Автор: Петр Полынин
Тема:Проза о любви
Опубликовано: 2023-04-15 11:56:57
Автор не возражает против аналитического разбора и критики в рецензиях.

Сказка о добром Сказочнике и маленьком Птенчике

                                                   А на том берегу
                                                   Незабудки цветут,
                                                   А на том берегу
                                                   Звёзд весенний салют,
                                                   А на том берегу
                                                   Мой костёр не погас,
                                                   А на том берегу
                                                   Было всё в первый раз.                                                                              
                                                                                  Рыбчинский Ю.
                                                                                                        
                                                                                                          
                                              
                                                                 ПРЕДИСЛОВИЕ    

       Поезд лязгнул вагонами и остановился. Затих стук колёс, и на долю мгновенья наполнила мир тишина. Но
тут же послышался простуженный голос проводника: «Стоянка двадцать минут». Я меж явью и сном
приподнялся нехотя с тёплой постели в уютном купе и рассеянно посмотрел за окно. После ночной темноты еле
светлело... Шёл мокрый снег... На пустынном перроне скупо блестел одинокий фонарь. Поблизости ни души...  
Зрелище наводило скуку. И мне захотелось снова нырнуть под одеяло, с головою зарыться в подушку, чтоб
досмотреть свои сладкие сны...

       Внезапно в дверь коротко постучались. А секунду спустя она отворилась, и, с порога спросив разрешения,
в купе вошла молодая женщина. Глянув рассеянно на меня, она в полголоса произнесла: «Здравствуйте», затем
положила свою дорожную сумку и тут же вышла, не ожидая ответа... Я вновь посмотрел за окно в
предрассветную тьму сквозь падающий снег: и теперь увидел, что вблизи нашего вагона стоял приятный
мужчина спокойной внешности, на вид лет пятидесяти.
       Тонким движением мысли отметил я про себя: «Вместе с таким человеком уютно всегда и надёжно по
жизни»
       А тем временем к мужчине скорым шагом подошла моя будущая попутчица. Остановилась. И как-то
вопросительно-потерянным взглядом принялась смотреть ему прямо в глаза. Он стремительно обнял её,
коснулся губами волос её мокрых от снега, и потом нежно к груди прислонил, как самую желанную
драгоценность на свете. Так теперь и стояли они, не шевелясь и ни о чём не говоря, словно врастали друг в
друга навечно...
       А я смотрел на них и смотрел. Снег тихо и ласково обцеловывал их, укрывал чистым белым покрывалом
головы, плечи и рукава. И по мере того, как оба они становились всё белее, белее от снега, казалось, что их
уже не двое, а единое целое...
       Кто бы ни были эти люди, заключил я тогда для себя, они любят друг друга, и любят по-настоящему...

       Нежданно вокзальный громкоговоритель сонным голосом известил об отправке нашего поезда. Они не
шелохнулись. Тогда вмешался вагонный проводник, сердито призывая отъезжающих занять свои места:
«Пожалуйте садиться!». Женщина с неохотой оторвала голову от плеча мужчины и снова вопрошающе
посмотрела ему в глаза. Он обнял её всепоглощающим обхватом и нежно стал целовать глаза, щёки, губы,
руки... Затем распахнул свою куртку и вынул из внутреннего кармана конверт и протянул его ей. Она взяла... И
уже, силясь улыбаться сквозь обильные слёзы, отчаянно-влажными глазами страстно взглянула в очи мужчине.
В том взгляде читались растерянность, отчаяние, невыносимая боль... Потом она ещё раз поникла с головою в
объятья его, крепко прижалась всем телом к нему... И в следующий миг крепко обняла его и поцеловала
благодарным, упоительно-продолжительным горячим поцелуем. А затем повернулась и побежала к двери уже
отходящего поезда...

       Едва войдя в купе, она на толику мгновения взглянула растерянно на меня, но тут же поспешным шагом
подошла к окну и внимательно посмотрела на перрон. После этого растёрла ладонью дрожащую на щеке слезу,
сняла куртку, села за столик. Но, видимо, невыносимая тоска, словно нежнейший друг, обняла её своим
холодным одиночеством. Тогда она ещё раз тревожно отёрла слёзы, поспешно раскрыла конверт, который
держала у груди, вынула исписанные листы и погрузилась в чтение...
       Я тоже взглянул в окно – вагоны дёрнулись и покатились, поезд набирал скорость. Всё быстрее мелькали
пригородные постройки. Светало... И я решил снова прилечь и, укрывшись ещё тёплым одеялом, под мерный
стук вагонных колёс помечтать о своём. Но не тут-то было: едва взглянувши на женщину, я вмиг забыл о столь
приятном, решении...

       Перед моею попутчицей лежал вскрытый конверт - он был не подписан, а в руках она держала три листа.
Бумага была стандартных размеров приятно-тёплого жёлтого цвета. Обычно, такую используют для документов
особой важности. Все три листа от края до края с обеих сторон были исписаны яркими разноцветными
чернилами мелким компьютерным шрифтом. Как я скоро узнал, это было письмо ей от него...
       Она читала, читала со всепоглощающим искренним любопытством, и так, словно в её руках был не простой
и обычный клочок ничего не стоящей бумаги, а живой и драгоценный комочек радости и боли, трепетно-живая
душа того, так ей дорогого мужчины... Она читала, и я видел, как быстро мелькали мысли её, отражавшиеся на
открытом лице... Вот и теперь вся она была в страстном возбуждении от внезапно нахлынувших чувств, потому
как снова и снова принималась перечитывать то письмо ещё и ещё, по нескольку раз. Очевидно, угадывая
тайный смысл, старалась проникнуться размышлениями автора. Порой, остановив взгляд и надолго
задумавшись, всею душой переживала прочитанное и бережно вносила ей дорогие слова в своё беспредельно
распахнутое доброе женское сердце. Иногда она анализировала отдельные словосочетания, видимо,
осмысливая их полноценное значение. Часто останавливалась, видно над тем, в каком порядке в предложениях
размещены запятые и точки, этим самим представляя настроение писавшего ей то письмо...
       На протяжении всего времени её глаза менялись: то меркли и сужались тоскливо и с болью от чего-то
грустного, то разгорались и переливались всеми цветами радуги, то увлажнялись тёплой слезой. Иногда её
озаряла особая улыбка, и тогда лицо застенчиво краснело - очевидно, в письме шла речь об их милых
интимных тонкостях. В такие минуты взгляд её устремлялся куда-то туда далеко за окно. И, чувствовалось мне,
там она видела не придорожные пейзажи, а что-то иное, бесчисленно важные подробности минувших событий,
венок тех сладких минут, что были очень дороги сердцу её...
       И так она, глубоко погружённая в свои переживания, не замечала вокруг себя и никого и ничего.
       Я же, неотрывно созерцая её чистое, открытое привлекательное лицо, весьма выразительные глаза с
длинными ресницами, и растворившись в этом занятии, сам не ведая того, интуитивно считывал с них, как мне
представлялось, то, о чём писалось, и то, что происходило у неё глубоко внутри. Однако, как обнаружилось
после, даже моя вездесущая проницательность спасовала перед яркостью реалий всего, что впоследствии
узнал я из её рассказа...

       Поезд начал убавлять ход, послышался визг тормозов, остановился. Машинально взглянув за окно и
увидавши название станции, я потрясённо возвратился к действительности - раньше я уже ездил этим
маршрутом, и поэтому название говорило мне о том, что с того момента, когда моя попутчица вошла в купе и до
этой остановки, прошло примерно два с половиной часа!.. Стало быть, всё это время она разбирала письмо, а я
всё это время внимательно за нею наблюдал, анализировал происходящее, и… Когда за ней я наблюдал, то
мимолётом и о своей внезапно зазвучавшей мелодии около сердечных дел я вспоминал. Ну и ну!..

      Поезд остановился, а я, не скрою того, я вдруг почувствовал себя немного огорчённым. Но не только от
того, что наблюдение моё внезапно прервалось. А, видимо, ещё и потому, что оно как-то исподволь растрогало
во мне что-то личное, давнее... Впрочем, которого, оглядываясь серьёзно вспять, можно уверенно сказать, что
по-настоящему совсем-то и не было. Но, как не странно, благодаря тем воспоминаниям мне ближе стала и
понятней молодая женщина, сидящая передо мной в купе...
       И вот снова вагон всколыхнулся. Поезд тронулся дальше. Колёса привычно начали свой перестук.
       Я перевёл взгляд с заоконья на попутчицу. И глаза наши - встретились. Она встрепенулась. Вероятно как-
то почувствовала, что я был свидетелем её тех тайных мыслей за чтением. Молча глядели мы один на другого...
Её бездонные серо-голубые глаза пугали меня бесконечной пропастью души. И хотя совесть у меня была чиста,
но всё же чувствовал я за собой некоторую неловкость и ждал, что скажет она. А она после лёгкого смущения
немного пришла в себя и теперь смотрела спокойно и доверчиво на меня. И вот - она мне подарила улыбку. Я
ответил ей тем же. Мы улыбались друг другу, но ещё продолжали молчать!..

       И так наше обоюдное молчание тихо тянулось несколько долгих секунд.  Это успокоило меня, и тогда,
улыбнувшись всею душой, я задал ей прямой и откровенный вопрос, как будто сближающая теснота купе и
более чем двухчасовой сеанс немого чтения-наблюдения давали мне право на это. А может просто каким-то
шестым чувством я уловил, что не будет отказано ею мне в тот решающий миг.
       И так первым делом я вежливым голосом со стойкою верою в успешный итог спокойно сказал:      
       - Помилуйте, и если не сочтёте дерзостью с моей стороны, то мне хотелось спросить бы у Вас: « ...там, там
на перроне, - при этом я качнул головой в сторону окна, - там, с тем приятным мужчиной это было
расставание... надолго ли... и почему?»
       Сначала она вздрогнула и напряглась. На секунду во взгляде её появился испуг. Изучая моё лицо, она
сделалась ещё бледнее. Затем, раздумывая, опустила ресницы и некоторое время молчала. Но, видимо, сила
моих добрых намерений, которую я излучал, победила. Её глаза увлажнились. Из груди вырвался трепетный
вздох. И следом она печально улыбнулась, слегка пожала плечами, и, глядя мне прямо в глаза чистым и
твёрдым взглядом, почти шёпотом произнесла:
      - Мои родители... они против нас...
       Произнесла и остановилась. Лицо её было растерянным, как у заблудившегося ребёнка, а в глазах
читалась глубокая печаль, невыносимая для меня.
       Острое сострадание резануло душу мою. К горлу ком подступил. Глядя в глаза её, я чувствовал себя
обязанным утешить её, помочь, сделать для неё что-то хорошее. Ей-Богу! Но что? Что?.. Добрую минуту я
напряжённо размышлял над этим. Как вдруг с моих губ как-то сами собой торопливо сорвались сочувственные,
полные безотчётного доверия слова:
       - Вот вздор, глупости какие! Вы о себе подумайте. Да-да-да! Это Ваша жизнь, и распоряжаться ею лишь
только Вам. Поверьте мне, поверьте, я уверяю Вас - лишь только Вам! Человек волен сам выбирать и мир, и
страну, в которой ему жить, и того человека, с кем ему жить. Всё, почти всё можно приобрести, но милую
сердцу любовь потеряв, назад возвратить невозможно…
       Я на миг умолк, лихорадочно подыскивая самые убедительные слова. А через минуту вновь с искренним
сердцем продолжил:
       -  Не сердись на меня за мою откровенность, я не безопытно с Вами так говорю и зная наверно, что будет,
потому что со мною когда-то в годы мои молодые что-то подобное уже приключилось. Тогда я, судьбе вопреки,
зов не услышал ко мне благосклонного сердца и за то по теперь пожинаю плоды той ошибки. Вот и Вы так
похоже близки к подобной беде, уж можете мне поверить - доверительно молвил я, при этом слегка
покрививши душой, неумышленно...
       Последовало продолжительное молчание. Она, закусивши с досадою губы, размышляла над моими
словами, видно, питалась найти подходящий ответ.
       - Я обязана родителям жизнью, - наконец, проговорила она кротко и неуверенно, вопросительно взглянув
на меня, и утихла.
       - Ваша обязанность перед родителями в первую очередь состоит в том, чтобы быть счастливой. Они не
должны приневоливать Вас то совершать, что лишит Вас Вашего личного счастья. Разве не так? Зачем Вам
терять единственную и неповторимую в мире любовь, к которой Вы шли всю свою честную жизнь. Шли и
отыскали её. Не лишайте себя счастья лишь потому, что кто-то на это смотрит иначе. Верьте в силы свои. Вы
сможете со всем этим справиться и победить!.. А что Вы сами об этом-то думаете?
       Её глаза вдруг широко распахнулись и удивлённо смотрели в упор на меня, а губ коснулась лёгкая
полуулыбка:
       - Согласна, - минуту спустя с возрастающим волнением произнесла горько она, не скрывая чувств, - Я
понимаю... – продолжала она, и лицо её с каждым словом всё больше краснело, - я так и думала, когда с ним
хорошо познакомилась, и верилось мне, что наше совместное счастье вполне возможно. Но как только мои
родители поняли, что их дочь полюбила настоящего человека и вот-вот оставит родительское гнездо и улетит
жить к нему, да еще в другое государство, пусть и из бывшего Союза, то тут всё и началось...
       Я жадно пил её каждое слово.
       Нас у родителей трое, - вздохнув, после паузы продолжила дальше она, проникаясь ко мне всё большим
доверием, - я, их младшая дочь, и ещё двое братьев. Старший брат занимал высокую должность и был
основным кормильцем... и своей семьи... и родителей-пенсионеров. И всё было хорошо, пока он не погиб при
исполнении служебного долга в автокатастрофе. После этого мама от душевного расстройства сделалась
больна… и тает на глазах. Вскоре средний брат остался без работы... и к тому же развёлся с женой. Теперь на
моих плечах и родители, и дети старшего брата, и среднего тоже...

       По мере того как она, полная молодого горя, рассказывала о своей семье, я, вслушиваясь в её слова,
отчётливо подметил: её поза, движения, улыбка и взгляды свидетельствовали, что всё это время она думает о
том мужчине на перроне, что он не выходит у неё из мыслей. Меня это обстоятельство заинтересовало не
меньше, чем непростая судьба её родственников, и тогда я - с непонятно откуда взявшейся уверенностью, что
не получу отказа, - напрямую её попросил:
       - Я... извините меня, понимаю, что Вам нелегко, но всё же... расскажите мне о себе и о нём... о Вашей
истории... Уверен: Вам есть что мне рассказать!
      Она чуть заметно вздрогнула. Её уста полуоткрылись в намерении что-то произнести тут же в ответ... Но,
прикусив нижнюю губу, она некоторое время смотрела на меня, словно испуганная лань. Её глаза...
необыкновенные её глаза умно и по-доброму смотрели на меня. От её взгляда мне становилось тепло. Я в душе
понимал, что моя заразительная вера в лучшее расчистила дорогу к её сердцу и задела её за живое, и что она
теперь уже больше не боялась отвечать на мои вопросы. Она знала, что может мне доверять. Я ожидал... А тем
временем она вопросительно вгляделась в бесконечность за купейным окном, словно бы спрашивая
разрешения у кого-то, видимого лишь ей одной… И вот лицо её вновь изменилось и что-то очень поистине
тёплое просияло в её прекрасных глазах, и она, улыбнувшись как бы самой себе, спокойным и необыкновенно
добрым голосом, полным душевной теплоты, начала свой удивительный рассказ. При этом всё её лицо
сделалось светлым, застенчивым, и как бы по-детски откровенно открытым...

       Смею уверить я вас: никакое произнесённое ею слово, никакая доступная моим чувствам интонация её
голоса не ускользнули от меня в те важные минуты - так был я внутренне собран, заострён - весь слух и
внимание.
       А она, как и тогда при чтении письма, вновь вся погрузилась в события, о которых прямо и ясно вела свой
рассказ.
       Чувствовалось, что я был первым, кто узнал её ту, необыкновенно красивую историю любви. Меня
поразило, с какой силой, я бы даже сказал благоразумным состраданием, рассказывала она. И ещё я
обнаружил необычайную её способность не только выражать саму себя, но и быть голосом и своего
возлюбленного тоже. А чаще всего она говорила, - от третьего лица. Удивлённый этим редким фактом, я
проникся к ней ещё большим вниманием, ибо знал, что так происходит лишь в том случае, когда двое людей
очень близки меж собой и всё время думают друг о друге. Да и, скорее всего, это был не рассказ, а что-то
похожее на исповедь. Понятно - исповедь не столько мне, как самой себе. Да, исповедь самой себе в том, что
произошло в прошлом и что же с этим делать в будущем, чтоб в счастьи жить...
       С тех пор на жизненном своём пути не так уж много я встречал людей такой душевной глубины,
божественной простоты и чистоты, людей, которым вверить хочется всё, что вам мило и дорого на свете, - ведь
мы их или не замечаем, или им не до конца доверяем. А замечаем же, увы, только в том случае, когда нам
самим становится... уж очень-очень скверно.
       Лёгкие и светлые переживания остались во мне после нашего общения. И мне было ясно, что ни самые
тяжёлые дни, ни какие другие обстоятельства не заставят меня забыть эти переживания, рождённые моей
удивительной попутчицей. Переживания такого рода даются людям лишь однажды в жизни...

      И теперь, когда средь мелькания новых и новых событий время медленно начинает сглаживать живые
воспоминания той удивительной встречи, мне показалось приятным и столь же полезным прикоснуться к тому
истоку света и попытаться правдиво перенести на бумагу то самое ценное и самое живое, что у меня осталось в
памяти. Запечатлеть, изложить в осмысленной связи реально происшедшие события, чтоб ленивое забвение не
уничтожило безвозвратно всё то прекрасное, что на диво мне явило свой мгновенный свет, чтобы затем
подобно метеору оставить на годы долгие свой яркий след. Однако рассказанное мне моей попутчицей самое
важное, единственно важное, что было в её жизни не во всех мельчайших деталях подвластно памяти людской.
И вот теперь, когда я собрался записать и запечатлеть это единственно важное, мне сложно в точности
перенести на бумагу, что тогда услышал я и пережил. Не говоря уже о том, что самому благорасположенному
читателю, если только он сам не пережил такие важные и судьбоносные минуты, понять всё мудрено. А ведь
таких, которые действительно пережили настоящие чувства, совсем не так много. Но у меня есть тонкое
воображение, с помощью его я и заполнил все пробелы, как можно вернее сохраняя каждую отдельную деталь
- при этом вовсе не искажая сути.
       Но прежде, чем отдаться во власть моему неудержимому порыву взяться за перо, я снова и снова
возвращался мыслями к моей задаче и искал какого-нибудь подступа к её решению. И вот в какое-то мгновение
на меня сошло, словно солнечный луч, одно счастливое прозрение. И тогда я отправился в то драгоценное
время и попытался отыскать там в закромах своей памяти номер телефона моей попутчицы. Я чувствовал, он
надёжно сохранялся там, он принадлежал мне так, как принадлежало мне её имя, которое я всегда бережно
хранил в глубине моего сердца. И когда его я вспомнил, то всё же - как неожиданно глубоко взволнован был я
в ту минуту! Подумать только, через столько лет я вспомнил всё! Вспомнил и позвонил ей. Позвонил с верой в
смысл и в необходимость замысленного, и, собрав всю свою решимость, раз уж имел я такое счастье пережить
тогда в поезде вместе с ней её неслыханную и примечательную историю, которая сродни чудесной сказке, и
спросил её дозволения изложить на бумаге то, что было рассказанное мне ею... И был благословлён!

       Мне вериться, что моё беспритязательное толкование рассказанных ею и описанных мною событий вполне
правильно, ибо всё то, почти что от слова до слова в мельчайших подробностях, что она поведала мне тогда в
поезде и после досказала в телефонном разговоре, очень глубоко и надолго проникло в мою душу и
запечатлелось в моей памяти! И с этим я шлю попутно ей сейчас мой душевный привет и мою покорную просьбу
простить меня, что я позволил себе сделать доступной для читателя её личную, но единственную в своём роде,
повесть.


                                             СКАЗКА О ДОБРОМ СКАЗОЧНИКЕ И МАЛЕНЬКОМ ПТЕНЧИКЕ

       ...В тот год судьба им подарила изумительное Лето... А следом не менее прекрасную - Осень...
       И хотя карусель мелодий тех давно уж в прошлом, но память сохранила на годы долгие о них чистую
свежесть ощущения истинного счастья человеческого, душевного тепла и много-много ласкового солнышка -
лучи его словно руки нежные двух любящих людей...
       Вот и сейчас, по прошествии лет, воспоминания о тех событиях наполняют светлой радостью сердца. И
они, как семя, что спит под зимним снегом, ожидая солнце и тепло, - они точно так же ожидают... они мечтают
о незабвенном Лете...

       ***

       Неведомы законы мирозданья людям. И сколько не пытаются они их разгадать, казалось бы: ещё
немножко, и птица цвета ультрамарина будет в твоих руках, - ан нет. А поскольку и поныне - нет, то остаётся
лишь удивляться неисповедимым путям развития событий, надеяться на что-то светлое и, слушая тишину,
научиться слышать и понимать сказки её мудрые...
       Однажды посчастливилось и мне услышать одну очень добрую и мудрую сказку, всего однажды и всего
лишь одну, но, уверяю Вас, весьма НАСТОЯЩУЮ!..
       А может, лишь только мне так показалось, привиделось...
       Но - нет!
       Сейчас как было, всё вам расскажу...

       ***

       Где-то, - за пределами доступного человеческому разуму, - существует какая-то необъяснимая и
неотвратимая сила, устроившая эту встречу...
       Ему было сорок восемь лет, ей - тридцать два. Он жил в одной стране, она - в другой. Он был уж разведён,
она - замужем не была. Утратил он веру в истинную любовь, она - ещё не ведала такой любви. Её девственное
сердце безмятежным было, как чистая зеркальная поверхность широко раскинувшегося моря в тихое и ясное
июльское то утро.
       Вот таких, на первый взгляд, казалось, разных двух людей, но душами красивых, благородных, не
имеющих ни одного пятна на снежно-белой совести, мужчину и женщину, свела та сила вместе летним
солнечным удивительно прекрасным утром... Свела на непродолжительный по земным меркам срок, но в самом
деле - длиною в большую и полноценную жизнь.
       Ведь у людей бывает часто так: можно дожить благополучно до глубокой старости и как бы вовсе и не
жить. А иной раз всего за несколько коротких дней удаётся прожить ярчайшую, во всех окрасках полноценную,
настоящую человеческую жизнь.
       Вот так и в то незабываемое лето случились четырнадцать дней именно такой, настоящей человеческой
жизни... С чистого листа. Четырнадцать дней, которые перевернули их мир и обозначили дальнейшее...
       События в те дни проворно развивались. Всё происходило так, словно были они знакомы меж собою очень
близко много-много времени. Может, по прошлым жизням или ещё там как, - кто знает.
       И вот, как и полагается, снова встретились тем летом в жизни этой. Встретились, и сразу же узнали души
их друг друга.
       Было потрясающим то, что хотя и мыслили они по-своему, но ценности у них были общими, и будущее
видели одинаково, словно всегда существовали единым и нераздельно целым! Легко и просто было вместе им.
Привычно, радостно. Тепло, уютно. Они чувствовали себя настолько очарованными друг другом, настолько
связанными духовно, будто никогда и не было для них никого ближе, чем он - ей, она - ему.
       И верила она ему, как Ангел верит Небесам. И он ей доверял так же искренне.
       Нет ничего более прочного, чем он и она, соединённые доверием друг к другу. Ведь те двое, что смогут
зажечь в своей душе пламя живой веры в себя и в партнёра по-настоящему и навсегда, они создадут себе и в
пустыне жизнь, полную и радостную, выше всего, чего можно достичь при всяком ином образе жизни.
       Об этом знает только опытный, искушённый жизнью, свободный, счастливый и честный человек!

       ***

       Он называл её: «Мой маленький Птенчик». Она его: «Мой добрый Сказочник»
       Их манило и влекло друг к другу. И они встречались каждый день, заранее не договариваясь...
       И вот, обнявшись, плечо к плечу, шлёпая босыми ногами по прибрежной - тёплой, как чай, - морской воде,
возвращались они с очередной дневной прогулки. Её прекрасное тело расцветающей женской жизни сдавалось
весёлым солнечным лучом. В каждом движении, в каждом взоре её выражалась обаятельная прелесть её
душевной чистоты и непорочность помыслов всесильная...
       Он, взяв её за руку, как маленькую девочку, и нежно заглядывая в глаза, вопросительно ей говорил:
       - Мой милый Птенчик, пригласи меня сегодня на вечернее свидание?!
       А она, по-детски пряча радости улыбку, изображала серьёзный вид, и отвечала так:
       - А девоцьки первыми мальчишек не приглашают на свидания!
      
       И весело они смеялись. И вновь, и вновь они встречались. И в море тёплом, словно чай, купались...
       И, взявшись за руки или обнявшись, забыв совсем про всё на свете, подолгу берегом бродили. Бродили с
лёгкостью, весёлостью, улыбкой. В глазах её ясных он видел то выражение, ощущал к себе то отношение, от
которого хотелось безмолвно петь или, улыбаясь, возвышенно молчать. Они бродили и разговаривали...
говорили, говорили - ведь так давно не виделись, и столько много надо было рассказать. Он ей читал стихи,
сказывал о своей жизни: вспоминал разные истории, которые с ним приключились. Она, сама того не замечая,
ему отзывчиво внимала, и столько, пока он говорил. Не оставляла без душевного ответа ни слова, ни полслова,
ни взгляда, ни выражения его лица, ни жеста мимолётного. Она любила его слушать, как любят слушать музыку
прекрасную и наслаждаться ею. Он говорил, рассказывал, глядел в её глаза. О, как приятно глядеть в её глаза!
То были изумительные глаза! Большие, как настежь растворённые огромных два окна! И всё, что говорил он,
отражалось в её доверчивых и чистых, безоблачных глазах. Всё! Он смотрел в эти глубокие понимающие глаза
- и видел в них всю сущую и светлую её. Постигал её по глазам как открытую книгу - разумел всё то, о чём она
молчала, думала, переживала, чему грустила, улыбалась... Всё, что свершалось внутри её души, находило
отражение в её добрых, умных, бездонных серо-голубых глазах.
       Для него это было потрясающее открытие: как всё поразительно просто и как удивительно приятно, когда
тебя и слушают, и понимают! И он испытывал то редкое наслаждение, которое даёт мужчине настоящая
женщина, одарённая способностью впитывать в себя всё самое лучшее, что есть в её мужчине. Всё, что было у
него в жизни до этого, оказалось давно канувшим в прошлое, оно мгновенно устарело и сделалось
бессодержательным. Теперь все вещи обрели новый облик, смысл. Он чувствовал, что в этой удивительной
женщине его ждёт что-то важное, что-то прекрасное, какое-то прояснение, даже искушение и среди прочего,
возможно, сердечные волнения…
       Она же, выслушав его, и о себе могла спокойно говорить, вязь тёплых её слов лилась, хотя и кратко,
метко, но ёмко и легко, логично и понятно.
       И ещё в ней подкупало то, как реагировала она на его вопросы: дослушав вопрос, смотрела ему в глаза
своим прямым, чистым взглядом и тут же отвечала, говорила обо всём, ни капельки не пытаясь утаить,
предельно кратко и однозначно. Но основное и не в этом, пожалуй, заключалось, а в том, что всегда она
отвечала искренне и прямо, - а ведь вопросы он задавал порой и каверзно-наивные. А всё равно ответы
исходили без промедления, прямым, открытым текстом. Вся соткана она была из бесконечной искренности. И
это характеризовало её как человека, в высшей степени чистого сердцем. Она, во всей её непосредственной,
не ведающей о себе особо нравственной духовной красоте, была открыта и естественна, как сама
благословенная природа, и этим неотразимо привлекательна она была! И от того ему хотелось вверить ей всё
то, что ему приятным и дорогим на свете было.
       Сегодня это очень редкостное качество у нынешних людей - быть честным человеком...
       Какой удивительно прекрасной и естественной становится та жизнь, где он и она изъясняются на одном
языке - языке правды. Когда говорят друг другу одну лишь только истинную Божью правду!
       Впервые он встретил женщину, особенную женщину, которая своею светлою душой, открытой ко всему
прекрасному, в глаза его теплом, добром, заботою глядела. Женщину, с которой ему легко и непритворно было,
как никогда до этого! Женщину, возле которой он успокоился душою, ожил, и как бы вновь на свет родился.
Светлое, неожиданное чувство радости, к которому считал себя он не способным, теперь им овладело.
       «Но разве могло такое быть! - дивился он иногда при мысли, - что я её мог и не встретить?»

       Дни, вечера, закаты и рассветы, и ночи безмятежно чудные, которые проводили они вместе, были
воистину сказочными... И каждое свидание наполняло его всё новыми и новыми возвышенными чувствами
добра, и свежести, и чистоты. Они зародились с первого взгляда и разгорались с каждою минутой. Нарастали
лавинообразно и заполняли в нём всё целиком. И он стал воскресать от прежней дрёмы, оживать нравственно и
физически в лучах её уютного тепла, направленных к нему, открыл и подарил своё ей сердце. Он чувствовал,
что за спиной являлись крылья лёгкие. И, как когда-то малым ребятёнком, он вновь стал радоваться таким
простым и восхитительным явлениям, как солнце, воздух, море и цветы, которые их окружали. И в душе его, и
на лице всё чаще распускалась та детская и чистая улыбка, которой он так давно не улыбался...
            
       ***

      По мере того, как они друг с другом сближались, их невероятно сильные чувства привязанности, заботы,
желание прикасаться, обнимать всё возрастали, возрастали. И он всё больше понимал, что Небо, в знак
благосклонности, вознаградило его ЕЮ - настоящим восхитительным подарком. Тем подарком, когда в любимом
человека всё идеально и безупречно для него. И от того и самому хочется быть именно таким - идеальным и
безупречным. И под одною светлой крышей жить всегда...
      
       Да… Вот только земное время на те желания внимания особого не обращало. Оно струилось по своим
законам, и неподвластно было вожделениям людей.
       А может сдаётся нам только так. Может, это мы сами со своими радостями и печалями течём вдоль берегов
времён, не замечая этого, - как знать...
       Так оно есть или ещё как иначе, но пьяняще-счастливые дни неудержимо утекали в вечность, и подоспел
момент неумолимый расставания.

       У ног плескалось ленивое море. Во мгле ночной полупрозрачной среди полутеней в волнах то возникали,
то растворялись блистающие светом огоньки. Тёплый южный ветерок шептался сокровенно о любви с
береговыми деревами. Вверху над головами в безмолвии извечном величаво переливалось во всей красе
бескрайней небо звёздно-синее. А чистая луна в подарок им сочиняла сказку о их личной чистой и
беспредельной любви...
       С надбережного дерева неслышно снялись две птицы и рядышком потянули над морем, полетели в своё
будущее. Но он и она в тот вечер не думали о будущем. В эти минуты они жили только друг другом здесь и
сейчас. Ведь душа, довольная настоящим, не станет размышлять о будущем...
       - Я счастлива с тобою! - обнимая и целуя, шепнула она ему на ушко.
       - И я до встречи нашей не знал счастливее минут! - он ей в ответ взволнованно шептал, и сладко целовал,
и к сердцу жарко прижимал...
       И глаза её прекрасные светились лучами тёплыми родного света, а добродушное его лицо сердечной
радостью сияло...
      
       И вот, она уехала в свою страну...
       А он уедет завтра утром рано - в свою пустую тундру...
       Она уехала, а на его губах припухших всё ещё горел, пылал огнём прощальный поцелуй, дотла спаливший
его спокойствие и самоотречение. Она уехала, а у него вдруг сердце до боли сжалось невыносимою тоской.
Ещё сохранился тонкий аромат, им так любимых её взъерошенных волос, и голову ему кружил, а её уже не
было с ним рядом. Без неё он ощутил себя всего лишь одинокой половинкой исчезнувшей вселенной. Кто-то
нагло забрал у него его бесценную вторую половинку. На обцелованном луной песке прибрежном, где
прощались они совсем недавно, тёплая и благоуханная звёздная ночь бережно хранила её лёгкие следы.
Гладкая морская вода, полная фосфора, при каждом лёгком всплеске рассыпалась гроздьями хрустального
бисера. И в воздухе пахло спящими розами, но в мире уже что-то кардинально изменилось. Теперь этот мир
стал совсем другим, чем был при ней: без неё он стал пустым, чужим, ненужным. Почему же так?.. Ну
почему??? Кому нужна такая пытка?!
       И он, с горячими слезами на опечаленных очах и с сердцем, полным любовью, жалостью шёл к
прибрежному обрыву, остановился над ним, глядел в бесконечную морскую даль, на далёкие звёзды – всё
мёртво и тихо там было. И он впервые в своей жизни от безнадёжности и невыразимой муки просил, молился
времени, он умолял: верни её! Хотя б на несколько мгновений верни её. Чтоб вновь увидеть, обнять, прижать к
себе, расцеловать, и прошептать ей всего одно лишь слово, особое, самое главное во всей Вселенной слово!..
       Вдруг мысль о том, что завтра вновь встанет солнце, будет тёплый летний день, и музыка, а её он не
увидит, изумила и поразила его мозг.
       - Нет, этого не может быть!  - Нет, это было б слишком дико, неестественно, неправдоподобно! -
воскликнул он и почувствовал такую боль, такую острую ненужность всей своей дальнейшей жизни без неё, что
его охватил отчаяния ужас. Он и не подозревал, какими незримо тонкими, но очень могучими нитями было
привязано его сердце к ней. Привычка видеть ежедневно её, слышать её милый голос, звонкий смех, ощущать
нежную прелесть её стала для него больше, чем необходимостью. И теперь без неё он чувствовал себя точно
потерянным, точно лишённым чего-то самого-самого поразительно прекрасного, что когда-либо выпадало на
его долю.
      - Мой милый Птенчик! - звал он её. – Пожалей меня! -  молитвенно умоляя, призывал он. – Вернись ко мне!
- Я жить смогу только с тобой… Гулким эхом во вселенной таяли слова его... Белые чайки медленно парили
вдоль берега в темноте пространства: - «Птенчик, вернись к нему, пожалей его, вернись!..» - взмахивая
крыльями, взывали они в небеса...
       А время на молитвы, зов и упования не обращало внимания... И невольные слёзы струились из глаз от
неизъяснимой тоски одиночества. Но душащие его слёзы не приносили облегчения... Ленивые волны тёплого
моря медленно и размерено накатывались на берег одна за другой, ласкали его. Так они делали, и будут делать
века вечные, тем самым как бы утверждая, что всё, что живёт под куполом неба, подвластно законам его, и,
может, не надо спешить - мудрость не терпит суеты. Всё ещё устроится, надо верить и ждать!..
       И потекли долгие, невыносимо долгие минуты, дни, месяцы ожидания. Они были, наверно, самыми
тяжелыми в его жизни.
       Даже одна потерянная секунда была нестерпимым страданием для него. Но он знал жизнь и не кидался ни
какие бесполезные схватки с нею. Он не уступал ей того, что считал своим, но разумно терпел там, где только и
оставалось, что терпеть. Да, он страдал. Но жил по душе и другим предоставлял жить по совести, верил, любил,
надеялся и ожидал.
       Какая сила чувств и ощущений кипела в нём тогда - не передать такого никогда словами тому человеку,
подобного кто не испытал ни разу на своём пути. Они могут быть вполне понятны только для того, кто, сейчас
читая эти строки, может прижать к себе своего любимого человека и почувствовать то, что чувствовал он...

       ***

      Они общались по телефону. Обычно раз в неделю, в воскресенье, за час до полуночи он ей звонил. Она
заблаговременно ждала его звонка, чтоб поскорее услыхать его соскучившийся голос...
       А ещё она предложила им встречаться в промежутках меж звонками мыслями сквозь время, пространство и
расстоянье.
       «Смешно», - на это возразите вы, - «Детство какое-то». Но так они условились, и так на самом деле было.
Когда судьба на какое-то время их развела по разным городам, им оставалось утешеньем встречаться мыслями.
И они связывались-встречались каждую пятницу в 23 часа хоть и мысленно, однако со всей живой яркостью
действительного, реального общения!
       Поверьте, мне, это нетрудно воспринять, ведь истина здесь очевидна и всякий уяснит, что так бывает
всегда, если он и она по-настоящему друг друга любят...

       - Пусть этой ночью, - говорил он ей, - тебе приснится такое что-то... такое очень-очень нежное, и тёплое,
и сказочно приятное!
       - Да, да, да! - счастливо в ответ она смеялась, и продолжала: - ой, не могу, комедия какая, - а я ведь сны
не сню.
       - Мое желание искреннее, поэтому обязательно явиться тебе в счастливом сне и непременно сбудется, -
убедительно говорил он ей, - ведь все искренние желания сбываются, вот увидишь, милая моя. - Надо верить,
надеяться и ожидать.
       - Ай, иди ты! - снова смеялась на прощание она, светясь вся изнутри чистейшим светом, - до скорой
встречи, мой добрый Сказочник!
       - До встречи, мой милый Птенчик, - он отвечал, и на прощание шептал: - после того, как положу
телефонную трубку, я буду говорить с тобою мысленно ещё очень долго-долго, до следующей встречи…

       А ещё они... писали друг другу письма.
       Письма... О! Это были особые письма...
       Она разбудила в нём дух художника, творца, поэта! Открыла дар сочинительства, о котором он раньше и
не подозревал в себе. Нужен был сильный толчок, чтобы началось такое творчество, и требовалось упрямое
мужество, чтобы писать и за написанное отвечать. Тяга к художественной изобразительности предельно
возбуждала его душу и ум, восхищала и манила, как само счастье. Она в то время одиночества была одной из
самых обильных источников радости и внутренней разрядки. В тот час разлуки ничто не было для него так
благотворно, ничто так не освежало его, не укрепляло, не наполняло силой и счастьем, как эти первые
проникновения в прекрасный мир творчества. Именно к этому периоду относятся те наилучшие его стихи и
рассказы, нередко разраставшиеся до маленьких романов. Они помогали ему пережить те критические месяцы
одиночества.       
       Таким образом она явилась той каплей масла для той искры, которая его воодушевила. Теперь написание
писем у него стало церемонией особой важности. Он вкладывал в них всю свою душу, писал ей весёлые и
грустные, ласковые и цветные, длинные и добрые письма - красивыми, трогательными словами. Писал о своих
настроениях, мечтах, планах, надеждах. Осведомлялся: - всё ли благополучно у неё. Вручал ей жданные
ответы...
       А сколько радости, сколько счастья ему приносили её бесценные письма! Они, её письма, были краткими,
язык их прост, истинен и поэтичен. В каждом её коротком слове слышалась бездна привета, доброжелательства
и ласки. И оно вмещало в себя полные смысла тома. Её живое, интересное и оригинальное изложение,
способность охватить ряд явлений в нескольких словах, были как аромат цветка, свойственный только ей... В
её немногих словах звучало премного направленной к нему заботы. И все её простые, но словно целебный
бальзам слова, за каплей капля вливались в его сердце и вызывали в нём всепроникающее обожание...

       - Получила твоё письмо, - она писала, - зажгла свечу и при чашечке аппетитного чая читала, читала и
перечитывала его. И смеялась, и плакала. И радовалась, и переживала... Очень долго читала. Размышляла, и
снова читала, стремилась определить мысли, проносившиеся в твоём уме меж фразами и знаками препинания,
почувствовать всем сердцем тебя. О, как красиво ты всегда выражаешь свои чувства. Они действительно
заставляют меня плакать или смеяться. Никто так не умеет как ты...
       - Мой милый Птенчик, если бы ты знала, как сильно-сильно пересыхает моё горло в разлуке с тобой, будто
я живу в пустыне. Если бы ты знала, как сильно-сильно хочу увидеть я тебя... увидеть свет твоих таких родных
мне и прекрасных глаз!.. - писал он ей, - давай мы поскорее встретимся?!..

       - А ты ещё и невероятно хороший психолог! - отвечала она, находясь под особым впечатлением
прочитанного очередного его письма, в котором он образными словами нарисовал живую зримую картину их
такой желанной встречи...

       ***

      И так один день за другим, неделя за неделей, от письма к письму, от звонка к звонку струилось время и
укрепляло веру. Мысли его постепенно приходили в порядок, но не спокойствие к нему возвращалось, а тихая
грусть. Грусть, от которой душа его становилась ещё выше, светлее и чище…
      А знаете: вера в то, что чудеса возможны, способствует им сбыться. И это правда! К тому так говорю, что в
одно прекрасное, залитое водопадом солнца, утро он от неё получил почтовую красивую открытку, в которой
извещалось ею так:
       - Есть у меня немного дней свободных, и мы бы встретиться могли!..

       И встретились. Свершилось! О, желанная так встреча! Встретились они... в третьей стране... в его День
Рождения!!! Это была удивительная встреча. Я такие встречи боюсь описывать.

       Блистал теплом и солнцем красным тот славный летний день. И был он удивительно прекрасным!.. Она
приехала немного раньше и на железнодорожном вокзале, у кассы под номером «№ 1» взволнованно ждала
минуту той долгожеланной встречи...
       Ровно в полдень он, торжественно-взволнованный, с букетом белых роз вошёл в помещение вокзала и
сразу издали её увидел. Сердце, силой мгновенно прихлынувшей крови, радостно запело в его
истосковавшейся груди - она была...  ПРЕКРАСНА!!!   БОЖЕСТВЕННО  ПРЕКРАСНОЮ она была!!!  Самому
пылкому воображению было бы не под силу нарисовать более прекрасный образ прекрасной женщины.
Высокая, стройная, ладная скромно стояла она и ждала. Лёгкая, нежная радость исходила от неё. Светлые,
слегка вьющиеся от природы, волосы спадали вдоль античной шеи до прямых, обладающих чистотой слоновой
кости, плеч. Щёки пламенели пленительным румянцем, нежным и мягким, как лепестки роз. Воздушный
брючный костюм нежно-алого цвета, что особенно ей подходил, чудесно обрисовывал её грациозную фигуру
ровно на столько, на сколько следует. И, казалось, что она излучала целительный поток благодатного света -
чистого, как живая вода с родника...
       Не нужно много трудится и подбирать точные слова, чтоб описать все те чувства, которые владели им в тот
час. Ведь самое художественное перо всё-таки не сможет передать их верно. Об этих переживаниях можно по-
настоящему дать понятие лишь тому, кто сам был причастен их духу. Кто сам пережил такое состояние, вот тот
подтвердит любую подробность и дополнит её сотней других, ещё более дивных…

       Едва он подошёл к ней со стороны спины, как она, почувствовав его, секундой обернулась, и горячая
алость мгновенно начала подниматься от её шеи ко лбу, пока всё лицо не сделалось пунцовее розы. И без того
высокая грудь поднялась ещё выше. Алые уста приоткрылись, словно для песни или особых зовущих слов. А
глаза... Её глаза!.. Они были несказанно выразительны. Вся её душа была видна в её глазах. Они, большие и
живые, застенчиво-смиренные глаза, сияли блаженной женской радостью той встречи. И вся она сияла ясными
лучами в блаженном взгляде, устремлённом в его боготворимые глаза, ибо и радость, и любовь, и трепетный
восторг переполняли всю её. И он ей улыбался во весь рот... А в эти мгновенья их уста после долгой разлуки
уже отчаянно-нетерпеливо-жадно сближались ближе, ближе... Неведомая сила особой мощи притягивала друг к
другу их... как половинка к половинке... как к берегу река... как к солнышку цветок... как жажда к роднику...
И, повинуясь неудержимой силе, горячие уста приблизились... и встретили дрожащие уста... прильнули тут же
сладко... прикрылись очи... и поцелуй медовый долго-долго длился, звучал неслыханной доселе музыкой
любви...

       О-о-о!.. Необходимо было свои глаза души пошире распахнуть, чтобы увидеть... осознать и ощутить, какая
в ту минуту сила у них внутри кипела, какой у них в сердцах пылал огонь!..
       И это святое человеческое чувство, извечного стремления мужчины к женщине, парило в ту минуту над
вокзалом…
       Любовь ведь, что огонь: не скроешь от людей её. И люди, их окружавшие в тот час боялись не то, что
говорить, а и вздохнуть... И даже время замерло... Всё-всё остановилось... Стало тихо-тиии-хо... на всей
земле...      

      И вот, он и она, выйдя из сутолоки вокзала, направились в Храм Радости Хрустальный, суливший
прекрасного так много им. Рука в руке неторопливо проходили сквозь образовавшийся людской коридор и,
переполненные окрыляющими чувствами, никого вокруг себя не замечали. Они были всецело поглощены друг
другом. И в восторге самозабвенного душевного блаженства не могли друг другом насладится. А те, все те, кто
в ту минуту находился в здании вокзала, позабыв, зачем туда пришли, очарованные увиденным, вежливо
расступались и, дорогу уступая, провожали их взглядами они. Провожали в вечность летящую любовь. В
порыве лучших побуждений желали ей добрейшего добра. Казалось, что все они, кто находился в здании
вокзала, отродясь ещё не видели такого дива, а потому и радовались от всей души, как радовался он ей - она
ему. И от того становились похожими душою на влюблённых.
       - Ах, какая замечательная пара! - молитвенно сложивши руки, промолвила, стоявшая неподалёк, старуха.
– Прелесть красивая какая пара, лучше и быть не может!  - опять, опять шептали о них со всех сторон, - Вот
это счастье для двоих!..

       Спроси, о чём он и она в минуты те их встречи говорили? - никто из них не вспомнит, ибо говорили их
сердца, а не уста. И не ушами слушали они -сердцами. И не нужны были тогда слова - к чему слова, когда язык
их был намного проще и понятней - естественным он был. И каждый взгляд, движенье каждое, и каждый жест
речистым был и заменял собой слов миллионы. Ведь это был язык любви - божественный язык! Он соткан был
из чистых запахов и чувств, из шелеста лесной листвы, из пенья райских птиц, шуршанья тихих волн. Он
только избранным доступен!
       Я говорю вам это - точно зная сам!..

       Затем в Хрустальном Храме Радости был аппетитным уютный дивный ужин. Горели свечи - их было много,
тех свечей, огнями яркими они дышали... Сияли розы узором голубовато-белым в старинной вазе у самого
окна... Звучала музыка... легка, тиха, как дивный летний сон... И пел Иглесиас Энрике - для них двоих...
       И в тот волшебный миг всё в нашем мире святом и вечном было... воистину для них двоих!!!    
    
       Испытывая ликующее волнение от игры цветущих роскошным садом величественных чувств, они,
охваченные счастьем, доверчиво смеялись и радостно друг к другу всё ближе...  ближе прижимались... И
сладко бесконечно целовались, целовались, целовались, в неразделимое сливались...
       - Ой, ой! - всплеснув руками и, испуг изображая, остановилась вдруг меж поцелуями она, приподняв
голову, внимательно взглянула на него, и, прищуря горевшие шальными свечами глаза, спросила серьёзно
очень так:
       - Скажи, - а мы же ведь друзья?
       - Да! - внезапно озадаченный в ней переменой той взглянул он сверху вниз в её многозначительное лицо,
которое близко так было, - А что случилось, друг мой, Птенчик, что с тобой?.. Но взрыв заливистого смеха не
дал ему договорить.
       - А то, что не целуются друзья! - сияя искристо-шаловливыми очами, палящими пуще всякого огня,
воскликнула она. И через толику мгновения заливисто, беспечно залилась опять своим манящим смехом. Он,
слушая её счастливый смех, не выдержал и тоже, как ребёнок, рассмеялся...
      И не успел ещё прийти в себя, как она, вся клокоча внутри от возбуждения и радости, привлекла его к
себе, заглянула в поднятые к ней глаза, и к устам его прильнула своими пылающими алыми устами в поцелуе с
новой силой... Невыразимо-сладостное чувство по всей его душе и телу разливалось. И она чувствовала, как
мощно бьётся его сердце, тогда как и собственное от удивительных, чудесных ощущений в груди её металось...

      Она в тот миг была особенно прекрасна. Глаза её сияли неудержимою истомой. Любовью жаркою пылали
щёки. Как маков цвет она цвела!..
       - О, как же ты прекрасна, милая моя! - в любви порыве промолвил восхищённо он, и очень осторожно
своей рукой её щеки коснулся, а потом добавил: - «Спасибо, что есть ты у меня!»
       Она, с опущенным взором и каким-то торжественным выражением замыслилась на миг, как будто
собственная красота в тот миг впервые открылась и ей самой, а после встрепенулась от этих слов его, как
будто подарок драгоценный получила, взволновано задышала, вскочила, сияя вся, глазами весёлыми и
добрыми в глаза ему взглянула, горячим шёпотом произнесла:
       - Прекрасна я! Я милая твоя! - и засмеялась радостно, - ведь это ж говоришь ты про меня! Ведь это - про
меня!.. Затем она быстро присела близко рядом с ним, положила на плечо ему обе руки и головой к нему
прильнула. И услыхал он, как бьётся её сердце, а волосы весною пахнут. И почувствовал он её по-настоящему
своей. И ощутил трепет величайшего блаженства. И подумалось ему: - «Как непонятно и приятно, необычно и
прекрасно в душе моей сейчас. Пусть длится состояние такое и дни, и месяцы, и годы!»

      А она в порыве вдохновенья светлого своею маленькой рукой движенье сделала подобно материнской
нежной ласки. И ощутил внезапно он, как в сердце огонь, - такой горячий! - появился. Сначала сладко-
огненной струёй, ну а потом, всё сердце затопив, потоком жгучей лавы, безудержно пылая, по жилам стал
разливаться какой-то благостной истомой он... всё ниже, ни-и-и-же вниз  неудержимо скользил в горячую он
бездну...
       Такое было с ним впервые!!! «Ещё лишь несколько секунд, - подумал он, - и я сгорю!..»
       И тут она энергию того огня, пульсирующего в нём, своим почуяла всем телом - встревожено приподнялась
и, глядя в его сиявшие глаза, заботливо спросила:
       - Ой, что с тобой, не болен ты ли?! Но в груди её уже вздымалась томная, горячая волна и, задыхаясь,
сразу ж осеклась она, потому как пламень вдруг, такой же точно бьющийся, в ней занялся самой, безумно всей
мощью полыхая...
       И вот уже стихии той живая сокрушительная сила соприкосновенье тел и душ их до зенита довела, и до
того предела, едва переносимого сердцами двух, когда пожар любви святой, всё на своём пути сметая, подобию
свистящему в бешеных руках мечу, в сознании все оковы рушит...
       И в животрепещущий момент крещендо, в моментище ярого кипенья чувств две чистые любви, две мысли
светлые, пылая страстным жаром, слились в единое, - как малая река лесная, и та, река большая!!!..

       Спокойное и ровное дыханье сна её блаженного чуть уловимо коснулось его слуха. С особым
удовольствием смотрел он на неё. Она, обняв его, и голову прижав ему к груди, счастливая спала, чему-то
улыбаясь. Её волосы простёрлись по его груди. И всё то представлялось пушистым мягоньким котёнком. И тело
тёплое её дышало свежей прелестью, уютом. Все радостные и благостные чувства, когда-либо испытанные в
жизни им, слились в нём в единое благое ощущенье. А остальное всё забылось как-то само собою... Он с
умилением смотрел в её лицо. Оно было прекрасно в покое ночи. А ночь, по-летнему светла, ещё прекрасней
делала его в небесно-мягком свете. И невозможно было оторваться взгляду. Такие совершенные черты он
видел раньше только на полотнах великих мастеров. От душевного блаженства он внутри весь ликовал, и
ясным светом ей он улыбался. Нагнулся к её лицу и почувствовал, что у него кружится голова и уста
предательски клонятся к её устам... И, видно, от того его незримого тепла её ресницы, лежавшие спокойно на
разрумяненных щеках, в какой-то миг чуть дрогнули... Затем она вздохнула, всё ещё не очнувшись от сна
счастливого и утомлённости приятной. И в следующий миг глаза открылись. И на лице её мелькнула смущённая
улыбка. Стыдливым румянцем покрылось до кончиков ушей её лицо. Ещё прекраснее оно казалась. Она в тот
миг похожею была на фею провинившуюся... Как вдруг вся оживилась радостью, восторгом вспыхнули глаза, то
следом застенчиво поникли… И вот уже обвила его руки тесно вокруг себя, свои вплела ему в волосы, прижала
губы к уху и зашептала:
       - Всё будет хорошо! Ты мне поверь, я это точно знаю. И пусть мы не сближались так, как свойственно
мужьям и жёнам, но эта наша с тобой безбрачная святая ночь была лучшая ночь в моей жизни. И снился сон
под утро мне, как никогда он очень светлым был, в стране Любви с тобой мы вместе жили!..
       Сказала так она и вслед за тем поцеловала. Тот поцелуй её всей чистотой искреннего порыва заметно
отличался от поцелуев всех, известных ранее ему. И вызвал в нём приятное на редкость не земное ощущение,
неведомое прежде никогда. Он первый раз любил, по-настоящему любил.

       Внезапные горячие слёзы глаза застлали им обоим. Прижавшись друг к другу крепко, они лежали молча и
слушали божественно-ликующую музыку любови двух сердец... На потолке свечей сплетались тени, как
воплощенье таинства созвучий великого свершенья во Вселенной... За окнами их Храма волшебная во всей
красе пылала счастьем ночь... Моментами по листикам деревьев шуршал ленивый тёплый дождь.
       Она мечтала... Ей хотелось очень-очень, чтобы любимый всегда с ней оставался рядом день и ночь.
Хотелось, чтобы блаженству этому не было конца и края. Хотелось, чтобы всегда всё было как сейчас, как в эту
летнюю божественную ночь - точь-в-точь!..
       И всё для них тогда чудесным было... И всё стремилось в те минуты им помочь...

       ...Три упоительные дня, и две счастливых ночи она с ним провела, так словно бы в раю! И не заметила,
как время пролетело...

       А, возвратившись домой, он вскоре получил от неё прекрасную открытку, в которой со всей присущей
одной лишь только ей чистосердечностью она писала так:
       - Ты самый нежный! Ты самый сильный! Ты самый добрый! Ты самый внимательный и чуткий! Ты самый
ласковый на свете! Ты настоящий!!! Ты – безраздельно мой!!!
       Пусть будет мне везде, всегда, во всём так безгранично хорошо с тобой!

       ***

      И снова потянулись длинные дни ожидания очередной, так желаемой встречи… И всё это время пылала
надежда на то, что новая встреча их обоих излечит… И вот состоялась она. Сначала в сентябре. А следующая
была - в ноябре. И потом ещё одна - в январе... Но а между этим были телефонные свидания в каждый
воскресный вечер. И мысленные - всякий миг... А ещё - письма, письма, и письма...

       - Я маленький полевой цветочек, который хочет и внимания, и тепла, и ласки, - писала она.
       - Мой милый маленький ненаглядный цветочек, - он отвечал, - во мне ты найдешь для себя беспредельное
и внимание и тепло и ласку... Скоро твой День рождения... Мне и радостно и грустно становится... Всё потому,
что это День, в который я мог бы быть рядом с тобой и пошептать в твоё ушко: «Спасибо тебе, милый мой
Птенчик, что ты есть у меня!» Искренне желаю здоровья, добра, уверенности, душевного комфорта, и всякой-
всякой радости тебе. И пусть поскорее исполнятся заветные наши мечты, и мы будем вместе!..
       - Я, ровно свеча, которая горит, горит, других радует, а сама всё капает, плачет и понемножку гибнет, -
писала она.
       - Мой милый маленький Птенчик, я глубиной всей души понимаю тебя, - с особой нежностью он
откликался, - ты самая хорошая во всём белом свете. У меня такая к тебе нежность, что я просто задыхаюсь от
неё. Я желаю быть сопричастным к твоей жизненной судьбе, стать твоим сном, страдать твоим страданием,
радоваться твоей радостью. Я за тебя молюсь. Пусть будет добрым для тебя день сегодня, и завтра, и всегда!..
Закрываю глаза... И, часто, очень часто вижу нас двоих, с глубокой радостью и умилением вспоминаю то
щемяще блаженное время, когда нам особенно хорошо, тепло и весело в компании друг друга. Вижу тебя, твою
ясную, чистую и сердечную улыбку, медлительную походку, лёгкие движения, милый наклон головы. Слышу -
звучит красивая, тихая, светлая музыка. Ты занимаешься любимым делом, от которого испытываешь
удовольствие, спокойствие и комфорт... Вот сидишь ты в удобном кресле у камина с чашечкой ароматного чая и
читаешь интересную книгу... А вот с наслаждением купаешься в тёплом море... Гуляешь по цветочной поляне...
А вот танцуешь с листьями осени, прыгая от радости... Всё это несёт в себе ощущение праздника жизни. И
хочется стать мне Джинном, исполнять твои все желания... Окружить тебя и теплом, и вниманием...
       - Многие меня не понимают, - писала она ему... Ты у меня один на всём белом свете, кто чутко понимает
меня, и с кем я могу совсем просто говорить обо всём...

       ***

       Он убедительно, последовательно и терпеливо излагал ей свои резоны, утешал её, и неторопливо, на
ощупь и робко, приводил в то состояние готовности и восприимчивости, отсутствие которого им обоим так не
хватало для совместной, самой естественной, самой полной и счастливой жизни. И когда это уже почти удалось,
вдруг от неё пришло письмо, в котором она, в частности, сообщала:
       - Порой мне приходится ох как несладко, я всё лЁтаю, лЁтаю: Фигаро тут - Фигаро там...
       Он был явно встревожен её настроением и намеревался ответить на него дружеским утешением. Но в
какую-то минуту не выдержал и, можно сказать, потерял равновесие. Ему и сегодня говорить об этом немного
совестно. Можно было всё-таки справиться, найти в себе силы и в конце концов преодолеть кризис
настроения... Словом, всё было так, как часто бывает в таких случаях: он потерял себя настолько, что, не
подумав, на минорное её письмо вдруг написал ей свое отчаянное, мажорно-эмоциональное письмо, спору нет,
с доброй целью.
       Но не протест, а стремление к ней, чувство сопричастности к её жизни и глубокая тоска вырвали у него
слова в ответ на её унылое расположение духа, слова, взять обратно которые было уже нельзя - поздно!  Но
душевные его побуждения были чистыми, светлыми и безупречными:
      - Мой милый Птенчик, я люблю тебя! - кричала каждая буква того письма.  Моя любовь - это принятие.
Принятие того, как есть. Я принимаю тебя без желания менять в тебе будь что, и без желания иметь что-то в
обмен. Я знаю: будешь счастлива ты - и мне будет хорошо. Ты всегда будешь для меня самым прекрасным
человеком на белом свете. Ты - самая красивая, обаятельная, восхитительная и прекрасная женщина. Ты очень
добрая ко мне, нежная, внимательная и заботливая. Я с большим нетерпением жду твоих писем. Я счастлив, что
имею возможность хоть иногда быть рядом с тобой и слышать тебя, и смотреть на тебя, и говорить тебе вслух
все эти слова обо всех моих ощущениях, о том тепле и счастье, которое я испытываю и которое переполняет
меня. Я полностью осознаю свою ответственность перед тобою за свои чувства и возможные последствия: я
навсегда в ответе за тебя. Поэтому ты будь спокойна и не о чём не беспокойся.
       Ты научила меня летать... во сне и наяву. Ты пробудила во мне способность видеть прекрасное.
Способность любить. Любить людей и мир. Таким, какой он есть. Любить беспричинно и находить причины, за
которые стоит любить! И теперь главный неумолимый закон моей жизни - любовь! Любовь переполняет моё
сердце! Это такое большое, приятное, и нежно обжигающее чувство! Мне хочется дарить свою любовь всем,
всем, всем. Хочется, чтоб всем людям было хорошо и чтоб у всех всё было хорошо!
       Мой милый Птенчик, единственная моя, желанная моя, я давно и очень сильно люблю тебя, - будь моей
женой!!!
       Я куплю недалеко от моря замечательный домик в красивом уютном месте со свободным земельным
участком. Мы на своей земле своими руками посадим уютный чудесный сад, сотворим с тобой совместно наше
пространство любви. Станем выращивать цветы. Я умею с ними находить общий язык - цветы любят, когда с
ними разговаривают...
       Представь: - ты просыпаешься утром от приятного аромата, открываешь глаза, - а у твоих ног...
ОГРОМНЫЙ букет прекрасных живых цветов... на лепестках блестят росинки - как бриллианты. И у тебя на
глазах появляются слезинки - от счастья, милая моя!.. А вечером на приморском бульваре мы, выращенные
нами цветы, будем дарить всем влюбленным парам:
       - Пожалуйста, примите наш подарок - он вам от всей души, любите, пожалуйста, друг друга и будьте
счастливы всегда!..
       Мы станем посещать концерты своих и заезжих знаменитостей...
       Будем купаться в тёплом море, загорать на золотом песке, ловить руками рыбу и кормить чаек... И много-
много смеяться...
       Будем ходить в горы за ягодами, грибами и орехами, собирать травы...
       Из собственного винограда изготовим чудное вино... Ты любишь белое? И этим вином мы будем угощать
твоих друзей, которые станут приезжать к нам на отдых и за позитивом...
       Мы обязательно подружимся с интересными людьми...
       А еще мы начнём много путешествовать...
       Ты уже обратила внимание: если мы оба чего-то очень сильно хотим, тогда у нас всё получается!
       А зимой по вечерам у камина будем перечитывать наши письма, изучать историю, философию, слушать
замечательную музыку и размышлять. Что может быть приятнее, чем вот так уютно посидеть с тобою нам
вдвоём прекрасным вечерком...
       А когда ты захочешь спать, я возьму тебя на руки и бережно отнесу на уютную кроватку, аккуратно
заверну тёплым одеялком, как маленького ребёнка. И ты будешь смотреть прекрасные сны, в которых тебе
будут снится Ангелы...
       Мы никогда не поссоримся. Ни разу холодно не взглянем друг на друга. Мне так хочется сделать для тебя
такое что-то очень доброе, что было б выше сил моих. Что бы ты была счастлива!
       В тебе я вижу удивительную женщину с прекрасной душой. Сейчас ты как нераспустившийся бутон. И я
буду терпеливо орошать его тёплым дождиком любви, согревать весенним солнышком счастья, оберегать от
бурь и невзгод. И ты всегда-всегда будешь со мною довольна, радостна и счастлива...
       Лет за пять-семь мы изучим наш край. Затем на нашем автомобильчике объедем всю Европу. Но можно и
на велосипедах, а то и пешком. После этого совершим кругосветное путешествие...
       Нам всё время будет очень хорошо в окружении друг друга, к нам никогда не заглянет скука – не бойся, я
твёрдо верю, я знаю это! Ведь Библейское «каждому по его вере» действительно является абсолютно
неоспоримой истиной...
       И проживём мы вместе счастливо и долго-долго, и в мир иной уйдём счастливые, легко, свободно... и тоже
вместе... в один день... и после снова воплотимся в нашем волшебном и возлюбленном саду, в нашем Раю…

       А пока, моя хорошая, есть так, как есть и мы ещё не вместе, то я хочу вручить тебе волшебный Ключик от
потайной двери, которая приведёт тебя в НАШ СВЕТЛЫЙ МИР. В мир, который будет целиком наш, в котором
будем только ТЫ и Я! И теперь мы сможем этим Ключиком в любое время отворить потайную дверь и войти в
этот наш любимый уголок и пробыть там вместе сколько нам угодно. Он всегда к нашим услугам, в нём мы
можем располагать полной свободой. Главное, что требуется от нас - не бояться, сделать шаг вперед и верить в
лучшее... Входи же, милый Птенчик мой, смелее. Здесь тепло и уютно, пахнет приятною свежестью. Горят
свечи, звучит твоя любимая музыка. Можно удобно расположиться у старинного камина, согреть нежным
пламенем озябшие руки и ноги, и сердце. И при бокале лёгкого вина душевно и доверительно беседовать о
разных разностях. Или просто помолчать о своём. Здесь в нашем мире всё такое настоящее и неподдельное, и
мы тоже можем проявить всё наше настоящее и неподдельное, и быть теми, кем мы есть на самом деле. Ты
теперь сможешь приходить сюда и сама, чтобы отдохнуть от мирской мишуры, побыть одной, почитать моё
письмо, поразмышлять, порадоваться, и написать мне ответ. А затем расслабиться... легонько улыбнувшись,
закрыть глаза, погрузиться в наш, обволакивающий магией уютна мир, и почувствовать себя счастливой - по-
настоящему счастливой! Ведь тебе сейчас так не хватает тепла, ласки и покоя! А здесь никто и никогда тебя не
обидит и не осудит. Здесь тебе всегда будет хорошо. И пока мы не вместе - без этого виртуального мира не
обойтись. А в скором времени мы обязательно наши фантазии обратим в реальность...

       Вот таким был тот искренний его порыв. Вот такое честное, тёплое, нежное письмо он ей написал. Ведь
ему хотелось, чтобы это письмо хотя бы немного в тех сложившихся условиях согрело её душу. Хотелось, чтобы
от его слов ей стало приятно, хорошо, радостно. И чтобы она твёрдо поверила в счастливое будущее...
      
       Н-да...
       А не показалось ли вам, что вот такое его письмо было преждевременным и что в той ситуации оно явилось
давлением на неё?
       Ибо последовал ответ:
       - Так нечестно. Мы так не договаривались, - и далее ещё серьёзнее:
       - Ты должен строить свою жизнь там, у себя, а я здесь, у себя. - Пусть наш душевный диалог будет вечной
тайной. - Но, чтобы там ни случилось ты знай одно, что есть на свете, хотя и далеко от тебя, один человек,
который понимает, чувствует и помнит тебя, и будет помнить всегда, где бы он не был, и чтобы с ним не было!..
       И больше - ни слова.

       Что тут сказать. То было страшно...
       Свет мгновенно погас. Музыка в ту же секунду оборвалась - не снаружи, а где-то внутри у него. В ушах
прозвучал грохот разбившегося вдребезги мира. Жизнь немедленно перевернулась обратным концом. Грудь его
словно кто прострелил насквозь. Сердце окаменело...
       Он не плакал. Он только чувствовал, как что-то от него словно оторвалось. И мир стал пустым и холодным.
А он - один, как перст, один-одинёшенек… И некуда деться.
       И было смятение. И была борьба. С самим собой:
       - То не она так писала, нет, нет и нет! Того письма не было вовсе и быть не могло! То всё безумие!..
       Какое-то время он не имел ни сил, ни желания снова начать жить...
      
       Каких только причин не придумывает человек для объяснения тех несчастий, которые с ним случаются.
Иной выливает горе своё слезами, другой топит его в зелёном вине. Однако сказанное вовсе не означает, что
это относится к нему...
       Стараясь превозмочь страдание, он не мог думать о ней, как о чужой. И в каждом воспоминании неземным
блеском сиял её милый образ. Ему всё время слышался её тихий и ласковый голос, от которого впервые упало и
сладко заныло сердце. Перед его душевными очами светлорадостным колесом вращались незабываемые дни,
когда жизнь была полна и любви, и светлых надежд на долгое счастье с любимой… С утра до вечера целые рои
воспоминаний проносились в его голове. Все возможные версии случившегося перебрал он в памяти с
тщательностью слепого, разыскивающего в темноте необходимую вещь. Но никогда не винил он её ни в чём - а
только себя...
       В ту их встречу, что была в его День рождения, она подарила ему примечательную открытку со смыслом.
На ней было изображено озеро ранним туманным утром, и надпись внизу: «...И если ты будешь слушать эту
тишину, то, наверное, услышишь меня!» Теперь он вновь и вновь всматривался в то озеро, вслушивался в его
тишину и изо всех сил пытался услышать её, - своего, такого любимого милого маленького и родного Птенчика,
- хотел разобраться, и понять...
      Редкая ночь проходила, чтоб не являлась она ему во сне. То весёлая, звонкая, бойкая во всей своей
красоте, во всей прелести. То тихая, безмолвная, в робком смятенье девичьей стыдливости... Вот
запрокинулась назад её голова, слезой наслаждения подёрнулись томные очи, пылают, горят её щёки,
трепещут, алея, уста. В тишине тёмной ночи слышится дрожащий, робко слетающий с уст её страстный шёпот,
ощущаются порывистые, замирающие вздохи...  А проснувшись, он чувствовал себя совсем разбитым и
одиноким, был один одинёшенек во всём мире. И хотелось улететь за горизонт, чтоб где-то в безграничном
пространстве полностью раствориться, и затем пролиться благодатным дождём на страдальную землю, лишь бы
вернуть всё то, утерянное.
       Он бережно доставал из стола её письма - своё сокровище - и вновь и вновь перечитывал их,
прислушиваясь к звучанию давно знакомых слов... И ему сдавалось, что каждое её слово заключало в себе
колокол надежды, ударив в который, чувствуешь его протяжный звон. И тогда, слушая, как тот, долго затихая,
звенит, он улыбался: «Мой милый Птенчик, мы скоро встретимся!» - говорил он себе. «Так и будет!» -
успокаивал сам же себя, и тогда новая волна звона усиливала звук полустихшей надежды...

       ***

       А между тем молчала тишина. Тянулось время, как мученье. Она молчала. Его душа, потрясенная и
взволнованная, рвалась что было силы к ней. И он с безграничнейшим доверием и теплейшей любовью
продолжал писать ей, полные трогательной заботливости и доброты, нежные письма, в очередной раз
предпринимал очередную попытку залечить рану, вновь отпереть почти захлопнувшуюся между ними дверь.
Словно в лихорадке, писал он страницу за страницей убористым бисерным почерком, у него не было ни
возможности опомниться, ни веры в смысл своего занятая. Как вода из треснувшего кувшина, выливались из
него слова, без надежды на ответ, из одной потребности выговориться: «...Вот я и поговорил с тобой. Только
всего того, что мне хотелось сказать тебе, ты, возможно, опять так и не прочтёшь. Но это не беда. Главное, что
я имею возможность говорить с тобой. И это для меня намного важнее всего другого. Ведь каждый день после
работы спешу домой, к тебе спешу, потому что знаю: там меня ждёт неоконченное письмо для тебя. И сразу ж
продолжаю я писать его тебе, пишу, и говорю с тобой: «Привет, мой милый Птенчик!..» Так есть. И это очень
важно, что у меня есть ты, я так хочу! Значит, так надо!.. Отправлю тебе это письмо и буду ждать твоё письмо.
И, не дождавшись, снова буду писать, говорить, говорить, говорить с тобой. И ждать, ждать, ждать тебя. И
будет гореть свеча любви. И вопреки всему не догорать, а всё больше и больше разжигать огонь в душе. И
согревать... Я живу этим. Я жду тебя. Я буду ждать всегда. Пусть даже если и без смысла, без надежды, без
притязаний. Но ты не переживай за это и не обижайся на меня. Хочешь - гони меня... хочешь - не замечай,
хочешь - не читай мои письма, хочешь - не отвечай на них... И если мне от того будет больно, - я смолчу. Но
помни: когда кто-то предаст тебя или разлюбит, или осудит, кто-то забудет, ты помни - в их числе меня не
будет никогда. И даже если у тебя есть друг и ты с ним проводишь время, а я жду в одиночестве тебя, то ты не
упрекай ни в чём себя. Я буду ждать, ты просто это знай! Я умею ждать. Во мне это какой-то неведомый
инстинкт... ждать тебя и быть с тобой... И все беды, тебя постигшие: удача отвернётся, друг изменит, остынет
страсть, - я с тобой переживу. Я всегда с тобой. С тобой и для тебя. И всю любовь, которая у меня есть, я отдаю
тебе. И я всегда буду заботится о том, чтоб ты была счастлива.
       Пока, пока мой милый Птенчик! Твой добрый Сказочник ждёт тебя, любит тебя ещё больше, надеется,
верит: быть может ты услышишь песнь его души, поймешь её ты боль, простишь, и придёшь ко мне – я не
огорчу тебя никаким словом...»  
       Иногда в минуты особого отчаяния ему казалось, что всё, что стремилось проникнуть от него к ней, из его
мира в её мир, – всё это стекало с неё мгновенно испаряющимися каплями росы.  И тогда он сдавался смешон
самому себе, непонятен самому себе, ощущал себя сухой, бесплодной пылинкой.
       Однако, чтобы там ни было, его душевные переживания оказались не вовсе бесполезным. С ним
произошло нечто более важное, чем когда-либо ранее – он обрёл силу против мира и ада, и сделался рыцарем
любви. О, каким сладостным, каким невинным, каким священным было это состояние!

       ***

       ...Своя прелесть есть в каждом времени года. И так приятно в холодную пору оказаться в тёплом, уютном
уголке... Сейчас перед тобой, дорогой мой читатель, вот эта моя сказка... Ты её дочитал уже почти до конца...
       А что было дальше? - спросишь ты у меня.
       Однако и мне хотелось бы знать об дальнейшей судьбе моих любимых героев...

       Думаю, что он и она, как и все люди, желают благополучно прожить свои годы, в достатке, без болезней и
потрясений. Чтобы всегда рядышком был любимый человек. Тем не менее, иногда жизнь распоряжается по-
другому и крутит нами, как бумажным корабликом в бурном потоке...
       Мы тратим на пустяки лучшие минуты жизни, как будто этих минут у нас не счесть сколько в запасе.
Находясь здесь и сейчас мы мечтаем о будущем, в то время как надобно вцепиться руками, зубами в тот
щедрый подарок судьбы, который мы уже получили и который годы час за часом вырывают у нас из нашей
жизни. Но люди сами вредят себе, не уступая доводам сердца, поступают с точностью до наоборот, при этом
восклицая: «Ах, я ничего не понимаю!»
      Достигнув цели и отказаться от неё, - не всякая женщина могла бы поступить так... А цель, как я полагаю,
изначально у всех одна. Говорят, что Господь Бог, когда посылает Душу на землю, делит её на мужское и
женское начало. И вот придя в этот мир, души ищут друг друга - свои половинки - чтобы создать достойную
Бога семью и жить в гармонии. Это и есть, вероятно, любовь. Всё иное ложно и ведёт человека к одиночеству и
постоянным мукам. Это как два берега, между которыми колеблется жизнь, движется и утекает, касаясь то
одного берега, то другого. Но не всегда мы избираем правильный путь. Мудрецы потратили немало усилий,
чтобы предостеречь нас от ловушек нашего ума и научить отличать истинную любовь от ложной. Ибо
последняя, по их мнению, щекочет и увлекает нас лишь для того, чтобы задушить до смерти. Тысячи путей
уводят нас от настоящей любви, и лишь один-единственный путь ведёт к ней.
       Что ж, остаётся надеяться и ожидать наилучшего исхода - мир полон чудес...

       Не ведаю, право, думаете ли и Вы так же или как-нибудь по-иному, но что до меня, то я полагаю: любовь
героев моей сказки - Настоящая, достойная Мужчины и Женщины!

       ***

       Кстати, а не кажется порой ли вам, что судьба - причудливая выдумщица и, что она лишь дожидается
определённого часа, чтобы торжественно преподнести нам выстраданный, вполне заслуженный и
долгожданный подарок? И, в таком случае вполне возможно, что то, что мы полагаем упущенным в прошедшем,
оно ожидает Его и Её в предстоящем. И что через какое-то время где-то в этом мире они непременно будут
вместе. Ведь не случайно же, пока я пишу эту Сказку, внутри меня всё время звучит светлая мелодия Великой
и Настоящей Любви...
       А впрочем... А впрочем, может произойти и так, что уже прямо сегодня вечером Она, дочитав эту мою
мудрую Сказку о простом и вечном, поймёт для себя очень важную тайну. Услышит тот крик боли, который
стоит у Него в душе и совсем иначе оценит чуть было не утерянное счастье. Поймёт в чём его сила. Внезапно
осознает, что главное для неё - его любовь! И тогда Она без промедления позвонит ему, и почти на грани
шёпота, но со всей силою своей любви промолвит тёплым истосковавшимся голосом:
       - Твои те часики, что ты мне подарил ко дню Ангела, ещё идут и указывают мне правильное время. - В
душе моей ещё звучит твой голос. - Я, может быть, сошла с ума, но ты мне очень нужен! - Я жду тебя, мой
милый Сказочник!
       И Он поймёт её. Поймёт единство чувств, что надлежало бы понять ему чуть раньше. И сразу согласится. И
вот тогда красивым ранним утром, залитым солнечным водопадом, Он и Она встретятся вновь. И теперь уже
навсегда. И с той правильной минуты они будут самыми счастливыми людьми на белом свете!

       Не знаю, как Вы, но я так сильно верю в то, что такое возможно, поэтому и говорю я: ДА!!!

История cоздания стихотворения: