Муки творчества
Пишу. Страдаю. Мучаюсь. Ваяю.
Из головы все мысли выгребаю.
Так хочется шедевр создать навЕки,
Такой, чтоб восхитились человеки.
Ан нет, опять идёт сюжет хреновый,
И смысл стиха какой-то бестолковый,
Ну, видно, что не Мастера рука,
А Муза упорхнула в облака.
Хреново... Слово, будто бы, чуднОе,
Без реверансов, меткое, родное,
Но только, чтоб растенье не обидеть,
Зрю в корень. Дальше носа, чтобы видеть.
Хрен - нужное и ценное растенье.
И пусть не сваришь из него варенье,
Но без его пикантной остроты
От блюда остаются лишь понты.
К чему я вам всё это рассказала?
Эмоции свои не удержала.
Писать стихи - не чёрная работа
И пишется легко, коль есть охота.
Мона Лиза на карантине
В Лувре нынче карантин для людей и для картин,
в масках тоже не пускают и нотации читают.
Мона Лиза тут как тут: «Раз к нам в гости не придут,
мы себе устроим праздник среди будней этих праздных!»
Пиццу с мясом, шоколад, поставщик безумно рад,
круассаны и креветки, всё доставил для кокетки.
Три недели пир гудел, я там был и пил, и ел,
между прочим, Мона Лиза предлагала даже близость.
И прожжённый ловелас был готов отдаться враз,
но увидел трезвым Лизу справа, слева, сверху, снизу,
и прозрел вмиг на шедевр, так сказать, на лик из сфер,
красота меняет лики или я в искусстве дикий,
не могу понять никак: я – гурман или – дурак,
где объект любовной неги, муза где моих элегий?!
Муза Лиза говорит: «У меня живот болит…
Это ты, мой милый мачо, в карантин так озадачил…»
Так и стал ручным кобель, под улыбочку мамзель:
еле влезли мы в картину сфера-Лиза и детина.
И теперь вдвоём живём, я скрываюсь под плащом,
и, конечно, вам не видно, как мне больно и обидно.
Не ходите люди в Лувр, бродит там слепой Амур,
правит балом Мона Лиза, у неё одни капризы.
Злополучный карантин затянулся в Лувре, блин!
Мона вряд ли похудеет, и никто сказать не смеет,
что пора ей похудеть, и следить за весом впредь,
а гламурные эксперты всё приносят ей десерты.
Только я один борюсь – говорю, что не женюсь
(я же типа фитнесс-тренер, гладиатор на арене).
Лизка на меня шипит, вечно в норме аппетит,
мне же не хватает ласки и тогда беру я краски:
уменьшаю втихаря все пропорции, хитря,
и, надеюсь, за полгода обрету себе свободу…
Друг наш общий, мистер Крик, молвил Лизе напрямик:
«Ты не влазишь больше в рамку, не красавица, а мамка,
хватит Лизонька тусить, есть, гулять, абсентик пить.
Ты займись, девуля, спортом, раструси себя на корте,
и тогда месье Бобров, что доселе был суров,
потеплеет в одночасье, будешь ты купаться в счастье,
а утонешь ты в любви – рот зашей и оживи!»
Лиза вмиг взялась за дело: посвежела, похудела,
и вернувшись в эталон в Лувре издала закон:
«Боле мне Бобров не нужен, я беру Крикушу мужем!»
Вот такой вот карантин для людей и для картин.
Наконец обрёл свободу, очень рад сему исходу, –
а проснувшись поутру написал белиберду!!!
Пейте меньше вы таблеток, берегите нервы клеток,
не тупите в карантин средь людей да средь картин,
не решить жратвой проблемы для обласканной богемы.
Завершаю сей рассказ, приведя себя в экстаз,
и желаю всем здоровья, чтоб любовь казалась новью,
чтобы друг-иммунитет вас берёг от новых бед,
чтобы творчество цепляло и надежду в нас вселяло!..