то
наподобие длинного тоннеля… Я начала как бы выходить из своего физического тела, отделяться от него. И
медленно подниматься вверх!.. И мне было приятно отдаваться свободному течению!.. Моё самочувствие в это
время было поистине очень приятным и спокойным. Я не испытывала тревоги за себя. Ощущала какую-то
истому и необычайный покой, и несказанное блаженство от этого покоя. Казалось, ничего не могло быть
приятнее...
       Но прежде чем подниматься по туннелю далее в сияющую ввысь, я остановилась на долю секунды под
самим потолком операционной и взглянула вниз. И мой мгновенный взгляд из общей тьмы помещения выхватил
светлое пятно от ламп. В центре пятна на столе лежало моё, чуть прикрытое чем-то белым, тело с
кровоточащей раной, а по периметру стола выполняли свою работу люди: крепкий, здоровый, большеухий
мужчина в белом халате - оперирующий врач, и медицинские сёстры. Сначала это зрелище мне показалось
безразличным. А вслед за тем я даже обрадовалась, что то, моё физическое тело, которое до этого причиняло
мне немало боли, остаётся уже там навсегда само по себе, а мне без него и легко и приятно...

       Я слушал её с неослабным вниманием, не перебивал и не задавал вопросы. Но заметил, как по мере
рассказа её выражение менялось, уходило вглубь, что-то напряжённое, сосредоточенное проступило в глазах,
как будто ей сейчас предстояло снова пережить тот опыт. А тем временем сквозь стучащие виски мне слышался
её почти что шёпот:
       - И я было намерилась покинуть то помещение окончательно, а вместе с ним и земной мир, и унестись в
Высокое Прекрасное. - Но в это мгновение каким-то тайным образом издалека, из дальнего-далёка в мой слух
проникла... Музыка. Неслыханная до этого мной, Музыка… И произошло это, скажу вам, - вовремя! В какой-то
миг мне показалось, что Музыка исходила как бы из меня самой, она, похоже, отвечала на некое сильное и
настоятельное моё желание, на некую потребность во мне самой. Полёт
мой замедлился…

       Я заметил, что рассказчица явно старавшаяся держать себя в руках, всё-таки сильно разволновалась, что-
то скопившееся, ещё не окончательно изжитое за прошедшее время, казалось, искало выхода.
       
       - Говорите не стесняясь! – поддержал её я.
       - Попробую, - отозвалась она. - Итак, продолжаю… Я прислушалась, вчувствовалась, и... и ощутила всем
своим естеством, что всё помещение наполнено аурой любви, исходящей от той необычной, Божественной
Музыки. И она была такой прекрасной, благозвучной, что невозможно было с нею разлучиться. Ощущалось, что
Душа моя угодила на свою счастливую волну, нашла свою родную Музыку, которую она и чувствует, и
понимает, и которая пробуждает уникальную энергию жизни.
       В нерешительности я сначала устремила вверх свой мысленный взгляд, мгновенье поразмыслила над тем,
как быть, затем опять взглянула вниз на своё тело. И теперь, в этот раз увидела вокруг него удивительное
золотое очертание, а на рану источался луч невероятно чистого сверкающего Света. И вместе со Светом
Музыка струилась, звучала, вдохновляла, сулила силы новые мне и перемены. Теперь я физически ощутила,
как входит в
меня исходящая из Света и Музыки сила, как выпрямляется спина, как отползает и уходит, как вода в песок,
мой прежний страх, и что он уж больше ничего не может сделать мне...
      
       Похоже, так зачинался процесс моего исцеления. И тогда я, следуя по волне доносящейся Музыки, с верою
в благополучное разрешение моей проблемы стала возвращаться из небесного Храма в своё земное тело,
причём возвращаться победителем...        
       Что это было со мной, я объяснить не в силах и по сей день. Лишь с большой долей вероятности осмелюсь
предположить, что на тот момент моё время «уходить» ещё не наступило, видимо мне предстояло здесь что-то
очень важное понять, познать, разгадать какой-то уникальный смысл, а после… кого-то счастьем окружить...   

                7
      
       Какое-то время сидели мы безмолвно. В наступившей тишине при мягком свете и сладковатом запахе,
которой наполнял маленькое купейное помещение, я непроизвольно вздохнул, полузакрыл глаза и как бы
невзначай всё глубже и глубже погружаясь в себя, не заметил, как оказался в каком-то уютном пространстве.
Чуть слышно звучала мелодия. Она проникновенно и приветливо пронимала меня, возвышала и наполняла
призывным кличем мою душу, зовом жизни, успокаивала сердце. Но вот её сиюминутность, её весёлость и
решительность, её подвижность, её неутомимая решимость спешить дальше, покинуть пространство,
постепенно
преобразовалась в светящийся круг, круг начал медленно вращаться, вращался с возрастающей скоростью,
завращался наконец донельзя стремительно и, разорвавшись, рассыпался сверкающими звёздами…
       Я очнулся в состоянии особенной чистоты и лёгкости на душе, открыл глаза и снова ощутил, что вагон
наш, скрипя и покачиваясь, медленно лязгал колёсами на повороте. Мне показалось, что прошло много
времени,
когда я находился в том пространстве, где звучала мелодия. Огляделся, глаза мои скользнули по отрешённому
лицу попутчицы и встретились с её задумчивыми, но приветливыми, спокойными, даже радостными и,
как мне показалось, совсем не уставшими глазами.
       
       - После операции прошло несколько суток, - устроившись поудобнее, приглушённым голосом продолжила
она свой удивительный рассказ, минутами с такой откровенностью, которая в ином случае меня бы
шокировала. - Всё это время медперсонал вовсю суетился вокруг меня, опасаясь за мою жизнь. И благодаря
общим стараниям, земное сознание постепенно возвращалось ко мне... И жизнь тоже...
       - Следующее, что врезалось в мою память, запомнилось, - после паузы вновь заговорила она, - в один из
дней после операции я, омываемая тихими потоками выздоровления и спасения, находилась в полусне, когда
начался врачебный обход. В какой-то момент среди мучительного полубессознательного напряжения до моего
слуха откуда-то издалека донёсся уже знакомый приятный голос оперировавшего меня
доктора. Он полушутя, полусерьёзно рапортовал главврачу:
       - Эта юная леди пребывала на грани... Нам было неведомо, справится ли её, испивший чашу до дна,
молодой организм. Но будьте спокойны... С помощью Божьей мы сделали всё возможное... Остальное
приложится...
       И тогда я собралась с силами, открыла веки, и ещё совсем слабым голосом вымолвила: «Благодарю,
Доктор, вас, благодарю весь персонал... И Свет, и Музыку благодарю!..»
       Они - медицина, доктора – мало чего поняли с моих слов о Свете и Музыке, так как не могли заглянуть в
глубины моей души, где была сплошная Музыка, а я не могла им ничего объяснить. Но они заметили, что мне
лучше и через несколько дней перевели меня из реанимации в обычную палату...

       Внезапно резким толчком распахнулась дверь в купе, и в неё вдвинулась широкоплечая фигура
проводника. Блуждающие глаза бегло оглядели пространство, и задиристый голос своеобразно осведомился:
       - Цаю с ломтиком лимона и сладким сахарком зелаете?.. А кофейку с вечерними кгуасанчиками?.. Для
молодых людей найдётся что и по крепчее…
       - Можете так не волноваться, любезный: мы перед сном лишь молоко парное употребляем, - с мягкой
иронией без промедления ему ответил я.
       - Раз так, - он скорчил самодовольную гримасу и также резво удалился, как и появился.
       - Ловко вы его! - заливисто рассмеялась моя попутчица, едва за ушедшим закрылась дверь. А я, дрожа от
нетерпения, с волнением воскликнул:
       - Погодите смеяться, тут я чего-то не понимаю: а музыка, что за музыка тогда звучала?      
       - Тем гениальным лекарем, по сути и воскресившим меня, явилась таинственная сила Божественной
Музыки великого Бетховена! - сопровождая фразу томным движением головы, необыкновенно чистым,
мелодичным голосом отозвалась она.
       Я задумался, а она малость погодя, продолжила:
       - Постепенно всё моё существо расцветало и дышало новым, чистым воздухом. Я ещё не сознавала этого в
полной мере, просто это было со мной и спокойно проникало в меня. С этим проникновенным и свежим
чувством и с верой в себя я засылала и просыпалась весёлой и беззаботной, какой не бывала уже давно. И
разом медленно и безостановочно, шажок за шажком шла к себе самой... уже совсем иной...   

       Наступила очередная пауза. Признаюсь, я не дыша глядел в её блестящие, окаймлённые розовым ореолом,
глаза. А в них мерцали огоньки. Чувствовалось, что она намеревается сказать ещё что-то важное, но никак не
отважится. Я ожидал, мне было невероятно интересно что в заключение скажет человек, переживший опыт
единения в любви с Высшим началом. И вот, глядя на меня в упор, она, подытоживая, с тем удовлетворением, с
каким оглядываются на перенесённую с честью беду, на преодолённую с успехом опасность, весьма уверенно
заявила:
       - Итак, я что-то поняла, узнала, открыла для себя и постаралась втолковать, втемяшить смысл и мораль
своего открытия себе самой. А суть его в том, что независимо от того, верит ли человек во Всевышнего или нет,
надо жить так, будто бы Он есть. Вера влияет на людей, вдохновляет, меняет их представления, делает их
глубже, приближает к первооснове…
       Рассказчица на минуту умолкла в задумчивости, а после бросила взгляд на меня, видимо опасаясь,
понимаю ли я о чём она. Глаза её встретились с моим взглядом и нашли в нём выражение глубокого внимания,
обрадовавшего и успокоившего её. Она увидела, что я был целиком поглощён её исповедью и слушал её не
так, как слушают какую-нибудь болтовню или даже интересную историю, а с самозабвенной
сосредоточенностью и с чистой, сердечной доброжелательностью. Тогда она с облегчением вздохнула и
продолжила:
       - Я говорю «Всевышний» и думаю, что выражаю этим что-то простое, само собой разумеющееся и
недвусмысленное. Убеждена, в жизни многих будет немало ситуаций, когда вера поможет убедится, что Он в
нас. И временами, когда мы искренно переполнены Им, Он может выглядывать из наших глаз... Теперь я всегда
следую этой логике. А ещё, когда я слушаю Музыку Бетховена, я мысленно благодарю Бога и его посланника на
земле – Бетховена, благодарю как друзей, которые вовремя пришли на помощь. Вот и выходит, что беда,
болезнь посылается нам не затем, чтобы убить нас, она посылается нам, чтобы пробудить в нас новую жизнь.
Осознав это, я стала веселей и довольней своей жизнью, чем была все годы до этого…
       
       Я внимательнее взглянул на неё. Она сидела прямо и неподвижно, руки её покоились между скрещенных
ног, а под широким лбом светились тихие глаза, они не глядели, не видели, они застыли и были обращены
внутрь или куда-то вдаль. Где была она сейчас? О чём думала, что чувствовала? Всю её окружала такая аура
достоинства и силы, что я не посмел нарушить словом образовавшуюся тишину, а только улыбнулся ей. В ответ
лицо её озарилось детской, лучистой улыбкой:
       - Я долго болтала, а вы слушали меня с самым глубоким вниманием, какое когда-либо кто мне дарил, –
благодарю вас. Но вы, наверно, устали, и вам… и вам, и мне время спать.
       Я продолжал молча глядеть на неё. И в те минуты весь окружающий мир стал для меня чем-то
поверхностным и маловажным, он отодвинулся на задний план, а на первый выходило неведомое мне ранее
страстно-томительное влечение к открывшемуся мне сегодня. Глядя на улыбающуюся девушку широко
открытыми глазами и отдаваясь власти влечения, я вдруг ощутил лёгкое головокружение, затем что-то
всколыхнулось в моей душе, а как только голова перестала кружиться мне уже становились понятны и эта
необыкновенная девушка, и перемена, с ней происшедшая, её уход к музыке, к цельности. Слава Богу, что мне
посчастливилось сегодня встретить её, что у меня вовремя раскрылись глаза, что многое в моей душе сошлось в
эти минуты, чтобы выделить их из тысяч других как высокое и святое.

                8

       Между тем вечерело. Синие сумерки потихоньку окутывали мир своей таинственной поволокой. Вагоны
ритмично стучали колёсами. Поезд помаленечку двигался в ночь.
       Скоро речь моей необычной попутчицы замедлилась. Дыхание стало ровнее. Журчание голоса тише. И
веки её стали мягко слипаться. И тогда целительный сон, вызванный её болезнью и моим «лекарством», не
замедлил заботливо положить свою мягкую тёплую руку на её аккуратную, горячую голову... Она, истомлённая
насыщенным днём, умиротворилась и засыпала благотворным сном со счастливой улыбкой...
       Стараясь не шуметь, я аккуратно поправил на ней одеяло, с полной безнаказанностью поглядел долгим
взглядом на её лучистые ресницы от которых падала тень на полщеки. Взглянул на тёмные выразительные
брови на осенённом улыбкой лице. На лоб и нос, они составляли одну прямую черту. На приоткрытую шею,
вокруг которой цепочка с иконкой на счастье, и где по всей длине билась симпатичная жилка, обещавшая
кому-то много-много хорошего, прочного семейного счастья... Линии её гибкой, совершенно идеальной шеи
восхитили бы любого художника. Хороший был бы портрет маслом…
       Интересно получается: огненная, живая и яркая красота женщины сразу в глаза нам бросается, но
настоящую большую её красоту, выходит, надо уметь «открыть» Причём, первая красота быстро увядает, а
вторая – на всю жизнь остаётся...
       Странное чувство: у меня так же, как и у неё в такт ей бьётся пульс… и стыдливая, проникновенная
радость невнятной горячей дрожью разливается по телу... Пришлось закусить губу, унять порывы, которые
могут ввергнуть человека в соблазн... Что-то во всём этом есть непременно.
       А чего я здесь задержался? - это вдруг в глубине души моей послышался немолчный голос совести, - где
же твой разум? – взывал он ко мне. Но разум мой, после некоторых раздумий и оценивающего разбора моих
порывистых действий накануне, сколь они ни были неразумны с виду, не осудил их, а отнёсся к ним
доброжелательно, найдя их искренними и невинными. Сердцу моему было тепло от того, что в нашем
несовершенном мире живёт такое светлое создание, и я радовался, что мне случилось быть немного
причастным к её прекрасной юности и возможно в будущем принадлежать к числу её добрых друзей. И тогда я
улыбнулся сладко спящей на прощанье, мысленно пожелал ей спокойной ночи, приятных целительных снов и
здоровья: «Всё было чудесно! Спасибо! До встречи. И с Богом!» - произнёс про себя и вышел, притворив за
собой тихо дверь...
       
       Остаток позднего вечера я провёл у себя в купе за книгой. Но то и дело отвлекался на донимавшие меня
мысли о рассказанном моей юной соседкой весьма удивительном случае, - после чего забывалось напрочь всё
то, о чём пытался прочесть перед этим. Голова моя кругом ходила. Видно слишком много невероятной пищи для
размышления пришлось ей вместить за короткое время.
       И когда я наконец уснул, то уснуть я смог лишь потому, что мои размышления не оказались напрасны. Они
дали результат, привели к решению, и с этим решением в сердце я спокойно проспал до рассвета глубоким
сном.
      
       И ещё не совсем досмотрел свои живые сновидения, когда луч восходящего солнца разбудил меня. Я,
бодрый и свежий, словно после долгого-долгого сна, выглянул в окно: исцелённый беззаботным ночным сном,
мир пробуждался. Тогда и я вскочил, да с таким чувством, как если бы проспал что-то важное очень.
       Признаюсь, проснувшись, я мгновенно подумал, что вчерашняя встреча в соседнем купе мне приснилась.
Тогда я быстро оделся, привёл себя в порядок и пошёл проведать мою болящую соседку, убедиться, что то всё
не было наваждением.
       Меня встретила приоткрытая дверь её купе, а в нём никого не было. Стало быть, всё то мне и в самом деле
приснилось? Но нет! То было реальностью, всё было напоено и полно реальностью, как тесто дрожжами: купе,
занавески, запахи, – всё было сверх реально. А вот и моя дорожная чашка стоит на столике у окна… Вероятней
всего моя попутчица сошла на предыдущей станции, заключил я...
       Мне оставалось ехать ещё полтора часа...
       Лёгким облаком приходит к нам интересная встреча. Часто неожиданно, ненароком, по собственной
инициативе. Придёт, заинтригует, и исчезнет как чудный сон, как утренний туман, повинуясь своим особенным
законам...

                9

       В тот ясный, тёплый воскресный день, когда многообещающее лето цвело густыми, нежными, как сон сине-
фиалковыми красками, ещё с утра меня объяло какое-то приятное предчувствие, и я пребывал в славном
расположении духа.
       В послеполуденный час, потонув в огромном уютном кресле, я читал мудрого Монтеня. У этого автора мне
симпатичен тон не поучения, а дружеского рассказа и разговора о вещах, которые он, как ему кажется, узнал и
усвоил. Впрочем, в этот раз чтение для меня было лишь повод погрузиться в свои собственные мысли и
насладиться своим личным счастьем, согласитесь: ведь это счастье! – в наше время иметь много свободного
времени!
       
       Зажужжал телефон. Из трубки радушно пропел тёплый, весёлый, богатый певучими оттенками голос
молодой девушки:
       - Привет, это Марианна... Узнаёте?
       - Марианна?.. По правде сказать, не припоминаю я, милая, вас...
       - А встречу в поезде из Чехии... Помните?..
       Я принадлежу к людям, обладающим хорошей памятью чувств, поэтому конечно же мгновенно вспомнил
встречу в поезде из Чехии. Вспомнил, и сердце замерло моё, и я не мог выговорить ни слова. С быстротой
молнии что-то щемяще-приятное промелькнуло у меня в душе и следом уже окончательно воспоминания
захлестнули всего меня. Всё, всё во мне звучало, пело, ликовало…       
       Надо признаться, с некоторого времени я был свободен, весь мой день принадлежал мне, и я жил со
своими книгами и своими мыслями в какой-то само погружённости, в каком-то ожидании своей грядущей
судьбы. От неё мне требовалось всего лишь того, что на земле называется счастьем, домом, миром: немного
тепла и пищи, чего-то привычного и родного, а главное: чувствовать близость себе подобного человека,
человека, который желает мне добра и разделяет со мной красоту мира. Но судьба оставалась скрытой, хотя
она каким-то невероятным образом носила черты девушки в поезде из Чехии. Часто в мечтательном
предчувствии я закрывал глаза, видел перед собой ту прелестную диковинную птицу, и воспоминания
мгновенно уносили меня к той встрече и многое самым поразительным образом вспыхивало у меня в душе из
того, что она рассказывала когда-то, и всё оно имело смысл и значение и поныне, будило приятные, нежные
ощущения. Я погружался в них, вкушал, вдыхал и осязал всё ещё и ещё раз…
       Но шло время, судьба не проявлялась, и я, продолжая пребывать в ином времени и мире, стал терять из
виду её образ. Он, в известное время так сильно и глубоко меня поразивший, постепенно отступал от меня, всё
дальше уходя к горизонту, всё больше расплываясь, отдаляясь, бледнея. Порой мне казалось, что с тех пор
прошла целая жизнь.
       Но теперь вдруг, услыхавши её живой голос, так донельзя отчётливо лицо её предстало мне, что его
увидел я даже не перед собой, как в поезде тогда, а как бы внутри себя. И оно было настолько внутри меня,
что я уже не мог отделить его от себя, оно словно бы стало мною…
      В таком состоянии я находился какое-то время. И мне понадобилось собрать все силы своей души, чтобы
ответить ей:
      - Да, конечно же помню!.. Так вас Марианной зовут?.. Красивое имя, и редкое! И очень подходит вам. К
слову сказать, под этим именем прабабушка моя крестилась и в церкви венчалась...  - А как ваше здоровье
после моего врачевания? – спросил я сдавленным голосом.
          Она, видимо, почувствовала облегчение, словно опасалась, что я сразу положу трубку, и теперь в её
голосе запело счастье:   
          - Моё здоровье отлично! - Вы мой спаситель! В тот вечер я ощутила в вас дружески чистый отзвук своего
существа, и с первого же слова у меня появилась спокойная уверенность в том, что я могу открыться вам и
показать себя без притворства, не опасаясь недоразумений и вероломства. Сегодня я не смогу сказать с
уверенностью был ли то счастливый случай, или вы так хорошо понимали чужую душу, а скорее всего ваша
добросовестность волшебного лекаря так удачно сошлась с моим глубоким доверием и уважением к вам, что
болящая непременно выздоровела и ощутила полноту жизни в течении короткой летней ночи… За всё хорошее
я готова воздать вам должное…
        Когда она говорила, в её голосе слышалась прежняя интонация, в нём были прежние, восхитительные
уверенность и спокойствие, и у него, как не странно, была даже какая-то тайная власть надо мной. От её
каждого слова меня пробирал радостный трепет. С бьющимся сердцем я слушал и наслаждался звучанием её
голоса…
       А тем временем она нежным и призывным голосом объявила:
       - Окажетесь в моём городе и будет у вас настроение, позвоните по этому номеру, рада буду угостить вас
вкусным мороженым...
       Я не сразу ответил ей, и мне было приятно, что она тихо ждала. Затем сказал ясным, твёрдым голосом:
       - Прошу прощения, но что же мне вам ответить? - Ваш сегодняшний звонок, которого я никак не ожидал,
явился полным сюрпризом для меня и доставил мне радость… Тогда в поезде мне хотелось на прощание войти к
вам утром, взять и тихо поцеловать вашу руку, и я почти уже верил в это священнодействие и заранее
радовался, но как оказалось, должен был удовольствоваться тем, что вы исчезли кто знает куда. И я подумал,
что никогда не узнаю, как сложилась ваша жизнь, не услышу вашего смеха, не увижу, как листает страницы
книги с золотым тиснением ваша восхитительная рука с длинными стройными пальцами с длинными, красиво
выпуклыми, розовыми холмиками ногтей…

       Несколько минут, видимо борясь с волнением, она молчала, и наконец поборола его. Потом, едва смогла
говорить, робко сказала:
       - Верю вам, вы говорите серьёзно. Сознаюсь, я была очень недовольна собой, что так поступила. Тогда
рано утром я проснулась бодрой и свежей, ведь простуду как волшебной рукою кто-то снял. И на радостях
первым делом подумала о вас, подумала о том, как в тот вечер сквозь боль своей напуганной души я
почувствовала, что не надо хранить гордость и оказывать вам сопротивление, поняла, что моя встреча с вами
была таинственным и радостным подарком судьбы в самую трудную минуту для меня, что вместе с вами сама
жизнь пришла ко мне, и что вряд ли мне за всю свою жизнь доведётся ещё раз встретить человека такого
толка, - личности как вы встречаются, как-никак, редко…
       Я догадался, что, сам того не желая, своими словами глубоко задел её за живое, и она сейчас пыталась
представиться более решительной и спокойной, чем было у неё на сердце.
       За окном сияло ясное солнечное небо, сквозь деревья слышалось нежное и мелодичное пение птиц, на
клумбе жарко горели цветы, брызжа в глаза своими смеющимися, сочными красками. Я вдыхал их тонкий,
волшебный аромат, вслушивался в чарующий голос Марианны, и, пьянея от блаженства и тоски, наслаждался
им как волшебным медовым вином. А тем временем она загадочно поющим голосом, как бы из какой-то
прекрасной действительности, продолжала самозабвенно изливать переполненную душу:
       - Я намеревалась, о, как неудержимо влекло меня к вам моё переполненное сердце, как страстно хотелось
мне бежать в вашу добрую сказку, с благодарностью пожать вам руку, уже было и чашку вашу взяла, да в
последнюю секунду всем доводам вопреки меня охватил какой-то трепет от предчувствия того, что если я
поддамся этому соблазну, если только протяну руку, я могу не справиться со своими чувствами и задержусь у
вас, а это станет началом чего-то нового, что преобразит мою жизнь, возможно появится… появится общий дом,
очаг, семья… Мне придётся не только словами, но и делами, всей своей жизнью показывать вам и доказывать
себе, что я полна добра и верности, живой любви... Вы пожили больше моего, через ваше сердце прошло много
радости и боли, но дело не в ваших преждевременно поседевших волосах или морщинках у глаз, а скорее во
мне. Вы, должно быть, изведали больше всякого разного, укрепили свою волю, стали избирательны во
взглядах, жизнь ваша богата чудесными картинами, а я… Во мне столько несовершенства… как я смею
надеяться, думалось мне тогда…

       Меня словно молнией поразило услышанное. Я не сразу нашёлся, что сказать. Последовала долгая пауза.  
Дивно было её откровение, дивно, восхитительно и похоже на сказку. Противоречивые чувства бередили мои
мысли. И ещё не совсем понимая, почему у меня так чудно на душе, я ответил ей со смесью печали и веселья:
       - Вот так всегда «то да сё» хватает нас за пятки, когда мы соберёмся в путь. Не надо принимать всерьёз
подобные помехи. Помнится, в вашем купе вы мне говорили, что беды и болезни посылаются нам чтобы
пробудить в нас новую жизнь. От себя добавлю: в любом добром начале таится волшебство, а с тем
волшебством в помощь человеку даётся ключик к его будущей счастливой жизни. В тот вечер вы пробудили во
мне живое любопытство и стали мне как-то по-особенному близки… а то, что мы не попрощались ничего тут не
изменило, вход в сказку остаётся открытым. Что вы об этом думаете?
        Тихо стало на другом конце телефона. Минуты казались мне часами. Наконец она справилась с бурей в
своём сердце, перевела дух, а после мягким, протяжным и влекущим голосом, взвешивая каждое слово,
произнесла:
       - Благодарю! После ваших слов отголосок прежнего чувства пробежал по моему сердцу, как блаженная
дрожь, и сейчас всё было осияно, всё снова представляется мне возможным. Я рада, что щемящее чувство моей
нерешительности того утреннего часа и последующих дней, когда я жила так одиноко, а наша встреча
постоянно отзывалась во мне и лишала меня покоя, сегодня снято и теперь принадлежит прошлому… Крушение
моей прежней жизни, - продолжала она, - душевное одиночество и сознательное прощание с прошлым
произвели во мне перемену настолько, что я решилась вам позвонить. И сейчас, в ту минуту, как услышала ваш
голос, где-то в глубине меня снова, но значительно сильней и обильней, с ошеломляющей силой зажурчал
источник. И будущее окрасилось золотом рассвета, я снова исполнена веры в жизнь. Впрочем, всё это
невозможно выразить словами вот просто так…
        На этом она резко умолкла, видимо вдруг испугалась своего откровения.
        А во мне всё перемешалось. Её слова угодили в меня, как искра в порох, и душа моя ярким пламенем
взмыла ввысь. В каком-то сладостно-щемящем отчаянии откинулся я на спинку кресла, отодвинул от себя
книгу, и, ошалелый, думал, думал. Зачем? Для чего? О Господи! И что-то очень приятное прикасалось ко мне
своею по-женски мягкой рукой, наполняло меня томительной усталостью и уводило душу мою в страну
прекрасных грёз… Прошло немалое время, прежде чем сознание вернулось ко мне.
       И тогда до меня донёсся смущённый голос Марианны, она совсем тихо говорила:
      - …Простите меня, я не знаю, как не удержалась со своей откровенностью.
       Во мне вдруг почему-то ожили картины далёкого прошлого, и что-то болезненно шевельнулось в груди, и
тогда я, словно пробудившись ото сна, как-то растерянно и без всяких задних мыслей, произнёс:
       - Вы молоды, умны и ещё успеете отведать того или иного лакомства на пиру жизни. Думаю, такой день в
виде большого счастья у вас всё ещё впереди…
       Но не успел я произнести эти необдуманные слова, как мне от стыда за себя бросилась кровь в лицо.
       - Не будем больше говорить об этом, я не могу, - прошептала Марианна.
       Я несколько секунд приходил в себя, возвращаясь из глубины обуревавших меня мыслей. Здесь, чтобы
унять волнение, мне бы не помешал бокал-другой шампанского или стакан тёмного красного вина.
       Между тем Марианна начала говорить снова, но теперь, чтобы отвести внимание от произнесённого ранее,
разговор вела уже в другом русле:
      - А сейчас позвольте передать от моих родителей вам сердечную благодарность за моё исцеление, - весело
пропела она... Да, - вот ещё что: отец мой спрашивает, - как называется ваше чудо-лекарство?..
      И хотя моё сердце всё ещё колотилось с невероятной быстротой, я нашёл в себе достаточно силы и
внутренней ясности и при этом как мог спокойнее, доверительным тоном, почти весёлым, сообщил ей, что знаю
от своей прабабушки - тоже Марианны - древнее целебное средство, некую совершенную мудрость, которая
непременно помогает всякому действительно благочестивому человеку. Оно состоит из двух компонентов:
юмора, и... и назвал ей второй секретный ингредиент, – и кофе с кубинским ромом, на что она громко
вскрикнула в полном изумлении, а после, полностью одобряя мой метод, добродушно смеялась:
       - О, я очень благодарна вашей мудрой прабабушке - и вам - за то, что я выздоровела и телом и душой! А
это - здорово!..

                10

       Случилось так, что в один из чудесных дней, находясь в командировке, я порядком устроил дела все к
полудню. Меня наполняла радость заслуженного отдыха. Я знал, что свободен от каких-либо обязательств, что,
как птица в поднебесье, совершенно одинок и никому не нужен, и только один светлый день, мягко сияя весь
перед глазами, весь наяву, обнимал меня. Возвращаться в отель не хотелось, и тогда я с весёлым, приятным
волнением в сердце позвонил Марианне.
       Трубку взяла её мама. После того, как я отрекомендовался, она долго, сердечно мелодичным, тёплым
голосом благодарила меня, с непринуждённым радушием приглашала приехать к ним домой на семейный обед:
       - Это мило, что вы нам позвонили, - говорила она, - я сразу догадалась, что это вы. Мы с мужем и наша
дочь будем очень рады видеть вас у себя дома. Милости просим!
       Я, при всей моей скромности, усмотрел в этом хороший знак для себя, насколько мог любезно
поблагодарил её и, стараясь ей услужить, охотно согласился прийти как-нибудь в другой мой приезд.
       А затем подключилась Марианна, в её голосе я чувствовал скрытую радостную растроганность:
       - Привет, мой спаситель! Моя мама, кажется, довольна вами, по-моему, она даже любит вас.
       - Ваша мама произвела на меня впечатление сразу, как только заговорила со мной, и голос её звучал так
приятно и приветливо, что я и сам готов любить её и завоевать её дружбу! – сердечно парировал я.
       - Где вы находитесь?.. Ждите меня на этом месте - скоро буду, - объявила Марианна и была этим довольна.
       Я, к удовольствию сердца, согласился. Просто в тот миг с её голосом вошло в меня что-то необычайно
хорошее и оттого внешний мир зазвучал в лад моему внутреннему миру, а это означало, что наступает
праздник души.  

       Мне пришлось ожидать минут двадцать. Между делом я успел выбрать в цветочном бутике в подарок ей
розы, их веточки были покрытые почками с нежно алеющими бутонами.
       И вот элегантно подкатил шикарный кабриолет. За рулём была Марианна. Открылась дверца её
автомобиля, и она грациозно выпорхнула мне навстречу. Её, горячо обцелованное летним солнцем до красноты
щёк, лицо улыбалось мягкой кокетливой нежностью. Все линии молодого прелестного тела отчетливо и
убедительно угадывались под облегающим топом. Она легко подлетела ко мне танцующей, обаятельной,
благородной походкой, которая так шла ей, и ласково приветствовала меня.   
       - Как я рада, как рада, что вы согласились встретиться! - просияла она тёплым светом, сердечно
протягивая мне обе руки. А цветы, - объявила она, - это лишнее, не могу видеть, как вянут живые цветы.
       Как же я не подумал, сразу не сообразил...
       Но она тут же, по-детски порывисто, приняла цветы, улыбнулась им на все тридцать два зуба, вдохнула на
полную грудь их аромат, обратила своё лицо ко мне, оно было полно благодарности, на ресницах переливались
лёгкой радугой слезинки. И в этом для меня было что-то томительно-сладкое, радостное и возвышенное. Вдруг
она рассмеялась, хлопнула ресницами, и следом задумчиво и мелодично проворковала:
       - Не сердитесь на меня? – В цветах и впрямь есть что-то прекрасное, спасибо, спасибо, спасибо, цветы
ваши - прелесть!
       - Что ж, смейтесь! – борясь с волнением, сказал я и взглянул на неё.
       В мои глаза близко и тепло смотрели чистые глаза, глаза ручной птицы. Сквозь веки они приветливо
светились какой-то детскостью, какой-то любопытствующей невинностью. В них была готовность ко всему. Вот
она улыбнулась, улыбнулась очень приветливо, и сразу же от её улыбки мне стало легко. Я тоже стал медленно
улыбаться. Улыбаясь, я с наслаждением задержал свои глаза на её признательном взгляде и дивное блаженство
охватило меня…
       С трудом оторвавшись от моего взгляда, она застенчиво прошептала приглушённым голосом почти у самой
моей щеки:
       - Ты… ты обедал?..
       Она отнеслась ко мне на «ты». Это получилось незаметно, само собой, и я такому весьма был рад. Мы оба
рассмеялись.
       - Тогда, - в машину! Позволь мне устроить тебе приятный и незабываемый праздник! Сейчас мы
отправимся в удивительное место. Надеюсь, тебе понравится мой сюрприз, и не оставит равнодушным! -
заключила она с каким-то игривым волнением. И лицо её залил нежный стыдливый румянец.

                11

       Я чувствовал себя богатым и переполненным Марианной. Уж слишком лакомым представлялся мне её
сюрприз, чтоб не соблазниться, а потому без слов, без мыслей легко дал себя уговорить и предоставил ей
возможность эффектно осуществить уготовленные ею для меня таинственные радости жизни.      
       
       Мы подъехали к загородному старинному величественному зданию. Оно выплыло внезапно перед нами
словно из времени времён. В нём располагались великолепный отель и роскошный ресторан. Нас здесь ждали.
Выпорхнувший навстречу восхитительный швейцар в изысканном камзоле с позументами добродушно
приветствовал нас, затем молча повёл вовнутрь. Походу он с отменным изяществом распахнул перед нами
тяжёлые двери из тёмного дуба, и мы вошли через царственную арку в прохладную темноту зала. Здесь нас
встретил официант и галантно проводил к богатым креслам искусной работы, в отдаленье от прочих стоящих,
чтоб шум общего зала не испортил обед, и сесть в них пригласил.  Мы уютно разместились за приготовленным
для нас столом, накрытым белой скатертью с живыми цветами и серебряными приборами, а после официант
налил белого вина в красивые голубоватые бокалы.
       Тем временем я, полон готовности и высокого ожидания, с любопытством огляделся и сразу со всей силой
почувствовал очарование незнакомым мне миром, всё в нём казалось старинным, почтенным, насыщенным и
освященным традицией. Моему приятно удивлённому взору предстал впечатляющей роскоши интерьер
помещения. Со вкусом расставленные великолепные столы чёрного дерева с резными ножками, замечательной,
высокого вкуса, работы. Удобные коричневые бархатные кресла с изящно изогнутыми высокими спинками.
Мерцали аристократические зеркала и позолоченные рамы полотен заморских мастеров-импрессионистов. Под
стать пылающему хрусталю и позолоте, и всему великолепию обстановки благоухали разнообразные живые
цветы, нежно и благодарно горели свечи в изящных из бронзы канделябрах. Играла милая классическая
музыка. Но нельзя было не заметить, что из всех экзотических экспонатов самыми важными на тот момент
были… гости. По парам и в одиночку восседали известные представители современной богемы, иная
изысканная публика. Гости обменивались тостами, раскидывались в удобных креслах, спокойно танцевали. И
это обстоятельство тоже придавало всему какой-то особый аристократизм, какую-то элитарность. Вокруг всё
сияло, и изливало свет, тепло и радость. Что за богатство! Как много всего прекрасного! С изумленьем смотрел
и восторгался я. Это напоминало мне известный английский клуб, где встречаются, знакомятся друг с другом и
общаются властители и авторитеты завтрашнего дня...

       Но я… В иное время я охотнее всего отдался бы всем тем соблазнам жизни. Да в этот час меня манило и
влекло совсем другое. Меня всецело захватил цветущий с такой чарующей страстью рай Марианны, что пусть
себе изяществом сияет обстановка, пускай снуют в заботах официанты, пусть все присутствующие пьют, едят,
танцуют в удовольствие своё, я ничего не хотел об этом знать. Именно она, Марианна, дивно прекрасная и
соблазнительная, очень красивая и неприступная была усладой для чувств моих! Я чуял, что эта молодая
девушка, повинуясь благородству своей натуры, вышла нетронутой из пустой суеты и обольщений обычной
девичьей юности и была недоступная страстям, неподкупная и в то же время по-детски безответственная,
какая-то поэтому невинная. Она сидела напротив меня, на ангельском её лице сияли яркие глаза, её мягкий и
сладостный голос скрещивался с прелестной музыкой, во мне искрился весёлый интерес от предвкушения чего-
то смутно подразумевающегося. И мы, увлекаясь друг другом, поглощённые друг другом, мы забылись в своей
уютной гавани и в своё удовольствие беззаботно уплетали шоколадное «Мексиканское» мороженое. Запивали
его знаменитым золотым рейнским вином. Увлечённо рассматривали чешские фотографии. Вспоминали то
забавное приключение в поезде. И конечно ж моё удачное врачевание. И весело смеялись, - совсем как малые
дети. Давно уже я не знал подобных удовольствий и такого чувства лёгкости - в сущности, никогда. Теперь же
Марианна отворила мне дверь к будущим радостям и я незаметно соскользнул в волшебное прекрасное, о
котором так много пишут в книгах...
      
       А, между тем множество танцующих свечей пылали жаром в золочённых канделябрах...
       И обворожительно улыбалась Марианна...
       И её тревожащая близость дышала счастьем любви…
       И исполнением желаний цвели её медовые уста…
       И вино её прелести будоражило голову...
       И неизъяснимая истома ползла по разомлевшему телу...      
       И тихая музыка в сладострастно-бесстыдной печали настойчиво молила обнять и прижать в томном танце
покорный, трепещущий стан.
       Меня окатили ласковые, горячие волны, на душе было светло, и я уже ни о чём больше не думал.
Повинуясь невидимому дирижёру, я импровизировал, Марианна доверительно отдавала мне своё дыхание, свои
мысли и биение сердца, музыка чудесно и непрерывно лилась дальше, и мы, захваченные мелодией,
гармонично покачивались в лад с нею, и, отдаваясь по собственному влечению восхитительным совместным
движениям, на всех парусах в открытое море неслись, не думая о том, что можно сбыться с пути, разбиться,
погибнуть…       
       Настроение славного праздника требовало само собой разумеющегося естественно-радостного
продолжения...
       О искушение...           
       …Я томительно взглянул ей в глаза с полуопущенными веками и спросил:
       - Тебе понравилось?
       Вся она была сполна налита весёлым внутренним сиянием, как спелый плод своим сладким соком, но не
смогла вымолвить ни слова и ответила мне непередаваемо благодарным и светящимся взглядом. В эту минуту я
как никогда ранее ощутил близость Марианны и пылко подумал: теперь мне стоит только протянуть руку и тихо
взять своё счастье, чтобы удержать его навсегда.  Но не успел ещё толком подумать об этом, как во мне
взметнулся вихрь протеста: «Нет! - это что-то призрачное и нереальное», и я устыдился своего безумия.

                12      

       Выйдя на улицу, я нашёл мир преображёнными куда больше, чем если бы его украсили праздничные
флаги и фейерверки. Моему удовлетворённому взору предстал очаровательный чудо-парк с красивейшими
террасами, фонтанами, цветами и вековыми деревьями. Его бесконечное празднество красок сливалось с
волшебным закатом, где истомлённое радостью солнце в тишине замечтавшегося вечера потихоньку катилось
ко сну. Последние лучи столь приятного дня нежно медлили на прощанье, как бы желая продлить его
максимально надолго.
       Нужно ли говорить, как восхитительно и спокойно было вокруг!..
       Приятная, слегка холодящая свежесть, тишина и божественный, пронзительно-свежий и какой-то шальной
воздух! И в довершение этого впечатления поодаль в душистой траве сверчки шаловливые в едином ритме
трезвонили победным звоном серебряных колокольчиков. Но что важнее всего: ощущалось, что меня подымают
в счастливую, чистую, светлую высь большие, широкие, сильные крылья. Это было чудесное, поистине
возвышающее чувство. Я не знал, ликовать ли мне от блаженства этих мгновений или плакать, оттого что они
прошли...
       Красота – это ключ к пониманию души человеческой! С радостью и испугом я вдруг каким-то внезапно
раскрывшимся внутренним оком увидел удивительную красоту Марианны. Она преображалась и открывалась
мне в благостном и согревающем свете. С радостью и удивлением наблюдал я, как в ней расцветало всё то, что
носила она в своём неуёмном, отзывчивом и детском сердце. И на каждый её взгляд, на каждый вздох, на её
голос я отвечал чисто и проникновенно каждым ударом пульса.

       Оглядываясь назад, ещё долгое время после нашего дивного вечера чувствовал я упругие весёлые
движения цветущего молодостью, подвижного, покорно повинующегося тела Марианны...
       Долгое время ощущал скорое дыхание её, возвышенною радостью, души...
       Долгое время грезился мне томный взгляд её полузакрытых прекрасных очей на юном, сияющем улыбкою,
пленительном лице...
       Долгое время звенел у меня в ушах её блаженно-доверительный, тихо журчащий с придыханием шёпот:
«Наша встреча была для меня усладой и радостью. Мне хочется ещё раз побыть такой счастливой, какой была я
сегодня. Ещё раз, ещё много, много раз!..»

История cоздания стихотворения: